Нарушая правила

Я просто понятия не имею почему.

Перешагнув через брошенное на пол платье (то самое, что в «Голубых нотах» делало её фигуру такой соблазнительной), я вхожу в спальню. Первое, что бросается в глаза, — это мрачная атмосфера. Стены серые. Нет ни растений, ни цветов, ни кружев, ни подушек. Если она действительно художник, то у неё плохой способ показать это, потому что не вижу ни одной картины. Это не похоже на комнату девушки, но Джиллиан Аллен прямо передо мной.

Спит.

Словно почувствовав моё присутствие, она едва шевелится, натягивает одеяло, закрывая тело и лицо. Я удивляюсь, как она не задохнётся и не жарко ли ей.

Мне жарко. У меня потеют руки.

Двумя пальцами расстёгиваю воротник рубашки и приближаюсь к ней. Хватаю угол одеяла и тяну вниз, пока не открывается её лицо. Она спит на одном боку. Глаза закрыты, дыхание глубокое. Я знаю, что она юная, так как предъявила фальшивый документ, чтобы попасть в «Голубые ноты», но не могу угадать её возраст. У неё красивый рот, пухлые губы. И такие изгибы, что мне хочется сжимать её до тех пор, пока не оставлю на ней отпечаток своих пальцев.

Интересно, скольких мужчин она привлекла своим невинным лицом и чувственным телом? Многих. Слишком многих.

Не только правильных. Особенно неправильных.

Таких, как я.

Мой взгляд становится серьёзным. Цепким.

Джиллиан Аллен спит в своей постели, одурманенная лекарством и беспомощная. Я пришёл, чтобы убить её, но моя рука не решается сжать ей горло. Мои пальцы остаются на одеяле, таком тонком, что я чувствую тепло кожи.

Я глубоко вдыхаю. Меня приучили думать, прежде чем действовать. Но на этот раз я не думаю. Резким жестом я раскрываю девушку, и сдерживаю стон.

Она спит голая.

«Третья и последняя ошибка».

Провожу костяшками пальцев по её коже, от локтя до плеча. Джиллиан едва слышно вздыхает, дрожа. Она великолепна.

Великолепное подношение на стол погибели.

У неё такая бледная и тонкая кожа, что, кажется, я могу ранить её взглядом; а волосы такие мягкие, что мне стало интересно, каково это — чувствовать, как они скользят по моему обнажённому телу.

Я не должен пользоваться ею, напасть, когда она в наиболее хрупком состоянии. Но я всё равно это делаю. Я поворачиваю её на спину. Полные груди гордо вздымаются, набухая при каждом вдохе. Девушка что-то бормочет. Бессвязные слова, подливающие бензин в огонь внутри меня. Пальцем я провожу по контуру соска. Он тут же напрягается. Меня бросает в дрожь от одной мысли о том, чтобы попробовать его на вкус, поэтому я наклоняюсь над ней и беру его в рот.

Сладкий. Твёрдый, под моим языком.

Как и я.

И это совсем нехорошо.

Выпрямляю спину и отстраняюсь от неё. Облизывая губы, снова нащупывая её вкус, я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз испытывал такое сильное желание к чему-то или кому-то. Это безумие и абсурд, что такое должно произойти со мной сейчас, да ещё практически с девчонкой.

Нет, не просто с девчонкой.

С работой.

Я качаю головой.

— Ты попала в неприятности, детка.

Если бы она ничего не видела, не было бы никаких проблем.

Я бы сейчас не стоял тут, не наблюдал за ней.

Или прикасался к ней.

Рулз не попросил бы меня позаботиться о ней.

И, возможно, ей не пришлось бы принимать лекарство, чтобы заснуть. А может, и нет. Может, она всё равно приняла бы таблетки, потому что не всем дано спать спокойно.

Ночь не приносит покоя и не стирает наши поступки.

Она просто делает всё темнее.

Иногда даже опасным.

Я наклоняю голову вправо, потом влево, разминая шею. Приказ Рулза чёткий. Безапелляционный.

«Урегулируй вопрос».

Он тоже, сегодня вечером урегулировал вопрос. Рулз сделал это по-своему, а потом настала моя очередь наводить порядок. Завтра утром все газеты будут говорить о Кевине Андерсоне. Напишут, что он покончил жизнь самоубийством в гараже своего дома повесившись.

Ничто не может быть дальше от истины.

Но кого волнует правда?

Может быть, его жену. Или его сына.

И ни один из них никогда её не получит.

Так же, как и я не добьюсь справедливости.

Джиллиан же не получит той жизни, которую заслуживает.

Именно эта мысль, как никакая другая, поражает меня.

Девушка не заслуживает смерти, даже если сохранение её жизни может убить меня. Был момент, когда я смотрел на неё посреди танцпола и наши взгляды встретились. Могла ли она узнать меня? Возможно. Расскажет ли она кому-нибудь о том, что видела сегодня вечером? Вероятно. Хочу ли я убить её? Нет.

«Но я всё равно это сделаю».

Я откидываю её волосы с шеи и уже готов заменить их руками, как вдруг моё внимание привлекает цветное пятно. Что-то на плече. Татуировка. Несмотря на то что я имел дело с лучшими татуировщиками, я никогда не видел ничего подобного. Больше похоже на картину, чем на рисунок. Это малиновка с расправленными крыльями; птичка будто собирается взлететь — или словно она от чего-то убегает.

Жестокая улыбка растягивает мои губы.

«Ты пыталась, Птичка.

Но я всё равно тебя поймал».

Ставлю одно колено на матрас и наклоняюсь над ней. Мои пальцы скользят по её горячей, потной коже и обхватывают горло. Я не должен колебаться, но как только чувствую, как её сердце бьётся под моими пальцами, ослабляю хватку.

В голову приходит мысль, столь же абсурдная, сколь и опасная. Интересно, каково это — забрать Джиллиан и запереть в клетке, ключ от которой будет только у меня?

Словно почувствовав мои мысли, Джиллиан начинает ёрзать. Под действием таблеток она не должна проснуться или закричать. Но она готова проснуться.

Шепчет несвязные слова.

Беспокойно двигается.

И я прикусываю ей нижнюю губу, затыкая рот.

Её губы мягкие.

Слишком, чтобы я мог отпустить.

Её тело дёргается под моим, напрягается. Я ожидаю, что она будет сопротивляться, попытается оттолкнуть меня.

Но этого не происходит.

Кажется, постепенно она расслабляется. Но это кажущееся спокойствие; я чувствую, как под моими пальцами колотится её сердце, как открывается рот в попытке превратить это неистовое трение зубов и губ в поцелуй.

«Нет».

Я заставляю себя отступить, пока не стало слишком поздно. Мои руки скользят по её волосам. Сжимаю их. Прежде чем окончательно потерять контроль, я тяну за волосы, отстраняя Джиллиан от себя.

Её глаза закрыты, губы припухли и покраснели. Я облизываю свои губы, обнаруживая там её вкус вместе с привкусом крови. И хотя я этого не хотел, я укусил её так сильно, что оставил небольшой порез. Интересно, что она подумает утром, глядя в зеркало? Подумает ли, что сама поранила себя, или поймёт, что у неё кто-то был?

Я стискиваю зубы, глядя на неё. Рулз, должно быть, сбил меня с пути гораздо больше, чем я считал возможным, потому как то, что я сделал с этой полуодурманенной девушкой, не просто неправильно, это извращение.

«И мне мало».

— Бл*дь.

Я встаю и провожу рукой по волосам. Рулз приказал мне убить её, но я не уверен, что хочу этого. Джиллиан Аллен не представляет угрозы. К тому же если учесть, что она выпила и приняла таблетки, вряд ли девушка завтра вспомнит, что видела в «Голубых нотах» — или сегодня ночью.

Она совершенно потеряна; если бы это было не так, она никогда не стала бы потакать мне или пытаться поцеловать меня. Я сжимаю кулаки, сопротивляясь желанию снова прикоснуться к ней.

Затем поворачиваюсь к ней спиной.

Я оставлю её в живых. Ещё день, может быть, два. Пока это не станет проблемой или пока я не смогу удержаться от возвращения к ней.

Шесть лет тому назад

Лес за окном становится всё гуще и гуще.

Даже если подумать, я не могу вспомнить, сколько времени прошло с тех пор, как мы покинули место моего допроса. Минуты? Часы? Знаю только, что в какой-то момент огни города померкли, а деревья стали такими высокими, что закрыли луну.