Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 17 из 21



– Отчего вы не явились ко мне, придя в первый раз в гимназию? – неожиданно спросил он нас.

Мы, конечно, молчали, не зная, что отвечать.

– Вам разве незнакомы правила гимназии? – продолжал Александр Филиппович. – Дурно же вы рекомендуете себя на первых порах!

Я не помню, что он говорил далее. «Как вы стоите?» – неожиданно спросил он одного из нас, смущённо стоявших перед ним. Оказалось, что провинившийся стоял не навытяжку, а немного отставил ногу. Александр Филиппович пригрозил, что будет строго следить за нами, что он замечает в нас незнание правил учебной дисциплины и т.п. Мы ушли от него, как ошарашенные.

– Что? Влетело вам? – спрашивали нас потом новые наши товарищи. – Вы ещё не знаете Александра Филипповича; подождите, узнаете.

Действительно, мы подумали сначала, что попали страшно-ежовые рукавицы. Но не прошло и одного месяца, как всё для нас объяснилось, новые порядки перестали казаться странными, а страх перед грозным директором сменился безграничною любовью и уважением к нему.

Действительно, трудно было найти личность, более симпатичную п своим душевным качествам, обширному уму и разностороннему образованию. Как живой, встаёт перед моим мысленным взором эта сухощавая, слегка сутуловатая, невысокого роста фигура, вечно занятая какою-то письменною работою. Воспитанники привыкли видеть его ежедневно среди себя: как я уже сказал выше, рабочий кабинет Александра Филипповича находился в самом рекреационном зале для старших классов. Воспитанники свободно прогуливались, говорили, спорили, нисколько не стесняясь присутствием директора, которого они привыкли видеть ежедневно на своём обычном месте. Александр Филиппович был прекрасный естествоиспытатель; он участвовал в экспедиции академика Миддендорфа на север и северо-восток Сибири и вывез оттуда богатые естественно-исторические коллекции. В рекреационном зале стояло несколько шкафов и в них Александр Филиппович постоянно выставлял свои коллекции и рисунки. Находились среди воспитанников многие, живо интересовавшиеся этими коллекциями. Иногда собралась довольно порядочная толпа воспитанников посмотреть некоторые интересные, вновь выставленные экземпляры. Александр Филиппович иногда подходил к ним и давал объяснения. Вообще А.Ф. Постельс пользовался каждым удобным случаем, чтобы расширить узкие пределы познаний своих воспитанников, особливо относительно естественной истории, которая, к слову сказать, проходилась тогда по весьма сжатой программе. Если какой-нибудь преподаватель не приходил на урок, взамен его являлся Александр Филиппович, приносил некоторые естественно-исторические предметы из своей коллекции и начинал рассказывать о своих путешествиях, – о тех далёких и полных чудес странах, которые он посетил. Время летело незаметно, и все мы слушали с напряженным вниманием. Перед нами был не строгий директор, а человек, видевший многое, что и не снилось нашим детским головам, увлекательно рассказывающий о всём, им виденном, доступный и внимательный к каждому, отвечающий обстоятельно на каждый, самый пустой вопрос. Бывало, кажется, прошло не более четверти часа, а тут вдруг … досадный звонок! Александр Филиппович, к общему сожалению, прекращает свой занимательный рассказ.

Насколько гуманно и разумно относился Александр Филиппович к юношеским поступкам, показывает, между прочим, следующий случай.

В 1854 году, весною, когда уже было назначено время выпускных экзаменов, мы, седьмоклассники, уговорились приготовляться к экзаменам сообща. Экстерны, или приходящие, как их тогда называли, каждый вечер собрались в одном из классов гимназии и готовились к экзаменам вместе с пансионерами, помогая и объясняя друг другу непонятное. Чтобы не мешали нам воспитанники из младших классов, инспектор, Х.И. Пернер, дал нам ключ, чтобы запирать класс изнутри. В классе была, кроме того, другая дверь, которая вела в физический кабинет, а оттуда – в спальни.

Сначала всё шло хорошо; мы собирались, готовились часов до 9 и мирно расходились. В то время на Мещанской (ныне Казанская улица), где помещалась наша 2-я гимназия, открылась русская пекарня, которая славилась превосходными подовыми пирогами. Сложились однажды мы и послали сторожа купить пирогов. На следующий день повторилось то же самое, а дня через три к пирогам присоединено было и несколько бутылок вина. Пир вышел на славу! Но, на нашу беду, мы забыли в этот вечер запереть дверь в рекреационную залу. В самый разгар пиршества в физический кабинет, где мы расположились с нашими закусками, неожиданно вошёл Алекандр Филиппович. Все обомлели; директор, видимо, был тоже удивлён.

– Что это у вас, господа? – спросил он.

Мы молчали.

– Вы, вероятно, голодны? Вас, может быть, дурно кормят? – обратился он к пансионерам.

– Нет, мы всем довольны.

– Так зачем же вы устроили здесь недозволенную пирушку?



Опять молчание.

– Жаль, жаль, господа! Больше вы не будете собираться вместе. Расходитесь; а вместо вас я пришлю сюда «команду»; она докончит ваш ужин.

«Команда» состояла из сторожа и ламповщика, которые, действительно, и забрали себе наши пироги и закуски. Никаких дальнейших последствий наша проказа не имела; не пострадал даже сторож, который раздобыл нам яства и пития. Ему пригрозили только, что прогонят со службы, если он будет замечен в потворстве воспитанникам.

Где только было возможно, Александр Филиппович показывал ученикам, что верит им, довольствуясь одним только словесным показанием, и никогда не проверяя его. «Вы это утверждаете, – говорил он иногда, – хорошо, я вам верю, но только помните, что ложь и обман есть подлость. Если вы теперь говорите мне неправду, тогда сами будете знать, как называть себя, а производить дознание я не буду; я не следователь…» Такие речи заставляли нас, ещё не испорченных жизнью юнцов, никогда не утаивать правды.

Как естествоиспытатель, Александр Филиппович, конечно, с особою любовью присутствовал на экзаменах и уроках естественной истории <…>

Помню, Александр Филиппович не мог по болезни присутствовать в 1854 году на выпускном экзамене из естественной истории. Он лежал в своём кабинете, укутанный в тёплое платье и собирался, через несколько дней уехать для лечения болезни за границу. Среди экзамена он попросил позвать нас всех к нему и тепло и сердечно простился с нами. В то время был самый разгар Восточной войны. Александр Филиппович, прощаясь с нами, сказал: «Теперь, господа, вы скоро будете студентами университета. Конечно, это прекрасное и обширное поле деятельности. Но помните также, господа, что отечество в опасности, что ему нужны защитники. Если кто-нибудь из вас вместо университета поступит в военную службу, то сделает доброе и честное дело».

Результатом слов Александра Филипповича было то, что из нашего выпускного класса пять человек поступили в военную службу.

Больше я уже не видел Александра Филипповича; впоследствии я слышал, что А.Ф. Постельс, как опытный педагог, был приглашён наставником к детям покойного принца Петра Георгиевича Ольденбургского, нынешним видным русским деятелями достойным преемникам их незабвенного отца».

1850-е гг.

Маев Н. Из прошлого 2-й Петербургской гимназии // Русская школа. 1894. № 2. С. 30 – 34.

***

«Осенью 1855 года совершилось моё поступление в гимназию, куда прямо к директору отец мой меня и доставил. Директором нашей гимназии в то время был Постельс (отец), который в своей квартире и заставил меня писать под диктовку. Я ужасно волновался и, вероятно, наделал массу ошибок, ибо директор, читая мою рукопись, довольно печально на меня поглядывал и качал головой, но по поводу диктовки ничего не сказал и, простившись с отцом моим, повёл меня в камеру, где и сдал дежурному гувернёру.

Очутившись одиноким среди незнакомых мне людей, я до того взгрустнул, что стал плакать и твердить: «Пустите меня домой». Мой плач почти перешёл в истерику, так что дежурный гувернёр, получивший меня от директора, счёл долгом пойти к последнему и доложить ему об этом. К моему удивлению, снова явился директор и стал меня уговаривать, но видя, что это на меня не действует, приказал позвать «дядьку», которому и поручил отвести меня домой до завтрашнего утра, что и было исполнено <…>.