Искры

Как ни приятно было мне слушать рассказ Маро о ее поездке на богомолье, все же я прервал ее простодушный и бессвязный рассказ и спросил, куда ушли мои товарищи и почему они меня не разбудили.

Она объяснила мне, что мои товарищи не захотели меня беспокоить и что они поехали на охоту и просили передать мне, что я их могу найти в долине Хана-Сора.

— Хочешь, скажу Мхэ, чтоб оседлал твоего коня. Но ты бы раньше поел чего-нибудь, ведь дорога долгая, ты проголодаешься. Я спрятала для тебя сливки, хочешь принесу?

«Спрятала для тебя!» Эти слова звучали сладко, как слова нежной сестры. Значит, она чувствует себя такой же близкой мне, как в те времена, когда она была маленькой девочкой, и когда из дома своего отца приносила нам еду, которой добрый охотник угощал нас, своих бедных соседей.

— А что же, принеси, покушаю, — оказал я. — Но почему же ты спрятала именно для меня? — спросил я немного погодя.

— А потому, — сказала она, — что «лучше новый черт, чем старый поп!» — и засмеялась. — Аслан и Каро, — добавила она, — еще немного стесняются, а Саго прямо покою мне не дает. Я его терпеть не могу! А с тобой ведь мы старые приятели, не правда ли, Фархат?

— А я думал, — сказал я, — что когда ты меня увидишь, то скажешь: «Ты мне не приятель, ты бил меня, когда я была маленькой!»

— Ну что ж с того! А я била Марию. Помню, я однажды до крови исцарапала ей лицо. Ах, как я хотела бы ее видеть сейчас! Она меня теперь не будет дразнить «цыганкой». Небось она теперь умненькая стала, да, Фархат?

— Да, более, чем Магдалина, которую ты любила больше Марии.

— Правда. Но ведь Магдалина была бедненькая, а Мария глядела зверем. Ах, боже мой, дня не проходило, чтоб мы с ней не подрались. Какие были мы глупенькие!

Воспоминания пробудили в ней какие-то грустные чувства, и ее светлое лицо вдруг омрачилось печалью.

— Ах, Фархат, как прекрасен был Салмаст с его садами и огородами!.. Здесь, в этих горах, ничего нет, кроме мелкого кустарника… А там — как там было прекрасно! Ой! Я совсем позабыла о твоем завтраке, — воскликнула она и вбежала в дом.

Я пошел в комнату, которая была отведена нам. Старая служанка охотника, Хатун, уже убрала мою постель и навела в комнате порядок и чистоту. Она меня не узнала. Пристально взглянув на меня, она что-то пробормотала под нос и вышла.

Немного погодя Маро принесла мне завтрак, который состоял из сливок с медом и белым хлебом. Я стал завтракать, а Маро, стоя около меня, пряла. Ее пальцы неустанно работали и казалось, что эти прекрасные пальцы не могли оставаться без работы. Так они привыкли к работе.

— Ты ведь не скоро уедешь от нас, Фархат, — спросила она, продолжая свою работу, — Ах, какая негодная шерсть, — с досадой сказала она, — как ни стараюсь, никак не могу прясть потоньше!

— А ты хочешь, чтоб я остался дольше?

— Почему же нет? Но тут в деревне нехорошо, Фархат. Я скажу папе и мы поедем в кочевку, там в шатрах прелестно! Утром встанешь, кругом зелень и всюду цветы горят, точно разноцветные бусы. Повсюду бегают овцы и барашки…

В эту самую минуту появился богатырь Мхэ, который, не входя в комнату, сказал:

— Лошадь готова! — Затем он косо взглянул на Маро и ушел.

Я взял ружье и приготовился в путь.

— А дорогу-то ты знаешь? — спросила Маро.

— Нет, не знаю, но найду как-нибудь.

— Я тебя доведу до «Камня со щелью», а оттуда дорога идет прямо до самого Хана-Сора:

— А ты сама потом как одна вернешься домой?

— Я? Я и ночью не боюсь ходить одна по горам, — ответила она с улыбкой.

— А наши поехали верхом?

— Нет, они пешком пошли.

— А я то, тогда, почему еду верхом? — Тогда и я пойду пешком.

Я сказал Мхэ, что лошадь мне не нужна.

— Как не нужна? — воскликнул он с недоумением и досадой, бросив на меня мрачный взгляд. — Об этом надо было раньше подумать и не заставлять зря трудиться, — добавил он,

— Что, он с ума сошел, что ли? — спросил я, когда Мхэ отошел.

— Он очень славный человек, но только любит ворчать, и без этого никак не может обойтись, особенно, когда ему что-нибудь не нравится.

К «Камню со щелью» вела узенькая тропинка, которая вилась среди холмов и долин.

Маро была одета в простенькое ярко-пестрое платье, которое обыкновенно носят курдские пастушки. Ветер развевал ее чудесные локоны. Самая сильная лань не могла поспорить с ней своей грацией и легкостью. От быстрой ходьбы щеки у нее горели, как алые розы.

Я был очарован ее дикой и легкой грацией. Никогда я не видел таких прекрасных, черных глаз, осененных густыми длинными ресницами с такими тонкими, дугообразными бровями, которые еле заметной черной черточкой соединялись на переносице. Как много уверенности и бодрости в движениях этой подлинной и вольной дочери гор! — думал я. Невольно я сравнивал ее с прелестной Соней, каждое движение которой выражало стыдливость угнетенной и измученной девушки. Какая огромная разница!

По пути мы встретили какую-то кучу камней. Маро наклонилась, взяла камень и кинула на холм. Я спросил, причину этого таинственного поступка. Она ответила, что холм этот называется «могилой влюбленных» и рассказала мне старинное предание. Юноша любил девушку, и она отвечала ему взаимностью, но отец девушки не хотел выдать ее за того, кого она любила. Тогда юноша похитил ее с ее же согласия, и они убежали в горы. Отец погнался за ними, настиг их в этом месте и вонзил свой кинжал в грудь своей дочери. Юноша бросился со скалы и тут же умер. Маро показала у подножия скалы другую кучу камней и добавила — вот там похоронен юноша, а тут девушка. С тех пор и положено, чтоб каждый прохожий бросил камнем в могилу той, которая опозорила своего отца и в того, который любил ее. Они оба прокляты.

— Ты тоже считаешь ее дурной и побиваешь ее могилу камнями? — спросил я.

— А разве не дурно, если девушка идет за чужим юношей против воли своего отца? — ответила она.

— А как же ей быть, если она его любит? Разве любить нехорошо?

Она громко рассмеялась, словно я сказал какую-то невероятную глупость.

— Как же может девушка любить юношу, если ее родители его ненавидят? Ну ладно, пусть любит, но зачем же бежать с ним, с чужим? Разве это не стыдно? — Я хотел возразить, но она не далa мне говорить, сморщив свое прелестное лицо и сказав с досадой:

— Будет тебе говорить о глупостях, надоел мне этот глупый разговор!..

И быстро побежала вперед.

Путь был ей знаком и привычен, поэтому она не чувствовала, что он длинен. А я почти уже устал. Взобравшись на холмик, она стала громко звать:

— Дибо! Дибо!

На ее звучный голос горы отвечали эхом.

Из-за противоположного холма появились какие-то маленькие фигуры, которые быстро подбежали к ней. Это были три почта полуголые девочки. Они пасли барашек и козлят селения К. Маро угостила их хлебом и сыром. Маленькие пастушки с радостью принимали ёе дары и тут же принялись есть.

Я заговорил с одной из них, с той, которую Маро называла Дибо.

— А что ты сделаешь, если волк утащит твоего барашка?

— Соро не даст, — ответила пастушка, сумрачно глядя на меня.

— А кто такой Соро?

Вместо ответа она приложила к губам два пальца и издала свист.

Из-за скалы появился серый пес и, махая хвостом, подбежал к Дибо, покорно ожидая ее распоряжений. Увидя этого зверя, я невольно отступил назад.

— Ты не бойся, — сказала Дибо. — Я скажу, чтоб Соро тебя не трогал.

Маро обняла Дибо и крепко поцеловала ее в обе щечки.

— Ну тут мы расстанемся, — обратился я к Маро.

— А то я доведу тебя до самого Хана-Сора? — весело спросила она. Боюсь, как бы ты не потерял дорогу.

Я ответил, что это будет для нее утомительно, тем более, что солнце уже поднялось довольно высоко и сильно жгло. Я попросил только показать, как мне идти? Она мне объяснила и притом настолько ясно, что мне казалось, я и с закрытыми глазами дойду до назначенного места.

Было видно, что все тропинки в этих горах ей великолепно знакомы. Ей был известен тут каждый ручеек, каждый родник, каждая скала. Даже отдельные группы кустов она узнавала и отличала от других. Она стала на «Камень со щелью» и следила за мной до тех пор, пока я не прошел за холм, который скрыл от меня ее прекрасное лицо.