Искры

И он рассказал, в каком плачевном состоянии находятся книги в монастыре Ктуц.

— Во всех монастырях вы увидите ту же картину, — отвечал Айрик. — А знаете ли вы, каких неприятностей и мучений стоило мне собрать все эти книги? Настоятели наших монастырей предпочитают гноить книги, но не отдавать в надежное место на хранение. А крестьянин, если находит рукопись, набожно погребает ее в землю, как погребает он любимое дитя.

Аслан продолжал просматривать каталог.

— То же самое проделывают монахи, — сказал он, — я слыхал, как в одном монастыре торжественно хоронили все съеденные молью книги.

— Я знаю еще более прискорбный случай, — печально произнес Айрик и рассказал нам следующее:

— В одной из приозерных пустынь братия узнает, что католикос едет в их монастырь. Из боязни, чтоб его святейшество не увидел, в каком плачевном состоянии находятся книги, монахи укладывают их в корзины и бросают в воду. Когда лодка его святейшества подплывает к острову, католикос замечает на поверхности воды листки пергамента. Один из листов волны пригнали к тому борту, где сидел католикос. Он достает злосчастный лист из воды. По роковому совпадению оказывается, что это тот самый отрывок из книги историка Хоренаци, который содержит его знаменитый плач о беззаконных деяниях современных ему церковнослужителей. В лодке, насупротив его святейшества, сидел настоятель монастыря, выехавший навстречу католикосу. Его святейшество предлагает ему прочитать следующие строки из плача: «Монахи неразумные и глупцы…»

— Эта история любопытна и, вместе с тем, наводит на грустные размышления, — сказал Аслан. — Но я слышал, что один из ваших католикосов был также повинен в подобном грехе. С целью уничтожения памяти о своих предшественниках, он повелел сжечь все официальные документы. Я очень рад, что в вашем каталоге имеются названия не только книг и рукописей, но и грамот католикосов, различных уставных грамот, фирманов турецких султанов и персидских царей, а также различных договоров и купчих крепостей — это богатейший материал для историка.

В отдельном шкафу хранились наиболее древние печатные книги, которые несколько столетий тому назад были отпечатаны в Венеции, Риме, Милане, Новой Джульфе, Амстердаме и других городах.

Мы перешли в третью комнату, которая была просторней предыдущих.

— Здесь наш музей, — заявил Айрик, — но он еще беден, так как мы только недавно его организовали. Несмотря на скромное предупреждение Айрика, я был восхищен музеем. Чего, чего не было здесь! Все, что было найдено в окрестностях Вана, было собрано тут. В остекленных витринах находились древние монеты, всевозможные женские украшения — серьги, браслеты, бусы и т. п.; старинное оружие, тяжелые медные щиты, украшенные клинообразными надписями, обломки копий и стрел, топоры, шлемы — всё из меди. Но более всего мое внимание приковали две небольшие статуи, одна из которых, покрытая золотом, изображала молодую прекрасную женщину. Я был восхищен ею и готов был опуститься перед ней на колени. Увидя мой восторг, Айрик засмеялся.

— Нас тоже, было время, обвиняли в этом грехе.

И рассказал нам, с какими неимоверными трудностями было сопряжено собрание всех этих предметов. Музей имеет целью собирать памятники древности, которыми богаты окрестности Вана. Народ, не понимая значения древностей, зачастую уничтожает их. Один крестьянин нашел, например, часть железного жертвенника-капища, отнес к кузнецу и заказал сделать из него лемех для сохи. Другой нашел передние ножки трона царя Сенекерима, выточенные из слоновой кости, и продал их оружейнику на рукоятки для кинжалов. Несколько лет тому назад одновременно были найдены те две статуи, которые вы видели в музее. Мне с трудом удалось спасти эти замечательные образцы древнего искусства от фанатизма крестьян. «Это — идолы», стали повторять повсюду. Со всех сторон стал стекаться народ: хотели уничтожить эти ценности; одна из них представляет неизвестно какое божество, а другая — юную богиню Астхик[81] со сверкающей в волосах звездой. Статуи мы поместили в той части музея, где было больше света, рядом с древним изображением богоматери. Прошло несколько дней. Вдруг разъяренная толпа напала на монастырь и чуть не разгромила музей. Мольбами, увещаниями мне с трудом удалось успокоить разъяренную чернь. Она была возмущена тем, что музей — по ее мнению — капище, где образ богоматери стоит рядом с идолами и равным образом почитается. Положим, невежественная толпа могла так подумать, но печальнее всего то, что ее натравляли против меня мои враги из церковнослужителей, которые так же, как и чернь, были уверены, что мы в монастыре поклоняемся идолам.

— А как поступают они, когда находят скульптурные изображения древних богов? — спросил Аслан, рассматривая с большим интересом изображение богоматери.

— Ломают и уничтожают.

— А это богоматерь — прекрасное творение. По всей вероятности, принадлежит кисти одного из знаменитых итальянских мастеров XV века. Скажите, как эта картина попала к вам?

— Я думаю, что она завезена к нам в ту пору, когда ванские купцы имели торговые сношения с Венецией и Италией. Я нашел ее в полуразрушенной деревенской церкви. Там армянского населения не осталось, живут курды; возможно, что они армянского происхождения, поэтому сохранили веру в церковь и ее святыни.

Изображение богоматери, которым так восхищались Аслан и Айрик, меня нисколько не интересовало, быть может, оттого, что я не имел тогда ни малейшего понятия об искусстве. Первоначально тусклые краски сделались еще мрачнее от дыма свечей и ладана. Очевидно, по небрежности ключаря свеча прожгла ножки младенца Христа, в другом месте полотно было разорвано.

Айрик показал нам еще одну редкостную вещь — рукоделие одной из княжен дома Арцруни, принесенное в дар монастырю Вараг. Это была покрышка для стола, на которой искусными пальцами девушки были вытканы сцены мученичества Григория Просветителя.

— Нередко в наших монастырях и церквях попадаются сосуды или облачения, которые за негодностью сваливаются в ризницы и там гниют; среди них можно найти весьма ценные, с точки зрения искусства, старинные предметы — и мы их извлекаем оттуда, — сказал Айрик и показал нам шлемы, ризы, жезлы епископов и архимандритов, обувь архипастырскую, куски старинных ковров и другие предметы, привезенные армянскими купцами еще в давние времена из Индии, Китая и Исфагани.

Когда осмотр музея был окончен, Айрик повел нас в школу, находившуюся в отдельном помещении. До того времени я видел только две школы — школу тер Тодика, этот ад, где к великому несчастью, учился и я, другая — увиденная мною в Ване школа достопочтенного Симона, не слишком отличавшаяся от первой. Одна из них находилась в Персии, а другая была образцом армянской педагогики в Турции — обе существовали лишь для того, чтоб притуплять как умственные способности детей, так и их нравственные качества. После этих виденных мною школ, школа Айрика показалась мне одним из семи чудес мира. В то время она была единственным образцом в стране и, как новшество, подвергалась бесчисленным нападкам. Я не мог судить об организации учебного дела, о школьной программе — меня пленяла тогда лишь внешняя сторона. Я в первый раз видел, что ученики сидят на скамьях, а не на полу, как в школе тер Тодика, что ученики распределены по классам и учитель занимается с целым классом, А в школе тер Тодика не считались ни с возрастом, ни со степенью подготовки ученика, всех без разбору бросали в одну комнату, как баранов в хлев, и учитель занимался с каждым в отдельности — один был занят чистописанием, другой — чтением, третий чистил сапоги учителя; словом, сколько учеников, столько было и классов в одной и той же комнате. Здесь впервые увидел я мел и черную доску. Впервые увидел я, как учитель занимается с детьми без применения розог и побоев. Дети не подвергались телесному наказанию — в школьном обиходе не было ни розог, ни штрафной линейки, ни знаменитого орудия наказания «фалахкá».

81

Астхик — богиня красоты и любви в древней Армении.