Страница 4 из 14
В такие минуты я тайно думаю: «Хоть бы наконец приехал отец его».
Однажды он спросил:
— Бадма, как ты думаешь, отец мой вернется живым?
— Как же не вернется, обязательно приедет! — убежденно заявил я.
Лицо мальчика от моих слов просветлело.
— Бадма, ты знаешь своего отца? — спросил вдруг мальчик.
— А как же, знаю, — решительно ответил я и улыбнулся, чтобы подтвердить свою уверенность.
— Ты не смейся. А вот я отца не знаю. Наш папа ушел в армию еще до войны.
— Карточка его есть?
— Есть. Он похож на меня.
— Нет, ты, наверно, похож на него.
Я всегда следил за тем, чтобы Боря правильно выражал свои мысли. Когда что-нибудь говорил неправильно, я тут же его исправлял. Мальчик иногда обижался, но в большинстве случаев соглашался со мной.
11
— Я хочу петь, — заявил на другой день Боря.
— Где будешь петь?
— На станции, когда придет военный эшелон.
— Почему будешь петь? — не понял я мальчика.
— Хочу хлеба заработать.
Я глубоко вздохнул. Боря объяснил:
— Надо маму на ноги поставить. А то опять может слечь.
«Видно, другого выхода у него нет», — угрюмо подумал я.
— Умеешь петь?
— Да, умею.
— А ну-ка, спой!
— Ишь ты!.. Хочешь насмехаться…
— Когда же я над тобой смеялся?
— Ты все время следишь за моими словами…
Я продолжал писать лозунг на красном материале. Боря не сводил глаз с моей работы. Его губы еле заметно шевелились. Мне показалось, что он про себя вспоминает слова песни, которую должен петь. Мальчик подошел ко мне сзади и смирившимся голосом произнес:
— Ну ладно, слушай.
Я продолжал писать свой лозунг, старательно выводя каждую букву.
Мальчик пристал:
— Говорю, слушай!
Я повернулся к нему.
Боря сложил ручонки на груди, чуть подался вперед и начал петь:
Мальчик закончил куплет (где только он выкопал такие складные слова!) и спросил:
— Ну как?
— Недурно. Только, когда поешь частушки, надо приплясывать и разводить руками.
— А если не умею плясать?
— Надо научиться.
— Тогда сыграй губами мотив, а я попробую сплясать, — предложил Боря.
— Я не знаю ни одного мотива.
— Ох, балда, где же ты вырос! — язвительно заметил Боря и, раскинув руки в обе стороны, как делают орлята перед полетом, сам начал подпевать и неумело пустился в пляс.
— Давай! Давай! — стал я подбадривать мальчика. — Надо ногами играть, на носках кружиться…
Вошел Ермотик. Мальчик, плясавший спиной к двери, не видел секретаря парткома. Я хотел остановить Борю, но Ермотик, приложив палец к губам, дал мне понять, чтобы я не делал этого.
— Ну как? — спросил Боря, перестав плясать.
— Очень хорошо, очень! — восхищенно воскликнул Ермотик, хотя Боря спросил меня по-калмыцки.
Мальчик испуганно подпрыгнул и тут же исчез за печкой.
— Не прячься, выходи сюда, — сказал Ермотик. Подойдя к мальчику, он снял с его головы дырявую черную шляпу и нежно погладил по волосам.
Проскользнув у него под мышкой, Боря схватил шляпу и убежал.
12
Первое выступление Бори принесло ему крупный успех. Солдаты нарасхват тащили его к вагонам, извлекали из своих вещмешков кусочки сахара, сухари и все это давали мальчику.
— Боря, Боря, Боря… — раздавались со всех сторон голоса.
Каждый солдат норовил посадить мальчика на плечо, прижать к груди, поцеловать его.
Немолодой усатый офицер дал ему банку тушенки.
Все карманы мальчика были уже набиты снедью. Один солдат, увидев, что мальчику некуда спрятать тушенку, притащил свою солдатскую рубашку, смастерил из нее сумку и переложил в нее все содержимое Бориных карманов.
Когда ушел поезд, Боря, еле взвалив на плечо свою сумку, возбужденный и радостный пришел ко мне в красный уголок.
— Теперь мама не умрет!
Покопавшись в сумке, он достал несколько сухарей и положил их на стол передо мною.
— Вот тебе.
— Спасибо, друг, только они мне не нужны. — Я отодвинул его дары.
— Прекрасно возьмешь, — убежденно, без тени сомнения сказал Боря и предложил: — А ну-ка, закрой глаза.
Я зажмурился.
— Боря, Боря, Боря… — раздавались со всех сторон голоса.
— Открой рот.
Я раскрыл рот.
Мальчик сунул мне в рот что-то сладкое.
— Еще хочешь? — спросил Боря, показывая на сумку.
— Нет, — решительно заявил я и хотел смахнуть в его сумку все сухари со стола.
Мальчик животом прикрыл сумку и упрямо повторил:
— Как миленький возьмешь.
— Ты не нарушай калмыцкий обычай, — объяснил я Боре. — Мужчина весь первый заработок должен принести в свой дом.
— Правда?
— Да, правда.
Мальчик перестал настаивать.
— Пойду домой. Мама ждет.
13
На другой день Боря явился уже с настоящей сумкой, перекинутой через плечо.
В руках — та же березовая палка.
— Брось ты ее.
— Не могу.
— Значит, ты жадюга, — поддел я мальчика.
— Э-э, ты, Бадма, не понимаешь. Когда первый раз пошел пасти коров, я у деда Далчи попросил складной нож и вырезал эту палку. Не брошу.
Его слова тронули меня какой-то своей непосредственной, наивной мудростью. И в то же время встревожили. Бабушка моя говорила: мудрый человек долго не живет. А я хочу, чтобы это было неправдой.
В этот день не было эшелонов с военными. Мальчик до самого вечера крутился возле меня.
Я окончил оформление стенной газеты «Крокодил». Потом мы с Борей долго сидели, забравшись на стол, болтали ногами.
Мечтали. Вслух.
— Когда подрастешь, кем думаешь быть? — спросил я своего маленького друга.
— Как ты, художником, — не задумываясь, ответил мальчик.
— Боря, откровенно говоря, я еще совсем не художник. Только пробую. Никакой школы не кончал.
— А разве то, что ты нарисовал, не картины? — Он показал на оформление стенной газеты.
— Это так себе.
Боря, словно провинившись, съежился и сказал разочарованно:
— А я-то думал, что ты художник…
— Для этого надо много учиться, — оправдывался я перед Борей.
— Это я знаю. Когда выздоровеет моя мама, я тоже пойду в школу. Только у меня нет ни бумаги, ни книг.
— Э-э, Боря, лишь бы голова была, а бумага и книги найдутся! Ты духом не падай! — нарочито весело воскликнул я, чтобы подбодрить своего юного друга.
— Ты, Бадма, будешь учить меня новым песням? — неожиданно спросил Боря.
— Ну хорошо, тогда слушай:
— Ты меня лучше учи песням, которыми можно хлеб зарабатывать.
От этих слов мне стало горько.
14
Военные эшелоны с солдатами весь апрель шли с запада на восток.
Боря теперь стал признанным артистом. Люди нашей станции, как только увидят издали мальчика, останавливаются, стараются сказать ему ласковые слова.
От хлеба, колбасы, рыбы, консервов и сахара, которыми солдаты угощали мальчика, он быстро поправился. Худое лицо его округлилось, тело, как у ягненка, вкусившего зеленой травки, пополнело.
Боря теперь чувствует себя настоящим хозяином земли, походка его стала твердой, голову держит гордо, как подобает мужчине. Но со своей березовой палкой не расстается. И по-прежнему совсем не детская тоска таится в самой глубине его глаз. Но, может быть, только я один замечаю эту грусть. Я знаю, он продолжает ждать отца. Он верит, страстно верит в его возвращение. Он больше никогда не говорит мне об этом. Но я знаю. Я знаю… И ничем не могу помочь.