Грань

Ведь я не для того оделась так сегодня, чтоб бомбануть чиновников. Я для того так сегодня оделась – все показать ему. Чтоб, не дай Бог, он меня не пропустил. Чтоб вспыхнуть и напомнить о себе, забытой, а он бы вспомнил, как сильно ему меня не хватало.

Это удается на все «сто», но на то, чтобы довести мой план до конца, у меня не хватает сил. Да я, кажется, и не собиралась.

Рик то и дело трогает меня – берет за руку, проводит пальцем по щеке, а я у всех на виду отдаюсь этим его мимолетным ласкам, отвечаю на его поцелуи, а если чувствую его руки на своей заднице, глажу его по тому же месту, что и он меня.

Презентация проходит настолько успешно – чиновники изъявляют желание тут же поехать на новый объект, посмотреть коллективно.

Наверно, для всех вокруг я его шлюха или «женщина». Но веду я себя с ним с такой нахальной естественностью, что все принимают это, как должное. В первую очередь Резо, очевидно, привыкший воспринимать женщин не иначе, как бесплатное приложение для мужчин. А Франк, очевидно, переговорив с Резо и убедившись, что я «занята» сегодня и больше ему тут ловить нечего, незаметно сваливает.

Первую половину вечера Рик говорит со мной только по делу и совсем не шепчет на ухо грязно-сладких пошлостей. После презентации он лишь идет со мной «покурить», не выпуская моей руки, и...

Тут-то и оказывается, что второй половины делового вечера может попросту не случиться. Вернее, он переносит ее в номер, который для нас снимает, посадив меня к себе в машину и увезя отсюда. Нам скоро придется ехать дальше на объект, но сейчас он переносит нас на «через пару улиц».

Он снова делает все, как я хочу. Снова и снова. Всегда так делал и всегда так будет делать. За что я его хочу? – мысленно переспрашиваю у Каро, пока мы в каком-то похотливом тумане добираемся до номера – да за это и хочу.

А еще за то, что он не набрасывается на меня, как подобает его породе и его состоянию, а держит себя в лапах. Выпускает мою руку уже в номере, чтобы поднять, донести до постели и аккуратно и красиво разложить меня перед собой. И всласть мной налюбоваться.

Я пока не раздвигаю ног, а выгибаюсь – будто позирую перед ним. Благодарю его за то, что тормозит, обуздывает себя, дабы вкусить жаркую эстетику алого кожаного платья на моей матово-белой коже. Я свожу вместе колени и провожу по простыне красным стилетом, в котором из-под прозрачно-красного в красную точечку туфля мерцает моя ступня.

«Ты помнишь?» — спрашиваю его одними только глазами. – «Впервые у тебя в квартире. Я почти тебя не знала и отдавалась тебе на грязных простынях, в холодных, крепких сумерках, таких же, как твой запах сигарет. Я отдавалась жарко и бесстыдно, а ты брал меня неистово и жадно. Я была твоя, а ты был мой. С тех пор прошло полтора года. Ты давно уже не мой и тебе не нужно, чтобы я была твоя, но я твоя все равно. Сменились кулисы, и я вспыхнула красным заревом перед тобой. И ты все так же хочешь меня».

«Все так же» — отвечают мне его глаза.

Быть может, сейчас даже сильней, чем прежде. Он склоняется надо мной и страстно, сладко целует. Голова моя кружится, когда танцую языком с его языком, вплетаю пальцы в его волосы, а его руки гладят мое тело в кожаном платье, ползут под него, а мое тело радостно приветствует их.

Как это – не мой? Рик, ты мой, конечно. А я твоя.

Он поднимает платье, и, секунду полюбовавшись, снова опускает и из-под платья медленно стягивает с меня алые кружевные трусики, абсолютно мокрые. Понаблюдав, как они скользят по мне, вновь приподнимает платье, задирает его на мне до пояса, плечи и грудь тоже оголяет.

— Ты – полный улет, Катюха, — замечает он.

У меня до того уже ломит в паху, что я не выдерживаю – начинаю, медленно извиваясь, вытанцовывать бедрами перед его носом. Сердце же не выдерживает медленного темпа – скачет тремя ударами в одно извивание.

Я так сильно хочу секса с ним, что дрожу и выгибаюсь. Будто боюсь, что сейчас-сейчас – обвал, сейчас не выдержу, сейчас ворвется некая сила, чтобы помешать.

Самым невероятным образом оказываюсь права: срабатывает таймер, который сообщает, что мы слишком долго возились и нам полагается выехать через пятнадцать долбаных минут. Которые как раз «время пошло».

От огорчения мне хочется плакать и злиться одновременно. Выходит, опять все не по-моему, и я расклеиваюсь до некоего полупьяного, полуистерического состояния.

— Расслабься, детка. Все успеем, — уверяет Рик – и принимается лизать.

Так я и думала. Я слишком «вкусная» без трусиков и в этом платье, которое он превратил в кожаный пояс, и он не может оставить этого так.

Он углубляется в поедание моей киски жадно – оголодал. Сам виноват.

— Рик, блин... – стону я. – Времени нету ни хера-а... а-а-а...

— И хер щас будет, — заверяет меня он, успокаивает. – Ща, налижусь...

— Да на хрен мне щас это лизалочное кончалово, ну-у... – почти плачу я. – Мне ж после него будет щекотно, — и пискляво-недовольно дергаю его за волосы.

А он систематически вылизывает меня, не обращая внимания на мои наездливые, беспомощные стоны. Гад такой, да он мне мстит за то, что так нещадно заводила его весь вечер?!..

Рик ездит лицом от моих половых губ до промежности, вылизывает анальное отверстие и снова возвращается между половых губ, как будто хочет залезть лицом в меня. Как будто слился ртом с моим влагалищем, стал частью меня, моим продолжением.

О-о-о Боже-е-е... Я извиваюсь навстречу ему, и бешеное наслаждение во мне идет накатами, бежит к нему, сейчас столкнется, сейчас сшибется с ним.

Звонит мой телефон, а я не соображаю ни черта, думаю – какого-хрена-я-еще-думаю – что это потому, что нас до сих пор нет на месте. Хватаю телефон: отвадить, успокоить.

Не понимаю, почему сотка оказалась не на «мьют», еще меньше – каким образом я взяла ее – наверно, совсем уже никакая.

— Привет, Катарина. Это...

Я узнаю – и перестаю извиваться и стонать. Напротив – остываю по-резкому. Не знаю, почему она... почему это звонит сейчас.

Рик пока не понимает и продолжает впахивать или, как он сам только что изволил выразиться, «нализываться».

Мне отрезают приветствие – а и не больно надо было. Мое экстремально-распаленное состояние творит чудеса: мне удивительным образом удается сосредоточиться, молниеносно отметить абсурд сложившейся ситуации, чтобы тут же перепрыгнуть через этот абсурд.

— Катарина, я хотела с тобой поговорить. Давно хотела. Думаю, ты знаешь, о чем. О ком.

Могу придумать сотню ответов, один остроумнее и искрометнее другого, но вместо этого спокойно соглашаюсь:

— Да, Нина, знаю. Слушаю.

Насколько это возможно в моем состоянии. А так – бомби.

Рик прекрасно слышал, кто звонит, но не выныривает из моей киски, не приостанавливает своих «нализываний» и не замедляет даже. Он заставляет меня самостоятельно разруливать возникший ситюэйшн. Сволочь.

Она «бомбит» про стародавнее старье, напоминает, что:

— ...ты говорила, ты его не держишь. Но даже если ты к нему охладела, и он для тебя уже совсем ничего не значит...

Ага, думаю, совсем ничего не значит, пока Рик, этот засранец, так незначительно но верно прорабатывает, двигает меня к оргазму.

— ...разве ты не женщина?

Пошла ты с такими вопросами. Пошла ты. Видела б ты меня сейчас и видела б, насколько я сейчас женщина. Насколько я с ним женщина. Хотя если б ты увидела, тебя бы хватил удар, так что лучше тебе не видеть.

— Неужели тебе настолько безразлично его счастье?

— Счас... тье?.. – осведомляюсь неровным голосом.

— Счастье со мной! – горячо втолковывает мне Нина. — Я способна дать ему любовь. Семью.

— Давай... — разрешаю. – А я тут причем?..

— Оставь его в покое. Хватит соваться к нему. Хватит морочить ему голову.

Похоже, он все-таки добьется своего. Этот гад, думаю, продолжая трепать его взмокшие патлы, сейчас добьется своего. Взорвать хочет, чтоб прямо сейчас и в голос? Тогда разговор с его официальной бабой, его без пяти минут семьей будет по-непристойному коротким.