Страница 42 из 76
Не приведи бог еще раз испытать такое.
– Не по мне эта жисть. И пошто я тянулся к Ксюхе, никак не пойму. Из-за нее и в отряд попал… Ксюха сказывала, на ярмарке купчина увидел ворота – ломай! Я плачу! Увидел парня – раз в зубы, а в руку пятерку, чтоб не выл. Вот это жисть! Делай што хошь! И все, Яким, деньги. Сколь раз иду по тропке и молю бога: ну сделай так, чтоб кто-нибудь кошель потерял, а в нем тышша рублей. Так нет, никто не теряет. Эх, жисть – тоска. Для чего мы живем?
– Для чего? Вот послушай, что я сочинил, пока ходил по деревням.
Если ты пожмешь мне руку,
Если ты не спрячешь губы,
Если глаз твоих бездонных
Заструится синева,
Я в тебе познаю небо.
Жизни смысл в тебе познаю.
Только ты подай мне руку,
Только ты плесни мне в сердце
Синеву очей бездонных
И тепло вишневых уст.
Яким ожидал восторга и не дождался.
– Скорей бы хоть Красная Армия приходила, воевать бы перестали, – выдохнул Ванюшка.
– Откуда ты знаешь, что она должна придти?
– Из города весточка есть, на подмогу к партизанам идет.
Хуторские собаки учуяли незнакомых людей и залились наперебой. Черной глыбой стояла изба. На стук в окно не ответили. А не спят. Наверняка вся семья припала к окнам и крестится: пронеси, боже, мимо!
Не пронес. Ванюшка застучал кулаком в раму.
– Господи, воля твоя, – раздался из-за окна испуганный женский голос. – Кого бог дает во ночи?… Плохо слышу, а невестка, слышь, болестью мается…
– Открывай! Считаю до трех… Р-аз…
В избе загудел густой тягучий бас:
– Пусти, а не то супостатам и стрелить недолго.
Брякнула щеколда. Но прежде в сенях глухо стукнуло что-то. Не переставил ли хозяин топор так, чтобы при нужде под рукой был?
…Изба просторная. Нет полатей. Нет огромной печи, занимающей половину кержацкой избы, где в студеную зимнюю пору свободно укладывалась спать половина семьи. Нет висящей прямо против двери зыбки. И пахло в избе не щами и прелью, а вроде бы степью, полынью.
Керосиновая лампа освещала массивный стол. Ванюшка с любопытством оглядывал незнакомый мирок. Стулья со спинками, шкаф с застекленными дверцами.
Хозяин недружелюбно оглядел гостей. Усы его, отвислые, прокопченные табаком, непрерывно двигались, будто хозяин что-то жевал. У стола, рядом с матерью, сидела большеглазая девка, льняная коса переброшена на грудь, холщовое платьишко подпоясано тесемочкой.
Обычно зайдешь в избу, хозяева пригласят сесть, расспросят о дороге, о погоде, и угостят хотя б молоком. А эти сидели, словно не люди вошли, а ветер дверь приоткрыл. Только ребятня, что сидела на стульях вдоль стен, с любопытством таращила глаза на вошедших.
Зло разобрало Ванюшку: «Как чурбаны». Сказал нарочито развязно:
– Перекусим?! – Разделся. Вразвалку пошел с Якимом к столу. – Хозяйка, есть у тебя кипяток?
Заслонка звякнула у печи, и хозяйка без слов поставила на стол чугунок с горячей водой.
Ванюшка наломал подмерзший хлеб, разлил горячую воду по кружкам и уставился на девку. «Румяна. Бела. И будто не видит, што я на нее смотрю. Все они такие на хуторах. Гордячка, как Линда…» Он набивал рот хлебом, запивал его горячей водой из кружки и искал, чем бы расшевелить хозяев.
– Нынче в тайге белки мало…
Молчат.
– Недород, сказывают, на белку. В тайге совсем следа не видно.
«Недород. Это верно», – согласился про себя хозяин. Но зачем говорить о том, что известно. Только трубкой пыхнул.
– В степи мор на коров, – продолжал Ванюшка.- Дохнут, как мухи под осень.
Хозяйка бросила вопросительный взгляд на хозяина: «И до нас дойдет?» Хозяин пыхнул трубкой:
– От божьего гнева нигде не укроешься.
– Снега нонче ужасть сколь в тайге. Старики наводнения ожидают. А посля засуху страшенную.
– Все в руках божьих, – вновь пыхнул трубкой хозяин.
И вспомнил Ванюшка позавчерашний вечер. В каганце трещала лучина, освещая середину тесной избы. Хозяин тачал хомут и, продевая дратву, рассказывал про житье-бытье.
– От постоев деревня, скажи ты, медведем завыла. Поставят тебе в избу пять солдат – и рекой полилась самогонка; а ежели жена молодая в избе аль девка – совсем беда.
– Г-хе. – Ванюшка покосился на девку.
«Прядет себе, и будто одна в избе. Так отчебучу ж я шутку. Только бы Вавила не прознал».
Толкнул под бок Якима. Но, чтоб Вавила не дознался, сменил ему имя.
– Слышь, Пантелей, сколь солдат поставим сюда?
Хозяин вынул трубку изо рта и скосил глаза. «Ага, задело», – обрадовался Ванюшка. Яким тоже повеселел. Ему понравилась Ванюшкина затея. Он оглядел внимательно комнату.
Мне кажется, Петя… трех человек…
– Не трех, а все пять. А куда остальных?
Заскрипел под хозяином стул.
– Господи, – вымолвила первое слово хозяйка и всплеснула руками.
Прикрывая ладошкой рот, чтоб не прыснуть, Ванюшка рассуждал вслух:
– На кровать пятерых. Тут, под окнами, где сидим, хозяин нары устроит. Еще восемь человек лягут. Да нары вдоль стены. Там, видно, девка, спит, так туда…
Трубка свистнула, протестуя.
– А всего у вас сколько солдат?
– Военная тайна.
– Оно, конечно, а сколько вы ставите на соседние хутора?
– По-разному. Соседа твоего пожалели.
И запыхала трубка, как в гору лезла.
– А когда солдаты придут?
Да ты не беспокойся, хозяин, – продолжал Ванюшка игру, – мы их встретим сами. Ваше дело соломки приготовить, доски для нар, квашню замесить, медовухи…
Хозяйка, сгорбившись, отошла к печке.
– А мы куда?
– Погоди, мать, – хозяин шагнул к жене и шепнул на ухо: – Разве эти бандитские морды слезами проймешь? Соседний хутор, вишь, обошли! С чего б? Думать надо. Тащи-ка скорей угощение: сметану, бруснику, мед, окорок там… Да что мне учить тебя, что ли? Пусть девка тебе поможет, – и подошел к столу. – Сухой хлеб, небось, горло дерет.
Девушка поставила на стол сметану и, стрельнув глазами в Ванюшку, скрылась в сенях.
– Сметанки поешьте с дороги. Жена по чарочке поднесет.
– Не пьем, – отрезал Ванюшка.
– Как же… с дороги… – хозяин столько надежд возлагал на настойку, и вдруг на тебе.
Дочь притащила кринку с домашним пивом, поставила на стол и спросила у Ванюшки:
– Вы сами будете на постое? – спросила и сразу зарделась, затеребила смущенно косу.
– Кш, сорока, – пугнул отец и насупился еще больше.
Затевая игру с постоем, Ванюшка хотел только немного расшевелить хозяев, а схлопотал угощение. После трудного дня оно оказалось не лишним. И забава вышла на славу, Хозяева напугались, засуетились, как кутята без матери,
– Прикинем еще, Пантелей, – забавлялся он. – Ежели померекать, так тут можно и пятнадцать уложить.
Хозяин скрылся за занавеску. Слышно было, как звякнул колокольцами замок в сундуке, как тяжко вздохнул хозяин. Вышел посуровевший.
– Гхе-е, гхе-е,- и ладонь, широкая, холодная, накрыла ладонь Ванюшки. Екнуло Ванюшкино сердце. Вырвал руку, а в ладони остались две николаевские десятки и один золотой. «Ой, Вавила прознает – голову оторвет». Бросил деньги на стол и пересел на соседний стул от греха подальше.
«Молодец, Ваня!» – подумал Яким и сунул деньги в карман, словно и не было их на столе.
…Ванюшка поспешно оделся, заторопил Якима. Вышли, едва попрощавшись. Когда хутор остался позади, Ванюшка спросил:
– Яким, ты зачем взял деньги?
– Как зачем, – весело отозвался тот. – Это же крылья, Ваня! Да, да, те самые, о которых так долго ты мечтал. Ваня, это же здорово у тебя получилось, прямо как в театре разыграл. Да ты не переживай – мы просто позаимствовали лишнее у куркуля. Вдумайся только, какая подлая душа у этого человека, Солдатский постой для него разор, так он откупился, чтобы разоряли не его, а соседа. Это ж подлость! Несколькими рублями перелопатить беду на голову ближнего!…
Тут мысль Якима заработала в новом направлении. Голос его зазвучал еще более гневно.
– Постой солдат ему принес бы убыток в сотни рублей, а он сунул всего-навсего тридцать. Хотя в кубышке, наверное, тысячи… И заметь, они ему не нужны. А ты сможешь в город уехать… Ты же сам мне жаловался на свою судьбу и просил написать песню о твоей разнесчастной доле… Понял, Ваня?