Страница 7 из 11
– И сколько тебе нужно времени? – поинтересовался Джан.
– Я хочу встретить здесь Рождество. Помните, раньше мы каждый год проводили его вместе прямо в этой гостиной? Так что вы все приглашены.
Гости задумались.
– А что будет после? – спросил Джан. – Ты примешь мое предложение?
Алесса положила голову на стол.
– Мы можем поговорить об этом потом?
Джан и Амина отошли в сторону пошептаться. Мама с сочувствием посмотрела на дочь.
– Боюсь, ты много хочешь, дочка. Все изменилось. А прошлое не вернуть.
– Но можно ведь попытаться, правда? – Алесса взяла ее за руку. – Ты на чьей стороне? Почему отмалчиваешься?
– Я устала, Алесса. Мне все это не нужно. Разбирайтесь сами.
– Ты не можешь усидеть на двух стульях, мама. Прими чью-либо сторону.
Брат и сестра вернулись за стол.
– Мы поговорили и… – Джан замялся. – В общем, нас это не устраивает. Если передумаешь, дай знать, – они пошли к выходу. – Идем, мама.
– Я хочу допить чай, – резковато ответила Ламия.
Дети не одобрили подобный жест:
– В таком случае мы подождем снаружи. Не задерживайся, – и хлопнули дверью.
Ламия отпила остывший чай.
– Есть ли хоть одна семья, в которой царит мир и гармония?
– Одну я знаю, – сказала Алесса. – Мой сосед Енис с отцом.
– Ну, если в семье всего два человека, делить им нечего.
Алесса убрала нетронутые чашки брата и сестры.
– Как ты, дочка?
– Нормально. Привыкаю к одиночеству.
– Хм… а как голова?
– Все отлично.
– Правда?
– Я же сказала!
Алесса стукнула чашки друг о друга и разбила одну из них. В раковину капнула кровь. Она засунула пальцы в рот. Кровь была соленой и отдавала горечью. Как и ее жизнь.
– Дуреха. Дай я сама, – Ламия домыла посуду.
– Мама, а что там за часы тебе достались? Больше похоже на какую-то шутку.
Ламия засияла, как хрусталь.
– О, это вовсе не шутка, а очень щедрый подарок. Карманные часы. Папа… дедушка Омар всю жизнь собирал эту коллекцию.
– Наверно, стоит целое состояние?
– Наверно, но я не собираюсь их продавать, – мать достала телефон и показала ей фотографии своих питомцев. – Посмотри, какие они изящные, как сверкают на солнце. Медь, серебро, золото… – она вдруг опечалилась. – В детстве я обожала играть с ними. Я вешала часы на шею, как кулон, мяла цепочку в руках. Для меня это было прикосновением к другой эпохе. В итоге папа строго-настрого запретил мне трогать его сокровища. Он так и хранил их всю жизнь: под стеклом. Как и свои чувства.
Алесса поняла, о чем она говорит.
– А теперь я могу делать с часами все, что захочу. И никогда с ними не расстанусь. Потому это самый лучший подарок, который он мог сделать мне.
В окно постучал Джан, он указал на время. Пора ехать.
– Я очень рада за тебя, мама. Ты приезжай ко мне почаще, – Алесса поцеловала ее.
– И я за тебя, дочка. Ты заслужила этот дом, как никто другой. Ты уже была на кладбище?
– Нет.
Ламия нахмурилась, взяла дочь за руки.
– Ты должна простить его, Алесса. Он мертв и не сможет спать спокойно, если ты будешь поминать его плохим словом.
– Тогда я буду молчать.
– Алесса…
– Неужели ты не понимаешь? Часть меня так и осталась там, в чертовой коробке.
– И ты винишь его?
– А не должна?
Ламия поднесла холодные ладони дочери к лицу, дыхнула горячим воздухом и растерла их.
– Пойми, дочка, он был совсем юным, когда ушел на войну. А оттуда все возвращаются… другими. Я хочу сказать, обстоятельства сделали его жестким.
– Жестоким, – поправила Алесса.
– И категоричным. Если он что-то решил, тебе его не переспорить. – говоря об отце, Ламия улыбалась. Но смысл речей не сочетался с улыбкой. – Я его не оправдываю, просто думаю, он видел жизнь по-своему, не так, как мы. Он делил людей на врагов и воинов. Но я уверена, дедушка желал тебе лишь добра.
Алесса задумалась, затем сказала:
– Знаешь, мама, люди бывают двух типов: одни натворят дел, другие потом с этим живут.
Джан вошел в дом.
– Мы уезжаем.
– Чао, дочка! – Ламия подарила последний поцелуй.
Ламия исчезла с ним. Алесса ощутила в груди твердый сгусток. До чего же больно. Она не стала дожидаться Ениса и открыла бутылку просекко. После визита родни ей стало тошно, а как известно, горе лучше всего топить в вине. Когда пришел Енис, она уже была пьяна. Он не сказал ни слова осуждения, отчего стал ей более мил. Он разрезал сыр и присоединился. Алесса смотрела на огонь, воображение рисовало образы чудищ, которые вылазили из ее детских книжек. Поэтому в девять лет она бросила читать, чтобы запереть монстров внутри сказок.
Алесса нарушила неловкую тишину:
– Расскажи о себе, Енис. Кем ты работаешь? У тебя не будет проблем, что ты весь день со мной?
Он отмахнулся и выпил стакан залпом.
– Да знаешь, то тут, то там.
– Это как?
Енис отвечал с неохотой.
– Там вагоны разгрузил, тут Якова в магазине подменил, за пастуха овец перегнал. Когда нет работы, помогаю отцу со скотиной. Университет-то я бросил, не потянул школарину3.
Алесса вдруг представила, что из головы Ениса растут рога. Как у черта. И от них исходит черный дым.
– Что? Разочарована? – сказал он.
– Вовсе нет. Каждый зарабатывает, как может. У тебя… у тебя что-то на голове.
Енис взбил прическу. Рога не исчезли. Они искрились, как огни в камине.
– Все?
Опять начинается. Алесса закрыла глаза, надавила на них, потерла веки.
– Тебе плохо?
– Я много выпила, – сказала Алесса и распахнула глаза. Образ черта рассеялся.
– Тогда тебе больше не наливаю, – Енис стал пить из горла бутылки. Он громко глотал и жадно поглощал остатки алкоголя. Алесса знала, чем это попахивает.
Только она почувствовала облегчение, как голос из воспоминаний шепнул над правым ухом: «Алесса…». Она уронила бокал – он разбился о пол – и забормотала:
– Я не там, я не там, я здесь…
– Алесса?
– Я не там. Я не в коробке…
– Какой еще коробке? – Енис стал убирать осколки. – Ну чего ты?
Алесса встала.
– Не надо. Я сама уберу. Извини, что-то голова разболелась…
Енис выжидающе смотрел, пока она подметала пол.
– Хм. Так что? Мне остаться или уйти?
Алесса поняла, что он имеет в виду. Хочет ли она провести с ним ночь? Ей нравилось флиртовать с миловидным парнем, но заходить так далеко… Что бы подумал Витторио? Последние полгода их брака он изменял ей с певицей из джаз-бара. Теперь эта шлюха купается в деньгах и красоте известного художника, которых не заслужила. Алесса вдруг стала лучше понимать Амину.
– Да всем насрать, что он думает, – сказала она.
– Эм. Ну тогда я пойду, – ответил Енис.
Он был встревожен, поэтому Алесса обняла его.
– Извини меня, я перепила и плохо себя чувствую. Не обижайся. Надеюсь, завтра пройдет. Скоро увидимся! – и выпроводила его за дверь с мягкой улыбкой на лице.
– Эх, девчонки… – сказал он и подмигнул на прощание.
Она осталась одна. В доме повисла тишина. Так и должно быть, почему же ей страшно?
На стенах появились волны, посуда задрожала, свет замигал. Алесса знала, что нужно делать: она села на пол, прислонилась к входной двери, стала ровно дышать и концентрироваться на каждом вдохе.
«Это не по-настоящему. Уходи».
Она обрадовалась, что вовремя избавилась от Ениса. Никто не любит, чтобы видели его уязвимость. Через минуту все замерло, будто ничего и не было. Алесса несколько раз поморгала и успокоилась, затем встала и услышала шум. С лестницы прыгал красный мячик в зеленую полоску. Он не пропустил ни одной ступеньки и прикатился к ее ногам.
– Мне не страшно, – сказала напуганная девушка. Она хотела пнуть мяч, но не стала. «Игнорируй».
Алесса поднялась в спальню и легла под одеяло. Засохшая рвота у кровати приветствовала ее резким запахом. От выпитого вина на голодный желудок ее качало. Она попыталась уснуть и не смогла. Дом кричал. Страшные звуки исходили из стен, но Алесса была в безопасности: ни один монстр не смеет проникнуть под одеяло. Кровать – это ее территория.
3
Школарина – обязательный взнос за семестр в университетах Боснии и Герцеговины.