Страница 35 из 89
Накопила ведёрко, поп снёс в церковь, поставил перед икону, Миколу-светителя. Этот роботник и говорит:
— Ах, любушка, как же ты не стала меня кормить сметаной?
— Откуль я возьму? Папаша сметану в церковь снесли, перед икону светителя поставили.
— А дай мне хлеб, да дай клюци, я пойду наемся. Дала ему хлеб, дала клюци, пошол в церков, сметаны наелся, взял у иконы усы вымазал, на бороду накапал, на грудь накапал, замкнул и ушол.
Пришол празник, поп пошол в церков. Заходит, на икону взгленул — икона в сметаны, а ведро пусто.
— А! Вот, на того да на другого грешим, а эва хто сметану-то ес.
Взял икону, на пол бросил, икона роскололась. Схватил ведро, побежал домой.
— Попадья! Я Миколу светителя росколол — сметану ес, я застал, он только рот запереть поспел, обратця не мог, всё в сметаны.
Попадья и говорит:
— Поп, ты ведь неладно сделал, ты икону росколол, тебя ростригут.
— Попадья, испеки мне подорожников, я лучше сбежу. Попадья испекла подорожники и две просвиры, поп и пошол.
Идёт по дороге, сошелса с им белой старицёк.
— Куды, поп, пошол?
— А пошол я... вот эдак-эдак сделал, — росказал всё подробно. — Ну пойдём местях.
Пошли местях, шли по дороге долгонько, дотуль шли, захотели ись. Сели закусывать. Закусили, захотели пить. Старицёк говорит:
— Поп, иди жо за водой, пить захотелось.
— Что ты, старицёк, подобает разе попа нарежать? Поп может наредить тебя, а не ты попа.
Старик и пошол по воду. Поп усмотрел у старика в мешке три просвиры.
— Как так? Я поп, да у меня две, а у него три.
Одну и съел. Принёс старик воду, сели ись, а просвиры нету.
— Ты, поп, у меня просвиру не брал?
— А много-ле у тебя было?
— Три, а нынче две.
— То я тибе не верю: я и поп, да у меня две, а у тебя было три?!
Пошли вперёд. Пришли до озера, а времё — ночь, темно; за озером огонь видно. Старик и говорит:
— Поп, што этта заделам?
— Оботти кругом надо.
— Куды-жо пойдём, озеро большо.
Старик пошол по воды, поп за ним. Шли, шли, старик вышол на бережок, а поп по серёдке, в рот вода заливатця. Старик и говорит:
— Поп, быват и утонешь, покайся: просвиру не ты-ле съел? Поп думал, думал — стыдно.
— Нет, просвиру я не ел, хоть утону, да не ел.
Поп пошол и помельче стало. Вышол из озера, пошли в дом, где огоницёк был, зашли на крыльцо, двери заложены. Колотитця стали, вышол хозяин.
— Нельзя запустить, у нас брат лежит третей год во гноище.
— Запустите, человека видите, за человеком не видите: мы, можот, и полечить можом, — говорит старик.
Запустили в избу. Взял старик, посмотрел, по спаям вырезал (больного).
— Несите из озера воды.
Принесли воды, куски все в воды перемыл, склал на полотенчо, из кормана бутылоцьку вынел; раз брызнул, — челой стал; другой раз брызнул — здрогнул, третей раз брызнул — стал.
— Ах, как плотно спал, стал, слава Богу, не цё не болит. С этой радости — брат здоровый стал — дали им денег много. Тим же манером они в трёх местах были и трёх человек вылечили, и денег им много надавали.
После того поп один пошол, нашол посудинку таку, как у старика и почерпнул водычки. Шол поп и увидел огоницёк горит, постучался.
— У нас брат лежит третей год во гноище.
— Вы человека видите, а за человеком не видите, можот, я вашего брата и вылечу, — говорит поп.
Запустили. Как старик делал, так и поп. Стал мужика резать, мужик ревёт:
— Ой, ой, ой, каравул, зарежот! Што вы дали меня резать-то?
— Ты пошто ино так-то? Зарежошь ведь брата-то?
— Молците, я ведь не первого лецю.
Стих и реветь перестал. Вырезал по спаям, куски вымыл, расклал на полотёнышко спай к спаю, как следует быть, из кормана бутылку вынел, раз брызнул — ницего; другой брызнул — нет ницего; третей брызнул — как было, так и есть. Всю бытылку вылил.
— Што хотите надо мной делайте, больше не цё не могу пособить.
Братья говорят:
— Што станем теперь делать над тобой?
Затопили пецьку, изба была цёрная, попа в дым на потолок за ноги и повесили. Попу худо стало. Вдруг здучитця у дверей. Отворили, пришол старик.
— У нас неладно, поп брата зарезал.
Старик и говорит:
— Поп, можот, и умрешь, покайся: ты третью просвиру съел?
— Нет не я, хоть в дыму задохнусь, не я. Старик велел попа спустить.
— Я дело поправлю.
Сделал старик так, как и с первым, мужик ожил. Вышли из избушки, пошли по дороге, пришлось вперёд дороги. Старик и говорит:
— Поп, разве о себе пойдём ноньце?
Поп себе думает: «Один бы ходил, эти деньги все бы мне». Старик розделил деньги на три кучи, поп стоит и думат:
— Кому жо он третью куцю делит? Неужлй себе две, а мне одну? Ах, спросить бы.
Да и стыдно. Насмелилса:
— Старик, кому третью куцю делишь?
Старик и говорит:
— А тому, кто третью просвиру съел.
— Старик, я ведь съел.
— Ну, на возьми, коли ты съел. Да вот што, поп: иди домой, икона-то цела, не ростригут тебя, только не говори наперво, што я сметану съел; сметану съел роботник, а ты роботника-то не наказывай, а жени его на дочери, дочь-то с брюхом от него.
42
Поп и три брата работника
Жили три брата, прежде они жили хорошо, а нонце плохо стали жить. Большой брат и говорит:
— Кому-небуть надо итти в роботу.
Пошол меньшой брат в роботу. Идёт по дороги, стретилса поп.
— Куды, молодец, пошол?
— Пошол я в роботники наймоватця.
— Наймися мне.
— Наймусь.
— Ну, што просишь?
— Прошу сто рублёв в год.
— Дам сто рублей, только положь залог: ежели ты вперва осердисся, платы прост, а я осержусь, из спины ремень, из жопы пряжка.
— Ладно, согласен.
На восток Богу помолились и поехали жить к попу.
У попа были дети, был сын прокаженной; седут ись, сын заревёт: «Я страть хоцю». Роботник потащит в нужник, воротитца, а со стола обрано, а роботник недоел. Так и до полугоду живёт, и стал роботник вовсе слаб. Поп заметил:
— Што же ты, роботник, не весел?
— Бачко, ты кабы был в моём мести, ты бы с первого дня осердилса; я больше половины году терпел, топере осерди лса.
— Ну, осердилса и ладно.
Живут, и год прожил. Расцот надо бы с хозяина получить.
— Хозяин, отдай расцот. Поп и говорит:
— У нас ведь с тобой залог был положен: платы прост, ежели ты вперва осердисся, а я осержусь, из спины ремень, из жопы пряжку.
Робочему нецё стало говорить, от попа пошол не с цем. Пришол домой, принёс ницего. Братья спросили:
— Где ты был, што принёс?
— А где жил, тут и осталось.
Братья говорят:
— Это-ле наша не беда! ждали с деньгами, а пришоашне с цем.
Большой брат и говорит:
— Иди ты в роботу, нецем стало жить у нас.
Пошол средней брат в роботу. Идёт по дороги, стретилса сам жо тот поп.
— Куды, молодец, пошол?
— Пошол я в роботы наймоватца.
— Наймися мне.
— Наймусь.
— Ну, што просишь?
— Прошу сто рублей в год.
— Дам сто рублей, только полож залог: ежели ты вперва осердисся, платы прост, а я осержусь, из спины ремень, из жопы пряжка.
— Ладно, согласен.
На восток Богу помолились и поехали жить к попу. У попа были дети, был сын прокаженной; седут ись, сын заревёт: «Я страть хоцю»... (совершенно так же, как в первой раз).
Пришол и средней брат домой опять не с цем. Братья спросили:
— Ну, брат, жил ты, где деньги?
— А где жил, тут и осталось. Большой брат говорит:
— Ну нецего делать, братья, оставайтесь, пойду я в роботу. Пошол по дороге, стретилса сам жо тот поп.
— Куда, молодец, пошол?
— Пошол я в роботы наймоватца.
— Наймися мне.
— Наймусь.
— Ну што просишь?
— Сто рублей в год.
(И пр. по-старому, поп также морит голодом работника...)
Живёт до плугода, стал плохой на лице. Поп заметил, невеселой.