Страница 16 из 91
Господи, да когда же он уйдет?! Я прямо кожей чувствовала на себе взгляд этого ненормального. Что он вообще здесь делает? Решившись наконец, я посмотрела в сторону оборотня и встретилась с его насмешливым взглядом. Сергея Григорьевича рядом с ним уже не было. Так, хватит уже прятаться! Что я, в конце концов, не могу спокойно в университете находиться? Я учусь здесь, между прочим!
Изобразив на своем лице невозмутимость, я приказала себе ни в коем случае не отводить глаз первой. И не краснеть. Ян усмехнулся и двинулся в мою сторону.
Мысли в панике заметались в голове, как загнанные зайцы. Чёрт побери, где же Федька? Что он там провалился, что ли, с этой дурацкой ведомостью? Делов-то на две минуты!
Тем временем, оборотень, всё так же не прекращая глазеть на меня, прошел мимо и спустился по лестнице. Слава богу — ушёл! Я закрыла глаза рукой и облегченно выдохнула.
— Что это ты так разволновалась? — раздался над ухом Федькин голос, а я от неожиданности подпрыгнула. — Подумаешь, оборотень!
— Это тот самый оборотень, который из «Деменково»! Не Жаннин, а второй.
— Ну и что?
— Ничего! Давай сюда ведомость!
Я выхватила из его рук документ и рассерженно зашагала к лестнице.
На первом этаже Федька меня догнал, отобрал обратно ведомость и, велев подождать его у машины, выскочил за дверь. Я слабо улыбнулась ему вслед — спасибо, не надо нестись к Ремезову. Застегивая на ходу дубленку, вышла на улицу и поежилась от порыва холодного влажного ветра. Да-а, как-то я поспешила выпендриться в юбке и тоненьких колготках — погода-то шепчет: займи, но выпей.
Не успела я дойти до машины, как из-за угла вывернула Светка Городецкая — главный редактор факультетской газеты и звезда университетского масштаба (она получила почётное звание «Мисс хореография» в прошлогоднем университетском конкурсе красоты) в сопровождении свиты из двух подружек. Ну не звезда — так, звездулька, поскольку её популярность некоторым образом подорвали (а звание «звезды» и вовсе дискредитировали) перлы какого-то анонимного поэта-самоучки, распространившего в сети свои позорные рифмы типа: «Света — звезда кордебалета», а кое-кто быстро заменил кордебалет искусством орального удовлетворения мужчин. Последний вариант получил самое широкое распространение среди студенческого сообщества. Светка рвала и метала, но линчевать виновника так и не удалось, поскольку следствие, организованное ею посредством Фёдора (он тогда числился её парнем), зашло в тупик после двухмесячного расследования.
Не знаю, что стало причиной: то ли отсутствие у Закревского хватки Пинкертона, то ли подозрения пострадавшей о наличии мерзких поэтических талантов у него же (хотя Федька категорически отрицал свою причастность и к стихам, и особенно к их фееричному сиквелу), то ли оба этих обстоятельства вместе, но терпение друга лопнуло, и они разбежались. На этот раз окончательно: их сложные отношения начались года два назад, и на протяжении всего этого времени они без конца ссорились (с битьем посуды и скандалами), бурно мирились, даже пробовали жить вместе. А как они ругались!.. Не стесняясь публики, будто вулканическая итальянская семья на отдыхе. Сколько в их словах (между прочим, зачастую матерных) было страсти, — эмоции зашкаливали. Высокие, высокие отношения! Мы с Жанной не понимали, как, наговорив столько всего друг другу, можно продолжать быть вместе. И Городецкую недолюбливали. Тогда Федька обижался, но, в общем-то, знал или догадывался почему: его Света была первостатейной стервой.
Федька тяжело переживал разрыв, хотя и умело скрывал этот факт. Я даже подозреваю, что к Светке у него было что-то серьёзное, поскольку именно после неё друг как с цепи сорвался: беспорядочные необременительные связи, бесконечные ночные загулы и всевозможные и не всегда безопасные развлечения. И Городецкая ревновала, хоть и уверяла всех, что Закревский для неё — пустое место. Я не верила, что она его разлюбила, ведь противоположность любви не ненависть, а безразличие. А она не упускала случая напомнить о себе и, если получится (а получалось почти всегда), то и напакостить. Фёдор время от времени не выдерживал и отвечал ей той же манере, но сам прекрасно понимал, что в этой войне не будет победителя — они оба давно её проиграли.
Так или иначе, теперь Федька старался обходить бесноватую Светлану с её скандалами стороной, по возможности самой дальней, поскольку претензии мешали функционированию его бурной жизнедеятельности. Поэтому Светка по случаю предъявляла их мне, как лицу, приближенному к императору.
— Ну, и где же наш член-корреспондент? Статью когда принесёт? Она должна была лежать у меня на столе ещё позавчера!
Вот любого другого Федечка прибил бы на месте за «члена», а этой все сходит с рук, ничего не боится.
— Послушай, Света. Если тебе есть, что сказать Закревскому — ему и говори. Я не Федькин секретарь.
— А чей?
— Ничей. Я вообще не секретарь.
— Ах, да! Как же я могла забыть! — легонько хлопнула себя по лбу Светлана и приторно заулыбалась. — Ты не секретарь! Ты друг! — последнее слово она произнесла голосом Лисы Алисы, уговаривающей Буратино закопать свои деньги на Поле Дураков. Свита мерзко захихикала. — Маейчка, милая, не могла бы ты напомнить своему другу в свободное от вашей дружбы организмами время, что он статью по Ковальскому мне забыл донести. А то он, сволочь, трубку не берёт!
Я тяжело вздохнула. Федька уже давно избавился от почётных обязанностей штатного корреспондента факультетской газеты, но написать статью (последний разочек!) об одном заслуженном меценате нашего университета его уговорила замдекана — этой всемогущей женщине он отказать не мог. Что за война и немцы при этом его ждали в редакции, один бог ведает. В том, что Городецкая не упустит возможности поскандалить, никто не сомневался. Насколько мне известно, в журналистское царство мегеры Федька уже сунулся, но разговаривать на тему его сложных отношений с рыжей ведьмой упорно не желал. Мы с Жанной не настаивали.
— Напомню, Светочка, — любезно улыбнулась в ответ я в попытке избежать словесной схватки, но на благоприятный исход всё же не рассчитывая. — Всё?
— Дай подумать, — Городецкая постучала по подбородку наманикюренным ногтем и возвела очи горе, изображая крайнюю степень задумчивости. — Да, всё забываю рецептик приворота у тебя попросить.
— Которого? На мышином помёте или на слезах, выплаканных в ночь на Ивана Купала тринадцатью девственниками? — саркастически поинтересовалась я.
— Того, что Закревский у тебя вместо кофе хлебает. На помёте, — будто не услышав в моём голосе сарказма, заявила Городецкая.
— Короче, забодала ты меня уже, Света, своими фантазиями. Иди в зад, — зло посоветовала ей я.
— Выбирай выражения, — сверкнула глазами она.
А когда я уже собралась уйти, она меня совсем удивила: взмахнула рукой, набрасывая «расширенную игнорочку» — морок отвода глаз и ушей — наедине побеседовать, значит, желаем. Интересненнько. Только вот мне с ней разговоры вести не о чем.
— Ну и?
— Не боишься, что я Федькиному отцу намекну, что ты его сынулю опаиваешь? — проникновенным тоном поинтересовалась Светка.
Что-то Городецкая совсем шизанулась. Вон глаза лихорадочно блестят, пятнами вся пошла.
— Тебе самой попить бы чего-нибудь не помешало, — пробормотала я.
— Ты сама только что призналась! — заявила она. — Почему он всё время к тебе возвращается?!
— Потому что ты истеричка долбанутая, — объяснила я.
— Да пошла ты! — как-то совсем уж нездорово взвигнула она и… разревелась.
Я растерялась.
Светка всегда выглядела эффектно, отличаясь от всех прочих какой-то породистой красотой — других Фёдор себе не выбирал: копна огненно-рыжих волос, фарфоровое кукольное личико без единого прыща (хотя здесь, думается, без её умений, как одарённой, не обошлось), зелёные глазища, фигура — дай Бог каждому — словом, классическая ведьма.
Несмотря на природную привлекательность, ревела она некрасиво: рот плаксиво кривился, тушь потекла по щекам чёрными ручьями, а под аккуратненьким носиком блестели сопли. Мрак.