А-Два

Семенов тягостно вздохнул. Решение вопроса посредством огнестрельного оружия выглядело самым простым и радикальным, но, во-первых, было откровенно жаль умную, пусть и слегка спятившую, машинку, а во-вторых, еще никто не гарантировал, что мишень для двух пуль окажется поблизости хоть в сколько-нибудь обозримое время.

Тем не менее, находиться где-то в нужном месте и ожидать со смыслом было куда правильнее, чем бесконечно накачиваться кофе и молоком в открытом кафе, в которое товарищи переместились из душного здания районного отдела: в самом отделе крайне невовремя расклялся и отозвался восвояси воздушный элементаль системы воздухоснабжения.

Оба были напряжены, оба готовы, но действительность свои коррективы, конечно, внесла: первым Изделие заметил не Волков, до рези в глазах всматривавшийся в перспективу улицы, а Семенов, смотревший и вовсе себе под ноги. Причина была проста: милиционер просто смотрел не в ту сторону.

- Вот же он! - заявил старший лаборант громким шепотом. - Сергей, смотри!

Симпатичное кругленькое Изделие, выкатившись из-за служебного транспортного средства, остановилось в паре метров от Семенова, и, соответственно, в трех метрах от Волкова. Остановилось, подняло повыше окуляры, будто всматриваясь в лица ловцов, и, как будто, вздохнуло.

- Ну конечно! - послышался надтреснутый старческий голос. «Дед-сказочник номер Три,» - уверенно опознал Семенов про себя. - Народная милиция не спит! А почему машина не раскрашена? Что за ерунда?

- А ну, стой! - не стал раньше времени угрожать Изделию смертоносным оружием сотрудник органов. Говорил он при этом точно те же слова, которые неоднократно до того повторял редко, но встречавшимся на улицах советского Пскова бандитам и другим вооруженным хулиганам. - Нож на землю! Сдашься — будем судить, высшей меры давно не применяют, нет — так при попытке к бегству, по всей строгости!

- Врать, дяденька, нехорошо. А еще милиционер! - изделие сменило тембр голоса, и теперь говорило голосом молодым и женским. Даже юным и женским. Даже, наверное, детским. - Сам же знаешь, и этот вот, с рогами, знает, что одна мне дорога, на стол и под отвертку. Разберут вон к его, чертовой, бабушке... А я не хочу! Не дамся! Да и ножа у меня никакого нет...

- Сдавайся, - Волков зачем-то повторил уже очевидно бесполезный приказ, и принялся как-то очень медленно, будто в рапидной съемке, поднимать пистолет-пулемет.

- Ну, хорошо. - отозвалось изделие новым, на этот раз мужским и взрослым, голосом. - Слушайте. Я колобок, колобок, по амбарам метен...

Семенов вдруг понял, что вот только что прозвучало издевательское «от тебя, волк, немудрено уйти», а Изделие уже изо всех своих колесных сил стремится куда-то вдаль, и расстояние между ним, Семеновым, и почти сбежавшим роботом, становится все больше.

«Бах, бах!» - два обещанных выстрела прозвучали прямо над ухом, неожиданно и потому почти оглушили старшего лаборанта. Но источнику звука, будто, было мало.

Неслышно щелкнул переводчик огня, и следующие два с чем-то десятка выстрелов, слились в один, очень громкий, треск. «Как будто простыню рвут,» - подивился неуместному сравнению Семенов. Руки его, при этом, поднялись к лицу, будто пытаясь защитить владельца от кажущегося неминуемым рикошета.

Однако, рикошета не было: Изделие было уже далеко, да и Волков не обманул: и обе пули одиночного режима, и два десятка (на самом деле - двадцать три) режима автоматического кучно легли точно в блестящий металлический бок, если таковым можно считать спину круглого робота. Легли — и будто канули, оставшись внутри корпуса, но, по-видимому, не оказав вовсе никакого эффекта: беглый робот даже ускорился и пропал вскоре среди деревьев, кустов и прочих живых изгородей частного сектора.

- Ушел! - сообщил Волков очевидное.

Вдали, будто очнувшись, завыла милицейская сирена.

***

Ленинград, Пулково-7, 18 ноября 2022 года. Здесь и сейчас.

Старший лейтенант Лапиньш.

Если какой-нибудь иностранный шпион решит однажды разобраться во взаимоотношениях разных подразделений государственной безопасности, берегущих покой советских граждан, у него ничего не получится. Если таковой шпион решит не просто разобраться, а выстроить уверенную иерархию, вертикальную или не до конца, он скоро бросит это бесполезное занятие. Если, наконец, сотрудник иностранной разведывательной сети попытается оформить то, что удалось узнать и понять, в форме связного документа, он попросту сойдет с ума.

Есть, между прочим, мнение, что так устроено специально: как писал в глубокой древности авторитетный товарищ Сунь-Цзы, «не понимая противника, его нельзя превозмочь». Правда, возможно, что писал не он и не так, но сама ситуация вполне вероятна.

Именно для таких, вышедших в тираж по причине профессиональной непригодности, иностранных разведчиков, и существует замечательное лечебное учреждение, известное как санаторий №3, или попросту «Трешка». Правда, лечат там не только иностранных, и не только шпионов, а вообще всех подряд граждан, не вынесших груза высокой ответственности и серьезных полномочий, будь те граждане наши или нет.

В общем, оперативный уполномоченный линейного отдела КГБ на транспорте (по городу Ленинграду), старший лейтенант государственной безопасности, товарищ Лапиньш, уже несколько часов ощущал себя именно таким шпионом, или каким-то подобным персонажем, уже прошедшим вторую стадию, и вплотную приблизившимся к третьей. Говоря проще, он ощущал, что медленно сходит с ума.

В составе КГБ масса самых разных подразделений и даже целых организаций, но самой таинственной и вездесущей из них принято считать УВК — «управление внутреннего контроля», подразделение, сотрудники которого могут прийти и задать неприятные вопросы любому комитетчику, будь он хоть капитан, хоть комиссар госбезопасности первого ранга. Могут — и приходят, и задают.

Сотрудник УВК, человек, вопреки расхожему стереотипу, крупный, заметный и немного неуклюжий, прохаживался по небольшой сцене актового зала битый час подряд. Этим он был похож на маятник: путь от одной стороны сцены до другой занимал ровно десять шагов, и, кажется, длился ровно одно и то же количество секунд. Правда, не в пример маятнику, внутренний контролер был еще и громогласен.

- Таким образом, товарищи, мы имеем пример возмутительного превышения полномочий! Даже не превышения, а злоупотребления! Начнем с того, что... - сотрудник УВК с чего-то начинал уже пятый раз подряд, говорил разными словами об одном и том же, и старшему лейтенанту давно стало неинтересно: казалось, усни он прямо сейчас, и разбуди его, Лапиньша, кто-то через полтора часа, он и тогда сможет за три минуты написать детальный конспект выступления контролера, запутавшись только в количестве подходов к снаряду.

Коллеги молча сочувствовали самому Лапиньшу, присутствовавшему на разносе подчиненных комиссару Николаеву и даже самим себе. Во-первых, было страшно огорчительно, во-вторых, опасно для карьеры, и, в третьих, неприятно в самом бытовом смысле: жарко.

Жара стояла, по позднему осеннему времени, все более странная. Казалось бы, всего двадцать пять градусов из предложенных когда-то умным шведом Цельсием, — ровно четверть пути от льда до кипятка, которые в ином климате и не ощущаются иначе, как «наконец-то тепло», в условиях ленинградской влажности воспринимаются, словно баня, только грязная и холодная. Еще по всему городу прокатилась натуральная эпидемия среди воздушных элементалей: они массово отказывались работать и самоотзывались, а призвать новых с соответствующего плана становилось все сложнее.

Техномагическая эпидемия не обошла и линейный отдел государственной безопасности: от жары страдали все, кроме, наверное, секретаря отдела — родиной ганешей как национальности была Индия, далекая и жаркая, а там, в ходе эволюции, слонолюды видывали и не такое.

«Еще, наверное, он сможет обмахиваться ушами, если будет вовсе невмоготу,» - позавидовал молча Лапиньш.