Творения

Не только же вшествие в жизнь у всех нас одно и то же, но и исшествие одинаково. Всех нас ожидает одна смерть. Она не боится богатства, не страшится копьеносцев, не трепещет багряницы, ни во что вменяет стены и башни, и царские дворцы, проникает внутрь брачного чертога, не милует плачущего, не оказывает жалости умоляющему, не подкупается дарами, не удерживается врачебным искусством, недействительными оказывает силы врачевств, часто не позволяет сделать распоряжение, объявить преемника наследству, но похищает, увлекает, разлучает душу с телом. Поэтому общий имеют конец и надмевающиеся богатством, и живущие в бедности, одинаково для них и то, что по кончине и по преселении отсюда. Одинаково следует гнилость, разливается гной, зарождаются черви, величавое око угасает и разлагается, ненасытные уста и неистовый язык делаются снедию червей, горделивая выя не только преклоняется, но и разрушается, надменные ланиты не только опадают, но и превращаются в небольшое количество праха, цвет лица увядает и исчезает, пишущие лукавство персты лежат рассыпанными, без всякого сочленения. Так все это как нечто общее, предлежит и богатым, и бедным.

Поэтому остается сказать, что и бедность, и богатство, которые почитаешь ты собственностью как при помощи Божией покажет наше слово, суть общее достояние, потому что избытком богатых одинаково пользуются и живущие в бедности. Поелику Создатель тех и других и бедность обогатил искусствами всякого рода, то ради оных богатые приходят к дверям бедных, дают им деньги, заимствуются у них необходимым на свои потребности, а по причине богатства имея больше нужд, терпят они недостаток во всякой потребности. У одних покупают хлеб, у других — припасы; иные, вымеряв по ноге, шьют обувь, иные приготовляют верхние женские и почетные мужские одежды, а иные — ковры, повязки, покрывала; кто строит домы, кто делает ложи и седалища, кто доставляет разных родов овощи, разного вида плоды, а кто — пшеницу, ячмень и прочие блага земледелия, без которых невозможно прожить, хотя бы имел кто Крезово и Мидасово золото. А бедному довольно просяного и черного хлеба, достаточно и какой–нибудь снеди. Кого же, судя прямо и справедливо, назовешь скудным, бедным, не имеющим у себя необходимого: того ли, кто имеет нужду в немногом, или того, кто нуждается весьма во многом? Того ли, у кого в руках все средства жизни, или того, кто верит неверному золоту, которого не держат печати и клейма и которое, оставляя в целости двери и запоры, уходит руками подкапывающих стену? Искусства у бедного не отнимет никакой разбойник, а богатство — не разбойник только, но и ябедник отнимает у владеющих им. Бедный сидит на торжище, занимаясь кожевенным делом или чеканя золото и серебро, или приготовляя одежду и другое что необходимое. А гордящийся богатством, стараясь подняться выше своей головы и разводя руками, в сопровождении многих телохранителей приходит к бедному. И один, как и естественно, сидит, или разрезывая кожу, или расколачивая серебро, или делая что другое по ремеслу, которым занимается, а другой стоит, разговаривая с ним, и присутствием своим дает видеть свою нужду.

Итак, почему же ты гневаешься и обвиняешь бедность, когда видишь, что и богатство имеет великую в ней нужду, и обладающие богатством не могут без нее прожить? Подивись Тому, Кто так премудро распоряжается в этом: одним дает деньги, другим — искусства, и посредством нужды приводит их в согласие и приязнь. Одни дают деньги, а другие доставляют за это произведения искусства. Бедность входит в состязание с богатством — и препобеждает его дарами. Что богатство признает безполезным, то бедность, переделывая с помощью искусства, обращает в необходимое, пригодное на всякую потребность.

А если кто захочет в точности дознать, то и самую основу богатства собирает бедность же. Она добывает из рудников золото, серебро, медь железо, из которых составляется богатство. Да и у всякого искусства заимствуется чем–нибудь богатство; искусства же — собственность бедности. Она, и самые металлы взяв еще не имеющими вида, дает им надлежащий вид и образ, приготовляет из них перстни, серьги, ожерелья, разную утварь: блюда, стаканы — и все прочее, что надмевает ланиты богатых.

Посему, если и богатство составляется с помощью бедности, и бедность имеет в искусствах помощником богатство, то почему ты это уравнение обвиняешь в неравенстве? Для чего приязненное называешь враждебным? Почему охуждаешь такой порядок вещей, при котором и бедным, и богатым жизнь бывает приятною, потому что те и другие, заимствуя друг у друга нужное для них, удовлетворяют своим потребностям?

Но скажешь, может быть: почему же большая часть людей достаточных живут неправдою? Почему не все чтут справедливость? Но и здесь отъемлешь свободу, и живое существо лишаешь той чести, какую прияло оно от Сотворшего. Сверх того, если бы Судия в настоящей жизни уделял богатство одним праведникам, то делателям греха дана была бы большая возможность к оправданию. Они сказали бы, что говорил наставник их против Иова: оградил еси внешняя его и, внутренняя дому их вся: пшеницу и вино умножил им. Но посли, руку Твою и коснися всех, яже имут аще не в лице Тя благословят (Иов.1:10–11). Сие сказали бы живущие порочно, если бы одни чтители добродетели прияли дар богатства. Но поелику Творец предложил на среду бедность и богатство, употребляют же их иные на приобретение добродетели, а иные в повод ко греху, то ни богатым, ни бедным, живущим порочно, не остается предлога к извинению. Одни, хорошо и на добро распоряжаясь богатством и нуждающихся делая участниками своего изобилия, служат достаточным обличением для тех, которые пользуются богатством несправедливо и корыстолюбиво. Другие, срастворив бедность с любомудрием, терпеливо и мужественно переносят ее приражения, и делаются истинными обвинителями тех, которые в бедности научились худым делам.

Рассмотри и иное домостроительство Мироправителя, чтобы с большею горячностью вознести Ему песнопение. Поелику Творец видел, что у богатых много прислуги, то в удел бедности дал здоровье. Одного носят на руках, а другой ходит, не имея нужды в чужих ногах. Один желал бы иметь здоровье бедного, а другой с сожалением смотрит на немощи богатого. И в болезнях, как видишь, у богатого тысячи прислужников, а он горько сетует, не в состоянии переносить припадка болезни, и во время зимы лежит он в натопленном жарко доме, разметавшись на мягкой постели, укутавшись во множество теплых одежд, имея вокруг себя несколько жаровен, чтобы преобороть холод, и тысячи врачебных пособий, чтобы препобедить болезнь, слушает утешительные обещания врачей и предстоящих друзей, своими беседами притупляющих жало страданий. Если же время летнее, больного помещают в другом доме, открытом для наружного воздуха, и в который свободно проходят веяния ветров, а если и они прекратятся, слуги ухитряются опахалами производить ветер. Повсюду расставлены древесные ветви наподобие сада, превращающие дом в рощу. В верхних жильях устрояются водометы, чтобы журчаньем своим наводили они сон на вежды больного. И при стольких, отовсюду подаваемых услугах, тем не менее он страдает, сбрасывая с себя одежду, мечась туда и сюда, движением рук давая знать, какой внутри его скрывается жар. А бедный имеет одну малую хижину, и ту часто наемную; иной же не в состоянии заплатить за наем, и домом служит ему торжище, ложем — земля, постелью — куча сора. Нет при нем ни врача, ни человека, который бы выполнил приказания врача, нет ни слуги, ни служанки, а иногда и жены–помощницы. Но все заменяет для него Божий Промысл. Он ослабляет мучительность страданий, смягчает боль, без врачевства утишает жар горячки, предотвращает вред и от стужи, и от зноя, и от сырости. Никто не учит его, какие снеди питают болезнь и какие содействуют выздоровлению; без разбору и различия он ест, что случится, и вредное делается полезным, глоток холодной воды оказывается врачевством, сухой хлеб угашает жар. Не имеет он нужды в слабительных, даваемых внутрь тем или другим путем. Природа восполняет недостаток и сама подает больному помощь, какую доставил бы врач. И видим, что этот распростертый на земле легче переносит болезнь, нежели богатые, пользующиеся описанными выше прислугами.