Искры

Она кончила доить и погнала коров к стаду.

Хатун была занята топкой «тонира». Жена Асо, невестка охотника, укрытая покрывалом, как привидение, ходила вокруг «тонира», исполняя поручения старухи Хатун. За все время моего пребывания у охотника мне ни разу не удалось увидеть ее лицо или услышать от нее хоть слово. Она ни с кем не разговаривала, за исключением Маро и своего мужа. С последним, однако, она могла говорить лишь с глазу на глаз, наедине, когда не было третьего лица.

Больше никого из домашних я не видел. Толька дети Асо толкались около матери, прося есть, а та била их по головам, приказывая ждать. Маро была права, подумал я, когда после отъезда отца сказала: «Мы опять остались одни».

И в самом деле. Охотник уехал к вождю езидов. Мхэ исчез, как черт. Асо с поля не возвращался домой. Он был занят своей работой. Старая Хатун после стряпни на кухне садилась в тени под навесом и пряла. Жена Асо не знала покоя от своих детей. Кто же оставался? — Я и Маро, у которых было довольно много свободного времени: сиди, болтай и смейся, сколько душе угодно!

Скоро Маро вернулась и подошла к моему окну. Она хотела узнать сплю я или уже встал. Увидя меня уже одетым, она вошла ко мне в комнату. Лицо ее было печально.

— А знаешь, Фархат, когда я возвращалась через село, то из всех домов слышен был запах «назука», «гаты» и халвы. Все готовятся на богомолье.

— Куда?

— Разве ты не знаешь? Ведь сегодня четверг, завтра пятница, а послезавтра…

— Суббота.

— Ну да. А в субботу праздник св. богоматери. Весь Ахбак будет там, в монастыре…

— И весь Салмаст будет там, — добавил я.

И в самом деле, в этот день в монастырь богоматери стекалось огромное множество богомольцев из Салмаста и Ахбака.

Не знаю, почему, имя богоматери напомнило мне детство. Каждый год моя мать везла меня с сестрами туда, на богомолье, на празднество.

— Что же, все пойдут, а я останусь? — с досадой спросила Маро.

— Поезжай и ты.

— С кем же? Отца нет дома. Мхэ исчез. Брат не охотник до таких вещей. Кто же меня повезет?

— Я.

— Ты шутишь, Фархат.

Я ее уверил, что не шучу, что я сам бы с удовольствием поехал туда, в монастырь на престольный праздник, т. к. в числе богомольцев будут многие из наших горожан, а может быть и некоторые из моих родственников, с которыми я давно нахожусь в разлуке.

— Может быть ты там увидишь свою мать и сестер своих, — сказала Маро.

— Очень возможно.

— Ладно. Но я ведь без разрешения брата не могу ехать. Попроси ты его, чтоб отпустил меня с тобой. Скажи, что сам ты собираешься туда и вот хотел бы меня тоже взяты с собой. Асо тебе не откажет. Ну, скажешь, да?

— Хорошо. Скажу. Я сейчас же пойду к Асо и получу для тебя разрешение.

Маро, радостная; нежно обняла меня, точно ребенок, которому обещали купить игрушку, а затем оставила меня и выбежала из комнаты, говоря:

— Погоди, принесу немного молока, выпей и так отправляйся, а то ты ведь голодный.

Скоро она принесла огромную чашу с молоком и кусок хлеба.

Позавтракав, я тотчас отправился к Асо.

Сперва Асо затруднялся отпустить Маро, говоря, что за домом некому будет смотреть, что дом нельзя оставлять без присмотра, т. к. часто случаются кражи, что если он ее и меня отпустит, то сам должен вернуться домой и некому будет тогда сторожить его пашню. Затем он прибавил, что проклятые курды — настоящие варвары, грабят беспощадно, берут все, что могут, а остальное уничтожают и так только уходят. Он рассказал мне и о том, как он целыми ночами не спит с ружьем в руках, сторожа пашню и скот. Не успеешь оглянуться, говорил он, как угонят скот. И наконец, он добавил, что Мхэ и охотник уехали, надеясь на меня, что если и я уеду, кто же будет смотреть за домом и т. д.

Я возразил ему, что наша поездка продлится не больше недели, и что не трудно будет на это время нанять кого-либо, в качестве сторожа.

Тогда Асо глухо намекнул на то, что общественное мнение осудило бы наше столь непривычное для здешних нравов поведение. Девушке, по здешним обычаям, нельзя ехать на празднество с чужим молодым человеком.

Хотя намек Асо был правилен, но я возразил, заметив, что для меня Маро является тем же, чем она является для него самого: она моя сестра. Ведь мы все, добавил я, с детства росли вместе, как члены одной семьи.

— Это правда, — сказал Асо, — но разве ты видел у нас, чтоб сестра отправлялась куда-нибудь в далекое место на богомолье со своим братом?..

— Нет, не видел.

— Чего же тогда разговариваешь? Корову привязывают к корове, вола к волу, теленка к теленку. Так и люди.

Асо имел привычку приводить примеры из жизни животных.

— Тогда я поеду один, без Маро, — сказал я.

Асо ничего не ответил. Он погрузился в размышления.

— И может, больше не вернусь, — добавил я.

Это его смутило, т. к. в моем тоне он заметил обиду. Кроме того, он знал, что его отец хочет держать меня у себя. Он не хотел давать мне повода, чтоб я ушел от них в отсутствии отца, т. к. тогда ответственность легла бы на него.

Асо был искренним человеком и не умел лицемерить или хитрить. Он сказал, что Каро, уезжая, поручил меня его попечению, а отец велел обращаться со мной, как с братом, чтоб в доме я не чувствовал стеснения. Затем он шутливо добавил:

— Ты ведь с детства был упрямым, Фархат. Притом, я знаю, что если и успокою тебя, то Маро не удастся успокоить. Ведь она настойчивее тебя. Поезжайте. Бог с вами. Делайте, как хотите, я умываю руки.

— Маро хочет, чтоб это было по твоей воле.

— Тогда пусть берет с собой и Хатун.

— Опять «корову с коровой»?..

Асо засмеялся и сказал:

— Сестра моя чересчур любит тебя, Фархат.

— Откуда ты знаешь?

— Она сама мне сказала.

— Пусть любит, тем лучше.

— А ты?

— Я? Мы всегда любили друг друга, когда еще были детьми.

— Та любовь была иная.

— Любовь одна. Она не меняется.

— Ты человек начитанный, Фархат, тебя не переспоришь, — сказал Асо и поднял кнут, чтоб погнать волов, запряженных в соху.

Я удалился.

Было удивительно, что я считался начитанным, ученым, образованным человеком, хотя всего-то знал почти только несколько «шараканов». Конечно, в глазах Асо всякий начетчик был ученым. А мне моя тогдашняя ученость кажется теперь смешной. От пашни Асо до дома было довольно далеко. А я торопился домой, чтоб обрадовать Маро полученным мной от ее брата разрешением ехать на богомолье. Поэтому я избрал кратчайший путь через ущелье и холмы. Нужно было мне спуститься в ущелье и затем немного пройти по холмам, на одном из которых и стоял дом охотника. Солнце уже давно взошло, но его не было видно, т. к. день был мглистый. Глухое и темное ущелье походило на могилу. Тропинка спускалась в ущелье то извиваясь среди скал и утесов, то пропадая среди травы. По этой крутой и узкой тропинке могли спускаться только дикие козы.

Я был погружен в думы и почти не замечал трудности пути. Меня бесконечно радовала предстоящая поездка в монастырь богоматери. Я думал о том, что могу там встретить многих из наших горожан, а главное, может быть встречу мать и сестер своих. Моя мать каждый год в день престольного праздника отправлялась в монастырь богоматери на богомолье. Как она обрадуется, увидя меня, думал я. А как обрадуются сестры — Мария и Магдалина. Они должно быть стосковались по мне, а может быть считают меня совсем погибшим.

Наконец, думал я, может встречу Соню, отец которой, как священник, вероятно приедет вместе с горожанами (ведь это день жатвы для него!) и со своей семьей. Что скажет Соня, когда увидит меня?

Я впервые после приезда к охотнику вспоминал с тоской о нашем доме, о родном крае и о тех людях, с которыми вместе рос и воспитывался.

Среди зелени показался ручеек, который катил свои чистые струн в ущелье. Я нагнулся, чтоб напиться, но оказалось, что ручеек несет массу песчинок и пить из него невозможно. Тогда я стал искать родник, откуда он вытекает. Я стал подниматься по склону холма, ища исток ручья. В тумане передо мной мелькали какие-то две фигуры, но я не мог их ясно различить. Они то сходились, то снова расходились. Вот они слились и образовали какую-то движущуюся массу. Я подошел ближе. Две женщины, сцепившись, душили друг друга. В руке одной из них блеснул нож. Я подбежал к ним. Маро повалила наземь какую-то женщину и старалась вырвать у нее нож. Картина была жуткая. Они дрались как разъяренные львицы. Противница Маро была курдиянка. С большим трудом удалось мне их разнять.