Искры

— Ведь тебе хорошо известно, — мягко обратился я к нему, — что я не привык долго ходить по таким тропинкам.

— Вот и привыкай.

— Привыкну, но нельзя же сразу.

— Если устанешь, я тебя возьму на спину и понесу.

— Ребенок я, что ли?

— А кто же ты? — дико улыбаясь, ответил Мхэ.

Я был недурным пешеходом и слабость моя объяснялась потерей крови. Но для такого железного человека, каким был Мхэ, рана моя была пустяком, о котором не стоило и говорить. У него на теле было множество глубоких следов от ран, при получении которых он никогда не слабел, не терял бодрости и мужества…

Солнце зашло.

К нашему счастью ночь была лунная.

Я был вынужден подчиниться воле моего жестокого спутника. При ночной прохладе идти легче, чем днем, но все же в полночь я совершенно обессилел. Мхэ это заметил и, видимо, ему стало жалко меня.

— Пройдем еще чуточку, тут вблизи палатки пастухов, там я дам тебе отдохнуть.

Но все большое казалось Мхэ небольшим, и долгое — коротким. Только за два часа до рассвета мы дошли до ущелья, где были палатки, о которых он говорил. Бешеные псы не допускали нас близко, а в палатках все спали. К тому же Мхэ напугал меня, сказав, что пастухи, проснувшись могут принять нас за разбойников и застрелить. Но я так устал, что не обратил внимания на его слова.

— Лишь бы немного отдохнуть! — думал я.

Мхэ издал какой-то звук, который должен был означать, что мы гости. Два ночных сторожа подошли к нам.

Здесь Мхэ заговорил уже по-армянски.

И этого было достаточно, чтоб развеять все сомнения пастухов. Увидя, что мы армяне, они тотчас пригласили нас в палатку главного пастуха.

Нас принял старший сын хозяина. Он велел развести огонь и приготовить нам ужин. Я заявил, что есть не хочу и что был бы очень благодарен, если б они отвели мне уголок, где мог бы немного отдохнуть.

— Пусть он поспит, — сказал Мхэ, — а я поем, я умираю от голода.

В углу палатки, где спали дети, приготовили мне постель и не успел я положить голову на подушку, как заснул.

Как приятно утомленному человеку забыться сном! И как сладок сон под мирным шатром пастуха!..

Не знаю сколько часов я спал, но когда проснулся, был полдень. Мхэ уже не было. Он исчез.

Старик-хозяин сообщил мне, что Мхэ поужинал и ушел не дожидаясь рассвета, говоря, что он очень торопится и ждать не может.

Поступок полупомешанного Мхэ страшно меня возмутил. В уме я упрекал Маро за то, что она связала меня с таким дураком. Домохозяин старался меня успокоить.

— Не огорчайся, — говорил он, — ты не у чужих. Чувствуй себя, как дома. Отдохни хорошенько, а там, когда пожелаешь уехать, мой сын тебя проводит туда, куда нужно.

— Но дело в том, что я не знаю, куда мне идти. Меня должен был довести тот дурак, — с огорчением ответил я.

— Мы знаем, куда, — спокойно сказал старик. — Твой спутник велел доставить тебя к палаткам С.-бека. Его пастбища недалеко отсюда.

— Кто такой С.-бек?

— Глава езидов.

Я немного успокоился. К тому же вспомнил о том, что Мхэ нес Аслану письмо, которое надо было доставить как можно скорее, потому-то он и торопился и не мог ждать меня. Из слов хозяина я заключил, что Мхэ ничего не сообщал ему о цели нашей поездки, что он ни словом не обмолвился об Аслане. Он выдумал будто в монастыре богородицы, куда мы отправились на богомолье, у нас украли лошадь и, будто, мы узнали, что лошадь находится у племени езидов и потому-то идем туда. В словах Мхэ была какая-то видимость правды, так как моя лошадь находилась у пастуха-езида. И мы нашли бы лошадь у езидов.

Старик-хозяин, согласно патриархальному обычаю гостеприимства, все время старался угощать меня и занимать.

— Вы оскорбите мой шатер, если уйдете недовольным, — говорил он.

Мне сразу бросилось в глаза, что ни дочери хозяина, ни его невестки не скрывались от меня и не покрывали лица, как это было принято у армянок в Персии.

Все они говорили со мной, словно я был их старым знакомым. Их речь была так трогательно простодушна и невинна, что нельзя было не проникнуться симпатией к ним.

— У тебя есть сестры? — спрашивала взрослая дочь хозяина.

— Есть, даже две, — ответил я.

— А они вяжут тебе носки и моют тебе ноги перед сном?

— Нет, они ленивые.

— А ты их не бьешь за это?

— Есть у твоих сестер вот такие серьги? — спрашивала другая дочь хозяина, показывая свои серьги. — Это купил мне братец, — добавила она.

— Нет, у них нету, — ответил я.

— Значит, ты их не любишь?

— Сколько лет твоей невесте? — спросила одна из невесток хозяина.

— У меня нет невесты, — ответил я.

— Гм! Значит ты не из храброго десятка, раз ты девицам не нравишься, — сказала она смеясь.

— А может они ему не нравятся? — вмешалась другая невестка хозяина.

— А может он хочет стать монахом? — сказала жена хозяина.

Но я был так огорчен, что отвечал им нехотя. Они это заметили и скоро перестали говорить со мной.

А сыновья хозяина совершенно не вмешивались в разговор. Видимо, стеснялись отца.

Все они были вооружены. Сам хозяин, несмотря на свой преклонный возраст, сидел в палатке с двумя пистолетами за поясом. Когда я спросил, почему он не снимает с себя оружие, тем более что сидит у себя дома, в мирное время, он ответил:

— Мы же не отделяем своих рук и не бросаем их, когда кончается работа и когда мы сидим без дела!

— Но руки нам во всякое время нужны.

— Меч также, — ответил он. — Бог всем животным дал оружие, потому что у всех есть враги. Человеку он не дал оружие, но зато дал ум, чтоб он умел делать себе оружие сам. Зверь без разума, но и тот всегда оружие свое носит при себе. Было бы глупо, если б мы оставались когда-либо безоружными. Ведь наш враг гораздо более жесток, чем враги зверей.

— Кто же наши враги? — простодушно спросил я, желая испытать старика.

— А ты разве не знаешь? Кто украл твоего коня? — спросил он.

— Курд.

— То-то. Теперь небось понял, кто наш враг? Наш враг тот, кто отнимает у нас наше добро. Вот ты путешествуешь. Что ты сделаешь, если курд загородит тебе дорогу и, приложив к твоей груди меч, скажет: «Ну-ка раздевайся».

— Что ж я могу сделать? Разденусь и отдам ему все, что есть у меня.

— Тогда ты останешься без рубашки.

— Ничего не поделаешь.

— Почему же нет! — сказал старик возбужденно. — Тело курда не из железа. Ведь он такой же человек, как и мы. Ты также можешь приложить к его груди свой меч, либо убьешь его и спасешь свою рубаху, либо будешь убит, и тогда пусть себе уносит, что хочет, потому что мертвому одежда не нужна.

— Но ведь Христос велел не противиться злу и, если кто попросит у нас рубаху, отдать ее.

— Если б у Христа была рубаха, он этого бы не сказал, — насмешливо ответил старик.

Эти слова не были для меня новостью. Я их много раз слышал от старого охотника. Меня удивляло только то, что у армян-пастухов совершенно иной нрав, чем у армян земледельцев и горожан. Последние совершенно мертвые люди. Аслан говорил: это потому, что пастухи редко видят попов. Эти армяне, живя в своих горах и не общаясь с испорченным обществом сохранили всю первобытную простоту нравов. Я когда-то слышал об этих армянах рассказ, который мне казался неправдоподобным. Однажды среди них появилась холера. Они стали обивать порог церкви и молить святой Крест (имени, которого была посвящена церковь) избавить их от эпидемии.

Но св. Крест не внимал их мольбам, и холера продолжала свирепствовать. Толпа, возмущенная таким равнодушием со стороны св. Креста, решила прибегнуть к иным способам воздействия на Крест. Она заперла церковь и начала стрельбу по ней, при этом угрожая разрушить церковь, если святыня не придет им на помощь. К счастью, эпидемия холеры прекратилась, и храм не был разрушен.

После слов гостеприимного старика этот рассказ перестал казаться мне столь неправдоподобным, как прежде. И вправду можно было ожидать от этих людей подобное поведение, тем более, что они на святых смотрели точно так же, как слуга смотрит на своего хозяина. Если хозяин не кормит его или не платит ему жалованья, то он перестает работать, а то начинает с ним враждовать… Так и эти люди.