Большие Надежды

– Думала, я не смогу? Что буду винить тебя, если узнаю? Флор! Я бы пошёл за тобой. За тобой, понимаешь? Я бы поверил! А сейчас… Сейчас уже слишком поздно. Всё бессмысленно. Ты бессмысленна! Твоя жизнь… твоя смерть… твоя жертвенность! Они ничего теперь не изменят.

Она знала. Флор прикрыла глаза, не в силах смотреть в лицо Артуру и тому безумию, с которым он постигал свою личную правду. Ему было почти физически больно. Он то протягивал к ней руки, то одёргивал себя в самый последний момент, так и не решившись коснуться, пока в один момент вдруг не поднялся. Какое-то время Артур стоял возле неё и смотрел свысока, словно на что-то бесконечно его разочаровавшее, прежде чем холодно проговорил:

– Своим эгоистичным решением ты сделала только хуже. Ты жила ради «ничего» ради него же сейчас умираешь. Ты рада? Довольна? Возможно, в твоих планах всё было иначе, но уж прости. Вышло, как есть. Мой отец – убийца. Моя мать – предатель. И ты сделала из меня их подобие, хотя наверняка до сих пор думаешь, что спасаешь. Ты верила, что даёшь мне надежду, но чертовски ошиблась. Надежды нет. Она умрёт вместе с тобой. Я сам её уничтожу, потому что теперь мне ждать больше нечего.

Артур замолчал, и на камеру снова опустилась глухая до одури тишина. Она больше не звенела нестройными колокольчиками, не шептала шорохом дыхания, не было вообще ничего. Или Флор больше не было. Она не знала. Её сознание снова плавало в каких-то видениях и голосах, которые шептали в мозгу:«Надежды нет!»И тогда Флор сворачивалась в маленький дрожащий комок и бормотала:

– Прости…

Она сама не понимала, к кому обращалась: то ли к Руфь, чьих надежд не оправдала, то ли к Артуру, у кого сама же её отобрала. Это был, скорее всего, просто вопль бессилия и усталости. Глупо всё вышло. Глупо и страшно. И когда, спустя несколько дней… или часов… или месяцев… Флор опять выволокли под яркие лампы ненавистной комнаты, где её уже ждал палач, она знала, что вряд ли справится.

Глаза после совершенной темноты камеры отчаянно жгло белым светом, который словно сочился из окружавших Флор стен. И на какой-то момент она даже подумала, что ослепла. А, впрочем, может быть, так было бы лучше, ведь тогда можно не вглядываться в чёрную спину, которая так знакомо сутулилась. Каким-то образом Флор из десятков и сотен других всегда узнавалаего.

Скрывший лицо под своей маской Артур Хант казался спокойным. Привычно скрестив за спиной руки, он крутил в пальцах свёрнутую в кольцо плеть и не обернулся, когда с мерзким лязгом громыхнул замок на двери. Ловушка для них обоих захлопнулась, а значит, теперь из неё выберется только один. И Флор не строила глупых иллюзий, кто это будет. В конце концов, не ради неё собрался весь Канцеляриат и верхушка церковников, чьи чёрные мантии на фоне идеально белой стены казались порталами в никуда. Похоже, надежда и правда уже умерла, и скоро тоже случится и с Флор. Именно поэтому она даже не вздрогнула, когда с неё стянули грязную робу, оставив совершенно нагой под взглядами собравшихся судий. Она не стеснялась. Право слово, вещи не знают стыда, а Флоранс Мэй значила даже меньше, чем вещь.

– Сорок ударов.

Она подняла голову и посмотрела на Канцлера, который молча и равнодушно встретил её взгляд.Сорок.Ещё один по законам Города стал бы смертельным. Артур, видимо, тоже подумал о чём-то подобном, потому что вопросительно повернул свою маску в сторону замерших наблюдателей. Наверняка он хотел бы узнать, ради чего тогда всё это представление, если пленник в итоге останется жив, и ответ не заставил себя долго ждать.

– Место предателей в Кубе.

Канцлер махнул рукой, словно давал разрешение начать, но прошла секунда, а затем ещё одна, прежде чем Хант всё же обошёл Флор и встал у неё за спиной. Он молча ждал указаний и ни на мгновение не замешкался, когда прозвучало:

– Один.

Звук разорвавшего воздух удара показался оглушительно громким для не ожидавшей этого Флор. Она не могла видеть ни как расправилась плеть, словно живая застелившись по полу, ни сам резкий взмах, но боль, которая охватила плечи и грудь, оказалась красноречивей всего. Она обожгла с такой силой, что Флор пошатнулась, ощутив, как туже стянулся образовавшийся шлаг, и до крови прикусила губу.

– Два…

На колени она опустилась на десятый по счёту удар. Артур попробовал было поднять её на ноги, – Флор ощутила как в изорванную кожу впились будто одеревеневшие пальцы, – но хватка его чёрных перчаток соскользнула с предплечья, и она снова рухнула на пол одновременно с треском взлетевшей вверх плети. Удар пришёлся на шею и вспорол щёку, которую тут же словно парализовало от боли.

– Осторожнее, – последовал недовольный голос Алекса Росса, и Флор едва не рассмеялась от абсурда этого замечания. Какая, чёрт возьми, разница?

Но закон требовал, чтобы всё шло по правилам, а потому Артур чуть сдвинулся в сторону и новый удар лёг теперь на спину, распоров кожу на позвоночнике едва не до основания. Флор резко выдохнула, когда в рану попали струйки уже сочившейся крови, что успела перемешаться с солью пота и теперь будто бы кислотой разъедала мягкие ткани. Было больно. Настолько, что пришлось впиться ногтями в дрожавшие бёдра, чтобы хоть как-то отвлечься, и со всей силы зажмуриться. Это было лучше, чем смотреть в ничего не выражавшие лица, которые постепенно сливались в одну грязно-чёрную массу. А потом, на двадцатом ударе, мир просто закончился.

Наверное, она визжала, а может, и нет. Возможно, тело ещё пыталось отстоять разбитую гордость, но Флор этого уже не замечала. Всё окружение, вся вселенная для неё свелась к точке на белом полу, от которой она не могла оторвать взгляд. Она понимала, что, скорее всего, жалобно выла, о чём-то просила, проклинала, а может, и умоляла. Унижалась так, как только мог пресмыкаться разрушенный до основания человек. Но на тридцатом ударе закончилось даже это. У неё просто не было сил, чтобы разомкнуть сведённую судорогой челюсть, а потому она молча скребла ногтями по холодному полу, что был усеян красными каплями, точно злыми далёкими звёздами. Флор рвано дышала и давилась собственной кровью, которую не могла даже сплюнуть, потому что тело не слушалось. Оно будто бы уже не жило, его мышцы оцепенели, а может, попросту были порваны в хлам, отчего руки дрожали и пришлось сначала опуститься на локти, а потом вовсе лечь на пол.

Было уже всё равно. Ныли кости. Флор казалось, их раздробили в мелкую крошку ещё на десятом ударе, ведь Артур бил методично и механично. Словно машина. Словно его руки принадлежали не ему, а кому-то другому. И, наверное, впервые со времён их знакомства, а может, и за всю свою жизнь он был тем идеалом, который тщательно взращивал Канцлер. Тем исполнителем, что не знает сомнений. Настоящим Карателем. А потому, когда до конца оставалось два последних удара, Флор приготовилась умереть. Это был её выбор, последний шанс для чёртовой гордости, но…

В тридцать девятый раз плеть рассекла воздух, и Флор едва успела зажмуриться. Треск, брызнувшая в стороны бетонная крошка, которая больно ударила по лицу, и тело уже приготовилось к боли, однако той не последовало. Задержав дыхание, Флор какое-то время ждала, что вот-вот сейчас всё случится, а потому не сразу услышала, как рядом замерли тяжёлые шаги. Кто-то остановился прямо около лица, так близко, что можно было почувствовать запах пыли и гари, что пробивался даже сквозь металлический привкус остывающей крови. Но открыть глаза и посмотреть Флор не решилась. Наоборот, она лишь сильнее сжалась в комок, да так и застыла, когда вдруг услышала характерный щелчок замков маски, а потом неискажённый вокодером голос:

– Достаточно.

Артур говорил твёрдо и до дрожи спокойно. Он не спрашивал и не сомневался, не интересовался ничьим мнением и, похоже, вообще не думал, что кто-то решится с ним спорить. Его интонация оказалась настолько самодостаточна, что Флор приоткрыла глаза. Она ошарашенно смотрела на замершие прямо перед ней чёрные сапоги с чуть сбитым носком и отказывалась верить. Артур не мог настолько её ненавидеть! Ведь так? Презирать настолько сильно, чтобы мелочно желать продолжить эту агонию, пока Флор не свихнётся от боли и безысходности. Он никогда не был настолько жесток… Но тогда зачем? За что?! Ради чего?! И она хотела бы заорать, чтобы он уже сделал этот последний удар. Готова была умолять! Но смогла лишь приоткрыть рот и засипеть.