Страница 47 из 89
— Не забудь, голубь, голубушка,
Не так, как Иван хресьёньской сын
Федору-премудру в цистом поли.
Заволновались народ и говорят: «Портёж, портёж». А он очусвовался. «Ой, я жонатый, отпустите меня». Вышол из за стола, жону взял, да и стали жить.
61
Мать робенка съела
Жил-был купец, увидел он: жидь-болото народ переходит восемь вёрст, а прямо верста — волось. Он и здумал сделать мос. Утром послал своего казака: «Поди сядь под мое, слушай, што скажут». Тот пошол и сел. Идёт Господь с апостолом, апостол и скажо: «Господи, што этому рабу будет?» — «У его жона во чреве понесла сына; как выростёт, што запросит, то ему и дам». Казак взял в ум: «Ну я уж не скажу хозеину этых слов». Пришол домой. «Ну што?» — «А шли, да прошли, да сказали: «Спаси, Господи!»»
Жили-пожили время недолго, купец и видит, жона беременна; ему надо поехать торговать, а жона плацёт. «С кем я останусь, дело не бывало, не раживала». — «А я тебя с казаком оставлю; не бойся, останься, дело в надежды». Купец и уехал, она и осталась. Жона и занемогла, она лакею и говорит: «Ты иди проць, мне своё времё приходит». Он ушол, она родила, расслабела вся, незамогла, ослабела вся, стала стукать. Казак и пришол, видит, что у ей рожон мальцик. Он взял, у ей в кров губы наморал, а мальцика отнёс проць. Отдал мальчика старухе водицьця — подговорил ранынее, — сам пошол бабки звать. Бабка пришла, а бладёня нету. «Дак это што? Рожениця лежит, а бладёнь-то где? Разве не рожоной?» Лакей говорит: «Нет, был мальцик рожон, я видел». — «Хто жо взял?» А он скаже: «Она разве съела, в безчуньсве была, в тосках». И поверили, што съела. Созвали родных, попа. «Хоть котораго дня родила, какое было имё, то и дай, хоть отцю сказать». Поп и дал имя Иваном. И отец приехал, поздоровкалса с жоной. «Ну, што ты? Порозна?» А она скаже: «Ну, да Бог дал, да родить неумела». — «Это-то как же?» — «Да я в тосках съела, пока лакей к бабки ходил». — «Можот-ле быть?» — «Ну, да однако некуды делса». И муж согласилса. Стали празновать Ивана: родных созовут в памятной день и в имянинной день.
Времё идёт, паренёк у старухи ростёт, лакей и заговорил: «Рощитайте меня, я стар стал, надо на родине помереть». Его и рощитали. Лакей пошол, паренька взял и домой отправилса. Шли-шли-шли, шли-шли-шли, шли-шли-шли, пришли к жидкому месту, прямо итти с полверсты места, а обходить кругом — три. Он ему и говорит: «Ванюшка, скажи: "Господи! Было болото, сделайтесь луга"». Паренёк и скаже: «Господи! Было болото, сделайтесь луга». Луг сделалса зелёной, травливой, хорошой. Оны по лугу и прошли. И домой пришол, привёл и парня. Поздоровалса с жоной, она и спрашиват: «Откуль у тебя этот парень?» Он скаже: «Откуль есь, после скажу». Накормили, напоили, оны с жоной в другу половину спать повалились, а Ванюшку в эту, на зень. Мальцик скаже: «Я не повалюсь на зень, холодно, я повалюсь на пецьку». Оны и стали говорить, он (лакей) и рассказал всё как было. «Я парня сибе и взял, ты его уважай, корми и пой, мы разбогатеем от его». А парень слышит, в ум взял и говорит: «Господи! Была изба, сделайся луга». Жона спит на клоцыю, муж на другом, парень на третьем. Парень и заговорил: «Господи! Был лакей, сделайся собака». Собака и стала. Парень собаку взял, да и пошол. Шол, шол, пришол в деревнюшку, выдавалса ночевать. «Нельзя ли мне — собаки в ызбу?» — «А не цё, не напакостит дак». Он собаку вызбу завёл, сам зашол, оне его посадили ись. «Собаки-то дай, пристала, ись хоцёт». — «Не надь, не надь! Моя собака не ее хлеба, ее горяцё угольё». Оне все и здивовались: «Вот беда-то! На веку не слыхали, штобы собака горяцё уголье ела». — «Вы этта люди пожиты, да не слыхали, а я и молодой, да не слыхал, штобы мать родила — своё отродье съела». — «Ангел! Да вёрст за петнадцеть купциха родила, да съела. Завтре паметной день будет, Иваном звали». Он и пошол. Идёт мимо дома, а дом большинской у родителей-то; и он идёт мимо окон, увидали его лакеи и говорят: «Вот идёт молодец со собакой, нужно-ле звать?» — «Чё не звать, кажного званья зовём, пущай заходит». — «Мне надо собака с собой взять, без собаки нейду». — «Пущай идёт с собакой». Он и пришол. Собаку положил на лавку. Пир пошол, хозяйка заговорила: «Собака-то ись хоцёт, в глаза гледит, хоть бы цё-небудь да дали». А он говорит: «Нет-нет-нет, не беспокойтесь, моя собака не цё не ее, кроме горёця уголья». Оны все на ноги скочили. «Што ты! Давно ли скотина ее горяци уголья?» — «Ох вы какй, я вам сказал, дак неправда. А вы-то што делайте: што мать родит свое отродье, да съес?» А оны ему все в голос: «Да вот, мы сей день празнуем Ивану: родила хозяйка, да съела». — «А, Господи! Была собака, зделайся лакей». Лакей на ноги и скоцил, хозеину и хозяйке в ноги пал, а сын здоровацьця: «Здраствуйте татынька и маменька! Я ваш сын, а вы мои родители». Оны тут обрадовались, лакея простили, денег дали, да прогнали проць, не бранили, не журили, не ругали.
62
Жена над мужем
Жил-был муж с жоной, жоны не нравилось, што муж вырайдат над ей (ворцит), она и говорит:
— А на лешой всё вы да вы над намы, когда жо мы-то (станем над вамы?
. Старик и надумалса:
— Жона, от царя указ пришол: жонам над мужовьямы власть нести.
— Ну, дак поди, топи байну.
Он и пошол, затопил байну. Байна стопёлась, старик зовёт воды нести.
— А наносишь и сам.
Он и пошол носить.
— Поди, мойся.
— Да снесёшь и ты меня. Пошла в байну.
— Самыла (имя), я веник забыла.
— Дак я схожу.
— А не знашь ты, снеси меня.
Он и понёс. Пришли опять в байну.
— Самыла, я сороцьку забыла.
— Да где у тебя, я схожу.
— Не знашь ты, неси меня.
И снёс. Потом говорит ей:
— Дак мойсе.
— А вымоешь и ты меня.
Он и стал ю мыть, а сам в сени и пошол, там и скрычал (бытто кто ли пришол):
— Самыла, што делашь?
— Да жону мою.
— Ой ты шальнёй, указ-то не росслушал: указ-то ведь по-старому — мужевьям над жонамы.
Услышела и говорит:
— А на лешой царя! опять по-старому.
Муж ей и скаже:
— Ну вот, не долго прошло твое велисьсьво.
Муж затем дубец взял и давай жону хлыстать, потом знай вперёд.
63
Безграмотная деревня
Деревня была безграмотна: поп безграмотной, дьякон безграмотной, да и дьяцёк безграмотной, а церковь была, приход служили (так!). Прознал архирей, поехал любопытствовать. Приехал попу на фатеру, поп и побежал к дьякону. «Вот беда! Архирей приехал, как мы служить станем?»
А дьякон сказал:
— А как-небудь, сваракосим как-небудь.
Поп скажо:
— Ты тоё пой, што я буду.
Дьячок скажо:
— Мне уж надо своё петь на крылосы, не с вам.
Поп скажо:
— Што знашь, то и валяй.
Затем обедню зазвонили, поп и запоходил к обедне, архирею и говорит:
— Владыко, благослови.
— Бог тебя благословит, поди, служи.
Поп пришол в церковь, одел ризу, затем архирей идёт. Архирей пришол, в олтарь стал.
— Ну, починай, служи.
Поп и запел — голос громкой:
— О-о-о! Из за острова Кёльястрова,
Выбегала лотоцька осиновая,
Нос-корма роскрашонная,
На серёдке гребци-молодци.
Тура-мара и пара[15]
Дьякон тоже запел:
— О-о-о! Из за острова Кельястрова,
Выбегала лотоцька осиновая (и пр. до конца).