Большие Надежды

Флор покачала головой.

– Мир изменился. Я была за пределами Города и знаю, что ваша идеология – ложь.

– Это способ выживания!

–Разве?Смерть – это «Милосердие», – сардонически протянула она, но закашлялась и покачала головой. Сплюнув опять пошедшую из лёгких кровь, она чётко произнесла: – Чушь. Смерть – это смерть. Жизнь – это жизнь, и они не терпят подмены понятий. Но вы хотите держать Город в страхе, потому что без него от вас ничего не останется. Вы будете не нужны.

Повисло молчание, словно Канцлер обдумывал услышанное, а Флор подвинулась так близко, как только могла, и взялась за один из прутьев, не обращая внимания ни на шипы, ни на разряды.

– Вы так кичитесь идеальными генами, и так ненавидите подобных мне. А знаете почему? Потому что на самом деле вы такие же. Как бы вам ни хотелось вытравить из себя малейшее напоминание о вашей сущности, природу не обмануть. Она умнее вас, а потому вы навсегда останетесь просто людьми. Ничем большим. И именно поэтому вы трусите. Вы боитесь «человека» внутри себя самих, потому что человек не может радоваться чужим страданиям, это против нашей природы. И как бы вы ни обряжали нас в серое, ни вымарывали любые цвета, ни вырезали ген из нашего разума, это не поможет. Сострадание – основа любого существования, и вы прекрасно знаете, что в Артуре, оно сильно, как никогда. Всегда было. Как и в вас, пока вы сами не убили его в себе. Но мантия не сможет скрыть всего, Канцлер. А потому вам не спрятаться за ней, когда придёт время встретиться лицом к лицу со своим сыном. Вы ведь боитесь его…

Флор прервалась, когда в её горло совершенно неожиданно и неестественно стремительно впилась мужская рука, которая словно прошла сквозь торчавшие из решётки шипы, не заметив преграды. Движение Канцлера было выверено до миллиметра, а старческие пальцы сжали шею так сильно, что та едва не затрещала. В глазах потемнело. Сопротивляться было бессмысленно, но Флор всё равно инстинктивно вцепилась и заскребла грязными обломанными ногтями по чёрному жёсткому рукаву военного кителя.«Как у Артура»,– немедленно всплыла в мозгу мысль, когда пальцы зацепились за знакомую серебряную пуговицу, ну а следом пришло неизбежное осознание. Увы, даже спустя столько лет Алекс Росс оставался лучшим Карателем, что когда-либо рождали лаборатории Города. И поняв это, Флор перестала сопротивляться и закрыла глаза.

Её смирение вырвало изо рта Канцлера едкий смешок. Сжав напоследок сильнее, он отпустил и прошипел:

– Ты и правда умна, а значит будешь вести себя так, как я скажу.

– Мне положено молчать? – хрипло фыркнула Флор и потёрла саднившее горло, однако взгляд, которым наградил её Канцлер, вынудил замереть. Что-то тревожно сжалось внутри, когда она посмотрела в его совершенно спокойные серые глаза.

– Тебе положено умереть. Причём, умереть так и тогда, когда я тебе прикажу, – ровно проговорил он и одёрнул задравшийся алый рукав. – А до тех пор ты будешь жить, как и всё твоё дурацкое Сопротивление, которое существует лишь потому, что я позволил этому случиться.

– Вам так нравится чувство опасности? – с издёвкой протянула Флор, хотя внутри всё отвратительно переворачивалось от какого-то неясного чувства. То ли от брезгливости, то ли от досады на собственную недогадливость. Плакат не врал, они в Городе и правда все как на ладони…

– В тот день, когда Канцеляриат казнил твоих родителей, Флоранс Мэй, их детище превратилось в кусок мяса, которым все эти годы я дразнил голодного пса. И мне стоило больших трудов, чтобы он не сожрал вас раньше времени. Но теперь время пришло. Стивен Джонс должен был стать образцовой приманкой, однако у меня появилось нечто получше.

– Артур не животное!

– Разве? Не ты ли только что гордо вещала о роли природы? – с лёгкой насмешкой поинтересовался Канцлер и наклонился вперёд, когда Флор промолчала. – Тогда приготовься стать агнцем на заклание в пищевой иерархии. Ты знаешь, кого за это благодарить. Право слово, она сделала всё, чтобы я заметил тебя!

Руфь…

Канцлер хохотнул и уже было отвернулся, явно сочтя разговор оконченным, когда Флор всё же не выдержала:

– Артур узнает. Однажды это неизбежно случится, и что вы скажете ему тогда? Как объясните? Как оправдаетесь, что убили его мать? Что онсамеё убил? – торопливо прошептала она, и Алекс Росс остановился. Он слегка повернул голову, но так и не посмотрел в сторону Флор. Впрочем, сердце всё равно пропустило удар, когда она заметила такой знакомый, хоть и искажённый возрастом профиль.

– Я скажу, – медленно начал Канцлер, – что смерть – точно такая же неизбежность, как голод, жажда или необходимость дышать. У клеток в наших телах нет моральных дилемм, они просто запрограммированы умереть в определённый момент, что и делают без чувства жалости и сожаления. Город – такой же организм, а значит, нам положено умирать вовремя.

– Этого маловато для утешения…

– Плачет ли сломанный меч? Страдает ли от зарубин на своём теле, от того, что его край затупился? Нет. Он молча отправляется на переплавку, а затем возвращается в старую рукоять. Так будет и с Артуром.

С этими словами Канцлер покинул яркую белую комнату, а Флор обессиленно опустилась на колени, не замечая, как царапают ступни шипы. То, что её больше не било током, она поняла лишь когда тюремщик поднял вверх клетку. В последний раз иглы проскребли по спине, кто-то грубо дёрнул Флор вверх и потащил к выходу.

В камеру её бросили уже в полубессознательном состоянии. Она не знала, в какой момент ей стало плохо. Наверное, когда яркий свет ламп сменился на мрак коридора, в голове что-то щёлкнуло, и Флор закричала. Она орала так истошно и громко, не в силах остановиться, что тюремщику пришлось хорошенько ей врезать. Только тогда, ударившись головой о какой-то незамеченный выступ, Флор замолчала, молча дошла до своей камеры, возвращение в которую так напугало, забилась в угол и надолго затихла.

Организм был истощён Бурей, пытками, подземельем… всей жизнью. Ладони ныли и, неверное, гноились от сырости и витавшей в воздухе плесени, царапины воспалялись с каждой минутой сильнее, отчего кожа горела и невыносимо чесалась, лёгкие будто изрезали на мелкие лоскуты. Флор казалось, что всё несчастное тело покрыто коростами, словно его протащили по каменистой дороге, а потом сбросили где-то в канаве. Она знала, что действительно умирала. Смерть была неизбежна сама по себе, и камера с пытками лишь приблизили до предела этот логичный финал. И всё же её мысли были не здесь, а за пределами душной холодной камеры, что провоняла потом, кровью и выделениями.

И, наверное, именно смесь этих запахов породила галлюцинации, в которые измученная Флор так легко провалилась. А может, она бредила из-за неизбежно поднявшейся температуры. Или попросту уже почти умерла. И была лишь небольшая возможность, что это всё случилось на самом деле. Хотя… Нет, вряд ли. Потому что стоявший около неё на коленях Артур не мог казаться настолько потерянным. Его вообще не должно было здесь быть. Канцлер бы этого не допустил. Но в свете, что лился из-за слегка приоткрытой двери, Флор видела, как он опустился с ней рядом; как долго смотрел, словно не мог подобрать слов и что-то сказать. Как взгляд его вдруг стал настолько пустым, что Флор нервно всхлипнула. Или это тоже ей показалось? Как и слова.

– Почему ты мне не сказала? Флор… Почему?

Не сказала что? Она хотела спросить, но пересохшие губы будто бы склеились, и никак не получалось их разлепить. А Артур всё продолжал говорить, и голос его врезался прямиком в голову, где рассыпался отзвуками тревожно дрожавших где-то вдали колокольчиков.

– Ты ведь это проверяла? В ту ночь? Да… конечно же это. Но если ты всё знала уже тогда, то почему, Флор, почему ты промолчала? Почему готова была рассказать кому угодно… даже этому ублюдку, но не мне? Почему ты решила всё за меня? Зачем! ЗАЧЕМ ПОЖЕРТВОВАЛА СОБОЙ?!

Его крик взорвал барабанные перепонки, и на несколько секунд в ушах Флор зазвенело, а потом вновь послышался лихорадочный шёпот.