О нашем жилище

Единственное, что мы знаем со всей определенностью, это то, что уже в VI тысячелетии до н. э. обитатели дома-поселка Чатал-Хююк осознавали его как некоторое сложное целое в обособленности и контакте его с природой вокруг (иначе не было бы знаменитой фрески, где совместились «план» поселка и горный ландшафт). Мы знаем также, что в том же тысячелетии рядом с нынешней Кирокитией на острове Кипр круглые в плане дома мощеными площадками соединялись с мощеной же «улицей». Дальше - пауза: на мёсопотамских и египетских рельефах изображены крепости и дворцы, храмы и вновь дворцы, в эпоху египетского Среднего Царства к ним добавились изображения великолепных усадеб. Обычных домов, заурядных улиц в огромной иконографии древнейших цивилизаций нет.

Облик двух-трехэтажных жилых домов минойской эпохи схематически донесли до нас фаянсовые или из слоновой кости плакетки: аккуратные, правильные ряды каменной кладки, перемежающейся с деревянными балками, частично гасившими силу подземных толчков; открывающиеся оконные переплеты. Раскопки на острове Санторин, о которых уже говорилось выше, подтверждают эту информацию, но и только. Есть все основания полагать, что обычный «средиземноморский» дом с внутренним световым двориком, выходивший на улицу глухой стеной, был так же прост и суров, как дошедшие до нас традиционные постройки Средней Азии и Ближнего Востока - все внимание было обращено внутрь, во дворик, в интерьер помещений, служивших для приема гостей. По-видимому, то же относится и к римскому дому республиканской поры, и только в эпоху империи богатые и тщеславные владельцы «домусов» делают первые, поначалу робкие шаги к тому, чтобы внешняя поверхность дома информировала прохожего о том, чье это жилище. Грустный Петроний в «Сатириконе» опирается на собственный опыт:

«У самого входа стоял привратник в зеленом платье, подпоясанный ярко-вишневым поясом, и чистил на серебряном блюде горох. Над порогом висела золотая клетка, из коей пестрая сорока приветствовала входящих.

Об этот порог я, впрочем, чуть не переломал себе ноги, пока, задрав голову, рассматривал все диковинки. По левую руку, недалеко от каморки привратника, была нарисована на стене огромная цепная собака, а над нею большими квадратными буквами написано: БЕРЕГИСЬ СОБАКИ. Товарищи меня обхохотали. Я же, оправившись от падения, не поленился пройти вдоль всей стены. На ней был нарисован невольничий рынок с вывесками и сам Трималхион, еще кудрявый, с кадуцеем (жезл, оканчивающийся переплетенными «восьмеркой» змейками - символ бога Меркурия, покровителя торговцев - В. Т.) в руках, ведомый Минервой, вступал в Рим… В конце портика Меркурий, подняв Трималхиона за подбородок, возносил его на высокую эстраду. Тут же была и Фортуна с рогом изобилия и три Парки, прядущие золотую нить. Заметил я в портике и целый отряд скороходов, обучающихся под наблюдением наставника. Кроме того, увидел я в углу большой шкаф…» и т. п.

48, 49. Жилой квартал в древней части города. Традиционный жилой дом. Тунис. XV - XX века. Ситуационный план. План

На наших рисунках - пример древнейшей планировочной структуры города, сложившейся в Шумере более 5000 лет назад. Необычная для ново-европейского сознания, эта планировочная схема не имеет ничего общего с хаотичностью. Напротив, она в высшей степени упорядоченна. Каждый жилой дом представляет собой автономную планировочную единицу, ориентированную внутрь: доступ ко всем помещениям открыт с внутреннего двора по первому и второму этажам. В то же время квартал, отграниченный узкими улицами от соседних кварталов, образует самоуправляемое целое - это монолит, окруженный сплошной глухой стеной с редко расставленными узкими входами.

Когда, как в данном случае, квартал велик, доступ к его внутренней части обеспечен ветвящимися тупиковыми проходами, начинающимися от квартальных ворот, охраняемых и запирающихся на ночь. Практически все дома квартала имеют общую крышу, прорезанную внутренними дворами площадью от 40 до 60 м2, что облегчает соседскую взаимопомощь в случае необходимости. С времен Шумера изменение границ домовладений осуществляется наипростейшим способом: закладываются одни дверные проемы и прорезаются новые, в результате чего жилая структура квартала обладает высокой внутренней подвижностью

Не только росписи при входе в дом разбогатевшего на спекуляциях вольноотпущенника, но и просторный многоколонный портик! Раньше такие портики могли предварять вход лишь в общественные сооружения.

И в эллинистических городах Востока, и в городах самой Италии к началу нашей эры у отдельно взятого дома сколько-нибудь разработанного фасада не было. Тем не менее он в известном смысле был - только не у дома, а у целой жилой улицы, да еще не всякой, разумеется, а центральной. Фасад, его украшенность колоннадой, фонтанами-нимфеями, статуями - все это относилось к публичному, общественному лику города, тогда как приватное жилище нести такую смысловую нагрузку в сознании людей еще не могло. Императоры после Нерона подхватили традицию, вывезенную этим ценителем греческой культуры с эллинистического Востока, а у Тацита мы можем прочесть о первых шагах «градоустроения» на европейской почве:

«Городское пространство, которое осталось от дворца, застроилось не без разбора и небрежно, как это было после галльского пожара, а распланированными рядами домов и широкими улицами, причем высота домов была ограничена, дворы были не застроены и были прибавлены портики, которые должны были защищать фасады инсул… Самые же здания должны были в известной части строиться без (деревянных) балок и сооружаться из габинского или альбанского камня, который для огня непроницаем; и нельзя было строить общих стен, но всякое здание должно- было иметь свои собственные стены…»

Итак, в Риме (совершенно независимо и одновременно - в Древнем Китае и Древней Индии) утверждается принцип, согласно которому лицевая часть здания по ряду соображений как бы отделяется, обособляется от собственного жилища. Вроде бы принадлежа каждому зданию по отдельности, она в действительности принадлежит городу как некоторому неделимому целому. Именно этому принципу принадлежало будущее, когда после средневековой интермедии с V по X век городской тип дома утверждается в правах. Дело в том, что помимо использования части уцелевших зданий римской эпохи хранителями памяти о прошлой, славе городов в эпоху междувременья стали монастыри, в которых регулярность, правильная организация фасада, за которым скрывалось множество келий, были обязательной строительной нормой по идейным соображениям. Строители, начавшие работу в бурно разраставшихся городах XI и последующих веков, прошли школу монастырского строительства, и те же принципы очень рано начинают применяться в городе, по крайней мере при обстройке площадей, служивших рынками (пример - на нашей иллюстрации).

«Лицо» дома купца или цехового мастера должно было говорить соседям и прохожим о его социальном положении и мере художественного вкуса, ценившегося тогда чрезвычайно высоко. По бесчисленным изображениям в манускриптах, по множеству фресок мы прекрасно знаем любопытное сочетание структурного единства и разнообразия деталей фасадов позднего или, как его все чаще называют, высокого средневековья. Чаще всего - об этом мы уже говорили - фасад узок: в три, редко в пять окон; почти всегда - три этажа, но иногда четыре; всегда высокая «готическая» кровля, с фасада прикрытая так называемым щипцом. Типовая по сути своей схема, тем более что до распространения стиля барокко, наложившего на средневековые фасады декоративный слой штукатурки, поверхность фасада была везде та же: фахверк - деревянные «клетки» каркаса, заполненные кирпичной кладкой или (в домах победнее) глиной, смешанной с соломой. И какое при этом многообразие рисунка стены!