Страница 20 из 40
Однако большинство (и преимущественно акварельных) работ селенгинского поселенца дошло до наших дней: быстро разойдясь по всему миру, они постепенно оседали в музеях, архивах и частных собраниях.
Бестужевы-литераторы
В один из долгих зимних вспоров Николай Александрович Бестужев отложил перо и задумался. На столе лежала рукопись довольно объемистого, но неоконченного романа «Русский в Париже 1815 года». Тишина. Колеблется пламя свечи. За окном воет забайкальская пурга. Подобные вечера, иногда случавшиеся в годы селенгинского поселения, были истинным наслаждением для декабриста. Освобождаясь от хозяйственных забот, он садился за письменный стол и пододвигал к себе стопку чистой бумаги.
Не писать Николай Александрович не мог. Даже на сибирской каторге давал о себе знать долг профессионального литератора и ученого. Бестужев задумался: а право же, сколько произведений было создано за его жизнь? Опубликованных или оставшихся в рукописи? Обмакнув перо в чернильницу, декабрист приступил к составлению списка по памяти. После двадцать пятой работы Бестужев бросил затею. Подводит память, а созданного за прожитые годы было ох как много. Некоторая часть (главным образом рукописи) хранится здесь же, на книжной полке в его отдельном жилище. А другая? Разбросана по разным журналам, сборникам, альманахам, кое-что выходило в свет и отдельными изданиями. Найти их в библиотеках Забайкалья, тем более при ограничении передвижения, практически невозможно. Что поделаешь — такова судьба «государственного преступника».
Николай Александрович сжал голову руками. Боже мой, как удачно складывалась литературная (и не только) карьера, и как она разом оборвалась после декабрьского вооруженного восстания 1825 года! Он рано занялся писательским трудом: может быть, в подражание отцу Александру Федосеевичу, который был издателем «Санкт-Петербургского журнала» и автором интересного трактата «О военном воспитании». Или стремительно восходящему к литературному Олимпу брату Александру Александровичу (Марлинскому) — общепризнанному основоположнику и теоретику романтизма на русской почве.
Что касается Николая, то его имя как литератора впервые появилось в печати в 1818 году. В журнале «Благонамеренный» юноша выступал с переводами стихов Т. Мура, Д. Байрона, В. Скотта, В. Ирвина. Публиковались и кое-какие научные статьи по истории, физике, математике. (Например, статья «О электричестве в отношении к некоторым воздушным явлениям» напечатана в журнале «Сын Отечества» за 1818 год.) Публикации не прошли незамеченными. В 1821 году Бестужева принимают в члены Вольного общества любителей российской словесности, где он сразу же занял заметное место. Как-никак, а уже через год становится членом цензурного комитета (редакционной коллегии), а еще через два года оп — цензор прозы, или главный редактор всех прозаических произведений. Более того, Николая Александровича выбирают даже кандидатом в помощники президента общества.
Счастливые были годы. Небывалый взлет творческой активности. Что ни заседание общества — то чтение новых литературных и исторических работ Бестужева. А сколько было мыслей и проектов по оживлению российской словесности! Программа, опубликованная в 1818 году, составлена при его непосредственном участии: «Описание земель и народов. Исторические отрывки и биографии знаменитых людей. Ученые записки. Все любопытное по части наук и художеств». (Замечаете, «и художеств»! Даже здесь дар живописца находит применение.)
Первые серьезные литературные произведения Николая Бестужева прямо вписывались в намеченную программу. Однако его «путевые очерки» (например, «Толбухинский маяк») резко отличались от распространенных тогда сентиментальных описаний путешествий. Вместо праздного собирателя впечатлений в литературу вошел человек думающий, внимательный исследователь социально-политической жизни и быта западноевропейских стран. Не зря его «Записки о Голландии 1815 года» помимо журнала «Соревнователь просвещения и благотворения» сразу же вышли отдельным изданием (в 1821 году). А сколько шума наделал очерк «Об удовольствиях на море», опубликованный в «Полярной звезде» за 1823 год! П. А. Муханов говорил, что «ясная» проза Бестужева (Н.)» является «венцом прозаической части альманаха». Это что — значит, по стилю изложения очерк превосходит даже две повести А. А. Бестужева [Марлинского I — «Замок Нейгаузен» и «Роман в письмах», напечатанные, в том же номере? Выходит, что да. Это подтверждает и такой известный французский критик, как Д’Арленкур: Николай Бестужев «гораздо умнее и дельнее брата своего, Марлинского, и писал лучше его».
В 1825 году в столичных изданиях вышло сразу четыре литературных произведения морского офицера: в «Полярной звезде» — «Гибралтар», в «Северных цветах»— «Трактирная лестница», в «Сыне Отечества» — «О новейшей истории и нынешнем состоянии Южной Америки», а в «Записках, издаваемых Государственным адмиралтейским департаментом, относящихся к мореплаванию, наукам и словесности» (ч. VIII) и отдельной книжкой — «Выписки из журнала плавания фрегата «Проворного» в 1824 году». Одновременно Бестужев по повелению Адмиралтейского департамента плодотворно работает над «Опытом истории Русского флота».
И вот трагедия 14 декабря 1825 года. Кого-то она сломила, кто-то упал духом, но многие, напротив, обрели новые силы в борьбе с царизмом. И среди последних — Николай Бестужев. На сибирской каторге начался новый, «революционный», этап его литературной деятельности. В темных казематах тюрьмы были задуманы и частично написаны подробные воспоминания о тайном обществе, о событиях на Сенатской площади, о лидерах вооруженного восстания. Мемуарная проза Николая Александровича, имевшего острый и точный глаз живописца, особенно примечательна. Одни только «Воспоминания о Рылееве» и статья «14 декабря 1825 года» чего стоят: по единодушному мнению исследователей, это самое лучшее, что имеется в декабристской мемуарной литературе.
«Дневной свет не много баловал нас, — вспоминал о своем брате М. А. Бестужев, — наступали в каземате сумерки, при тусклом свете сальной свечи он читал новые журналы, пробегал газеты, а ночью дописывал свои обширные статьи о свободе торговли, об электричестве, о внутренней теплоте земного шара и набрасывал заметки для большого сочинения — о часах».
В числе значительных литературных произведений, созданных декабристом на каторге, были также повести «Русский в Париже 1815 года», «Путешествие на катере», «Известие о разбившемся российском бриге «Фальке» в Финском заливе у Толбухина маяка, 1818 года октября 20 дня», рассказы «Похороны», «Отчего я не женат» («Шлиссельбургская станция»), статья «О свободе торговли и вообще промышленности» и другие. Причем отдельные рукописи знаменовали какие-то новые направления в русской литературе. Например, рассказ «Похороны» (1829) стал одним из первых произведений, в которых обличались фальшь и духовная пустота аристократических кругов. В сибирских тюрьмах родился писатель, имя которого ныне стоит в ряду зачинателей психологического метода.
Выйдя на поселение и получив кое-как возможность совершать из Селенгинска кратковременные поездки по Забайкалью, писатель-декабрист вернулся к своей прежней и любимой теме — путевым очеркам. Один из них — «Гусиное озеро»— стал первым естественнонаучным и этнографическим описанием Бурятии, ее хозяйства и экономики, фауны и флоры, народных обычаев и обрядов. В этом очерке вновь ярко сказалась многосторонняя одаренность Бестужева — беллетриста, этнографа и экономиста. Не зря «Гусиное озеро» по своим литературно-художественным и научным достоинствам признано сегодня одним из лучших образцов русской журналистики и этнографии того времени. Не уступают ему по значению и крупные статьи — «Бурятское хозяйство», «Очерки Забайкальского хозяйства», «Новоизобретенный в Сибири экипаж». Из опубликованных работ можно назвать также заметку «Об аэролитах, выпавших близ Селенгинска», которая до сих пор является единственным научным сообщением на данную тему. Селенгинские произведения декабриста, увидевшие свет при жизни автора, были напечатаны нелегально, лишь под псевдонимами, при активном содействии влиятельных друзей.