Страница 90 из 93
Я киваю, смаргивая слезы с глаз, и дергаю за воротник его рубашки.
— Сними, — бормочу я.
— Глядя на мой пресс, ты почувствуешь себя лучше?
Я рычу на него.
— Сними. Пожалуйста.
Не говоря больше ни слова, он хватается за подол своей рубашки и стягивает её через голову. Я беру её и прижимаю к груди, утыкаясь лицом в его обнаженное плечо. Мне нужно, чтобы он был рядом.
Проходит четыре часа. Они невыносимы, но каким-то образом я их пережила. Когда роды наконец подходят к концу, Глен лежит рядом, крепко меня обнимая. Я впиваюсь ногтями в его предплечья, рыдая. Мэтту пришлось выйти. Кента стоит рядом с доктором и наблюдает.
— Ты так близко, — говорит он. — Ты почти сделала это, любимая.
— Ты отлично справляешься, ласс, — успокаивает меня Глен. — Просто тужься. Остался всего разочек.
Я снова кричу и плачу, когда падаю, утыкаясь лицом в руку Глена.
И вот, наконец, всё кончено. Я лежу в крепких объятиях Глена, потея и тяжело дыша, пока Кента умело перерезает пуповину и передает мне крошечный извивающийся сверток. Мои глаза расширяются, когда я смотрю на раскрасневшееся, сердитое лицо и крошечные розовые кулачки. Я оттягиваю ворот своей свободной футболки, и ребенка осторожно кладут мне на грудь. Всё остальное меркнет, когда я беру её на руки и прикасаюсь к её липкой, мягкой коже, чувствую, как она прижимается ко мне. Любовь вспыхивает внутри меня, захватывая меня целиком.
Медсестра передает Глену несколько полотенец, и он осторожно вытирает ребенка. Кента подходит и накрывает нас теплым одеялом.
— Я позову Мэтта, — тихо говорит он. — Боже, она такая красивая. — Я тупо киваю, глядя в сонные серые глаза моей дочери.
— О, Боже, — выдыхаю я, обращаясь к Глену. — Она выглядит точь-в-точь как ты. Она так же прекрасна, как и ты.
Глен наклоняет голову рядом с моей, касаясь губами крошечных влажных кудряшек дочери.
Я обнимаю её некоторое время, а затем передаю парням, чтобы они понянчились с ней. Мои веки уже тяжелеют, а конечности чувствуют слабость и дрожь. Я хочу свернуться калачиком вокруг своего ребенка и проспать двадцать четыре часа подряд. Я откидываюсь на подушки.
Кента выпрямляется, прекращая целовать свою дочь, и обращает свое внимание на меня.
— Устала, любимая?
Я киваю, всё ещё тяжело дыша. Засыпание после родов стало моей фишкой. Когда у нас родилась Эми, я отключилась, пока она пыталась обнять меня. Мое тело будто, в конце концов, расслабляется, а мозг отключается.
Кента убирает волосы с моего лица, выражение его лица невыносимо нежное.
— Ты очень хорошо справилась.
— Ага, блять, — бормочу я. — Присмотрите за ней. Я вернусь через секунду.
А потом я отключаюсь.
Глава 3
Когда я просыпаюсь, комната почти пуста. Глен сидит в кресле рядом с кроватью, держа в руках крошечный сверток. Я приподнимаюсь на локтях. Должно быть, я отрубилась на несколько часов; за широкими стеклянными окнами уже садится солнце. Красные и оранжевые полосы расчерчивают Лондонское небо, отражаются от зданий и придают коже Глена красивый золотистый оттенок. Он сияет словно ангел. Я молча изучаю его, пока он осторожно, одним пальцем, гладит щечку нашего ребенка. Пока я наблюдаю, он широко зевает, уткнувшись в свое плечо.
— Можешь поспать, — бормочу я.
— У меня сейчас ночное дежурство, — бормочет он. Я не могу удержаться от смеха.
— Вы все такие зануды.
— Дежурство — самый эффективный метод. — Он смотрит на меня. — Блять, ты такая красивая.
Сомневаюсь, что многие таблоиды согласились бы с этим утверждением, учитывая, что я без макияжа, с грязными волосами и в помятой одежде, но я знаю, что он говорит не о том, как я выгляжу.
Я слабо улыбаюсь ему.
— Где остальные?
— Кента понял, что мы забыли взять тебе запасную одежду, поэтому он поехал домой, чтобы привезти что-нибудь. А Мэтт пошел за едой.
Я фыркаю.
— Вы вспомнили про крем для сосков, но не про одежду?
— Мы нервничали. — Он протягивает руку и поглаживает меня по щеке. — Никто из нас не может мыслить здраво, когда тебе больно.
Я судорожно сглатываю и раскрываю объятия.
— Дай мне малышку.
Он усмехается, передавая её мне. Я беру крошечную новорожденную девочку на руки. Она мирно спит, её крошечный розовый ротик слегка приоткрыт. Я вздыхаю, купаясь в теплом счастье, пронизывающем меня.
— И сам иди сюда, — бормочу я.
На этот раз он смеется ещё громче. Я приподнимаюсь с подушек, морщась, и позволяю Глену вместить свое гигантское тело между мной и кроватью. Когда я бронировала одиночную палату, я попросила очень широкую кровать, чтобы мои огромные мужья могли обниматься со мной. Когда в больнице сказали, что у них нет свободных кроватей такого типа, я купила им ещё десять. Чему они были очень рады.
Так что, возможно, я всё ещё немного дива. Если мне нужно потратить сорок тысяч, чтобы получить послеродовые объятия, да поможет мне Бог, я это сделаю.
Глен осторожно заключает меня в объятия, зарываясь носом в мои волосы. Мы оба смотрим сверху вниз на нашу крошечную дочь, мягко дышащую в мягком вечернем свете.
— Она такая тихая, — бормочет он.
— Какой отец, такая и дочь. Эта черта уж точно досталась ей не от меня, — фыркаю я. — Иисусе, ты помнишь Деймона? Он ревел на всю больницу. Крикун, прямо как его отец.
— Она идеальна, — говорит он глубоким сонным голосом. Он прижимается поцелуем к моей шее. — Спасибо тебе за неё.
— Ты участвовал в зачатии, насколько я помню. С большим энтузиазмом.
— Ты проделала всю работу, — отмечает он, прикасаясь костяшками пальцев к крошечной, мягкой щечке малышки.
— Чертовски верно. — Я кладу голову ему на плечо. — Теперь ваша очередь. Подгузники. Полночные кормления. Отрыжки. Это всё на вас, ребята. С меня хватит. Я занимаюсь только веселой работой.
— Конечно, ласс, — трется он губами о мой висок. — Я… придумал имя. Пока ты спала.
— Хм? — Имена для всех наших детей я позволяла выбирать их биологическому отцу. Мы с Гленом обсуждали, как назвать нашу дочь, но так ничего и не выбрали.
Глен обхватывает её крошечную головку своей огромной ладонью. Его большой палец размером с половину её лица.
— Дав, — мягко говорит он. — Как символ мира[98].
Я поднимаю на него глаза.
— Мирная жизнь? Мы? — Учитывая папарацци, таблоиды и работу парней, это не совсем то слово, которое я бы использовала для описания нашей жизни.
Он колеблется.
— После отставки, я присоединился к «Ангелам», потому что мне было насрать на то, умру я или нет. Я уже прошел через ад. Я подумал, что со всем моим багажом и этим, — он проводит рукой по лицу, — у меня никогда не будет нормальной, счастливой семейной жизни. Поэтому вместо того, чтобы пытаться создать её, я использовал свою жизнь для того, чтобы обеспечить другим людям безопасность и счастье.
В моем горле встает комок.
— Глен…
Он качает головой.
— Но больше я этого не хочу. Я не хочу опасности, насилия, сражений. Я просто хочу мира. Я хочу, чтобы мы все были в безопасности. Я готов к этому.
Слезы обжигают мне глаза.
Глен плохо воспринимает мое молчание, его щеки краснеют.
— Это слишком странно?
— Я знаменитость. Мы могли бы назвать нашего ребенка Эппл, Мэйфлауэр или Тропикана, и никто бы и глазом не моргнул. — Я ещё раз вдыхаю теплый детский запах Дав и целую её мягкие, пушистые кудряшки. — Думаю, что «Дав» — прекрасный выбор. Думаю, что ты прекрасен. Всё прекрасно, чудесно и идеально.
Видеть улыбку, которая появляется на его лице, всё равно что наблюдать за рассветом.
— Я люблю тебя, — шепчу я, и он притягивает меня для поцелуя.
Раздается легкий стук в дверь, и мы отстраняемся друг от друга.
— Войдите, — кричу я.
Дверь распахивается, и Мэтт заходит в комнату, держа в руках шуршащий пластиковый пакет. За ним идет Кента, ведя Эми и Деймона за руки. Они оба в пижамах, поверх которых наброшены куртки.