Большие Надежды

– Вы молчите. Значит, скорее всего, я прав.

– Нельзя постоянно бояться. Да и нет смысла. Я отношусь к той когорте людей, чью смерть Город точно не заметит.

– Ошибаетесь. Городу важна каждая жизнь…

– Это неправда. – Флор мягко улыбнулась. – Я вполне заменима. В конце концов, если Канцлеру понадобится парочка отчаянных смельчаков, которые решат пренебречь правилами безопасности, он всегда может их сделать на Генетической ферме. Их, и ещё сотню других. Всё, что даёт мне Город, – это поблажка и снисхождение к тому, чем я являюсь. К моему происхождению.

– И к вашей дерзости.

Флор улыбнулась чуть шире и пожала плечами. Возможно. Хотя она была уверена, что при первой возможности Город вколол бы ей «Милосердие», и лишь Артур Хант пока удерживал руку с неизбежным шприцом. Так что ей действительно следовало быть осторожнее и меньше дерзить.

– Вы странная, Флоранс, – неожиданно тихо заметил Хант, и она вздрогнула. – Но я пока не уверен, опасно ли это для Города.

– Я всего лишь повесила дома ловушку для ветра, кому это может навредить?

– Вам.

– Мы ходим по кругу философского диспута, – хохотнула было Флор, но осеклась, когда Хант сделал шаг и встал почти к ней вплотную.

И это было не тревожно, но как-то неправильно волнительно. После перипетий этого дня, она никак не могла отрешиться от воспоминаний. В конце концов, Флоранс Мэй теперь знала, как бьётся сердце Артура Ханта. Она облизнула пересохшие губы и посмотрела в лицо чёрной маске.

– В Теплицах, когда включается вентиляция, можно услышать, как шумит листва на деревьях. Она заполняет своим шелестом всё помещение. Вокруг становится так звонко, словно где-то перебирают осколки. И если закрыть глаза, то можно представить, как это было когда-то давно. Пахнет трава. Гудит в кронах ветер. Знаете, я так люблю это ощущение…

– Догадываюсь, хотя не уверен, что понимаю.

– И это, – она махнула рукой в сторону поникших на своих нитях пластин, – всего лишь имитация. Попытка найти что-то хорошее тогда, когда очень страшно. В нашем Городе ветер – это смерть. Но ведь не всегда было так…

– Вы сожалеете?

– Я мечтаю, – тихо откликнулась Флор, встречаясь взглядом с ярко вспыхнувшими в полумраке визорами. – Это ведь не запрещено.

– Нет.

Повисла пауза, во время которой Флор боялась даже вздохнуть, а потом тихо зазвенели металлические колокольчики. Несколько долгих секунд на них никто не обращал внимания, пока их дребезжание не заполнило весь небольшой коридор. Только тогда Флор почти заставила себя оторвать взгляд и отвернуться, глядя, как вибрируют тонкие грани. Она невольно нахмурилась.

– Вам пора. Скоро здесь будет Буря.

Хант проследил за её взглядом, помедлил одно мгновение, словно о чём-то раздумывал, но затем послушно отступил. Он вернулся на порог её дома, разрывая тот странный, почти неправильный контакт, который сам же и установил. Ну а Флор инстинктивно поёжилась, когда стало пусто и почему-то неуютно.

– Спокойной ночи, Флоранс Мэй, – долетел до неё едва слышный вздох.

Она подняла голову, чтобы ответить, но Хант уже вышел на железную лестницу и плотно прикрыл за собой старую дверь. Щёлкнули автоматические замки, и стало тихо.

***

Когда Хант зашёл в свои комнаты, уже занимался рассвет. Его слабый свет продирался сквозь остатки пылевой Бури, которая уже несколько часов носилась над Городом и тревожно стучала в герметичные окна. Скинув грязный плащ прямо на пол, Артур дождался, пока система сдует с него хотя бы большую часть радиоактивного мусора, и стянул с головы опостылевший шлем. По-хорошему, следовало бы отправиться в душ, смыть с себя остатки уличной дряни и долгого дня, но вместо этого Хант тряхнул влажными от пота волосами и замер около большого окна. На удивление ничего не хотелось. Ни спать, ни есть, ни думать. Обычное напряжение вдруг сменилось… не апатией, нет. Это было больше похоже на умиротворение, которому было совершенно не место в жизни Артура Ханта. Внизу, у подножия Башни бушевала очередная пыльная Буря, а он просто стоял и смотрел, как под напором ветра и пыли едва не рвались штандарты Суприма из сверхпрочного пластика. Как вибрировали опоры проходившего рядом транспортного виадука. Как танцевали натянутые между домами толстые кабели.

Артур прикрыл глаза и вдруг услышал знакомый звон, от которого вздрогнул. Он резко обернулся, вглядываясь в царивший вокруг полумрак, но ничего не нашёл. В комнате было пусто и… тихо. Переливы металлических колокольчиков исчезли так же внезапно, как и появились, вынудив Ханта тряхнуть головой. Он просто устал. Похоже, даже его организм иногда нуждался в перерыве между спасением дерзких девиц и поддержанием порядка в вверенном ему Городе. От этой мысли Артур устало хмыкнул, отбросил маску на серый диван и расстегнул первую пуговицу кителя. Дойдя до пятой, он на мгновение остановился, а потом быстро расправился с остальными, не дав себе даже задуматься, что пальцы ожидали ощутить нечто совершенно иное, чем холодный металл. Что именно, Хант не хотел знать… Вернее, не позволил. Это могло породить в голове неуместные мысли и звуковые галлюцинации, которые только с натяжкой можно было списать на усталость. Так что он резко отбросил пальто, стянул сапоги и, стараясь не шуметь, направился в душ.

Спальня встретила темнотой закрытых ночными панелями окон и тихим сопением Лины. Растянувшись под одеялом, она будто даже во сне пыталась выглядеть соблазнительно, но сегодня это было последним, что занимало мысли Артура. Наоборот. Обычно почти неслышное дыхание казалось удивительно громким, а запах дряни, которой Лина обычно мазала себя с ног до головы, слишком приторным.

Хант поморщился и с силой надавил ладонями на виски, пытаясь расслабиться. Однако взбудораженный мозг никак не желал успокаиваться, подсовывая картины прошедшего дня. На обратном пути пришло сообщение, что пойманный уборщик неожиданно сдох, не дождавшись допроса. И эта новость вызвала в Артуре такую волну неконтролируемого бешенства, что снесла последний барьер у накопленной за день усталости. Глядя на убогое тело, которое захлебнулось от страха в собственной рвоте, он сначала помедлил, а потом ударил мёртвую тушу с такой силой, что та отлетела в бетонную стену. Череп идиота проломился, испачкав своим никчёмным мозгом каменный пол, и Хант грязно выругался. Цепочки, которые могли привести к засевшим в подполье мятежникам, обрывались одна за другой, и в этом он был виноват сам. Ах да, и, конечно, чёртова Мэй. Бессмертная дура со своими дурацкими колокольчиками.

Резко выдохнув, Артур повернулся на бок и притянул сонную Лину к груди, зарываясь носом в светлые волосы. На фоне почти белокурых кудрей его собственные выглядели едва ли не чёрными, отчего он усмехнулся, вдохнул поглубже, но едва не скривился от всё того же приторного запаха. Однако не отпустил, а лишь упёрся подбородком в макушку и прикрыл глаза.

В голову пришла внезапная мысль, что Мэй, похоже, была темноволосой. В то утро, когда она впервые появилась в отделе Единообразия, Хант, конечно, не запомнил ни оттенка волос, ни даже общего цвета, но сегодня, сидя на полу Лаборатории, у него было время на подобное праздное любопытство. А потому он не мог не заметить, что обритые волосы уже достаточно отросли. И что они оказались внезапно удивительно мягкими не только на вид, но и на ощупь. И что череп теперь выглядел ещё более аккуратным. Серьёзно, Мэй следовало завещать своё тело генетикам. По крайней мере, одну его часть.

Усмехнувшись, Хант прижал было Лину сильнее, но тут в замутнённом дремотой сознании вспыхнул непонятный сигнал. Что-то было не так или неправильно, отчего Артур сначала нахмурился, а потом вовсе открыл глаза и уставился в темноту комнаты, пытаясь поймать навязчивое ощущение. Оно сопротивлялось и ловко избегало попыток быть узнанным, пока Лина в его руках вдруг не заворочалась. И вот тогда в голове всплыло давным-давно забытое слово. Неудобно. Ему было чертовски неудобно.

Это был не физический дискомфорт. К счастью, Артур был приучен спать, есть, дышать и просто жить в самых невероятных и неприятных условиях. Но, скорее, его просто всё раздражало. Шум вентиляции, пересушенный воздух, гул Щита за окном. Чёрт возьми, даже Лина дышала как-то иначе: невпопад и не в унисон. Артур попробовал было подстроиться, решив, что это проделки воспалённого от усталости мозга, но на смену одним ощущениям тут же явились другие. Лина внезапно оказалась совсем не такой, как помнили руки. А те, похоже, обзавелись собственным разумом, раз решили в точности воссоздать ощущение тощего тела, узких плечей и угловатых коленок. Вместо знакомой мягкости кожи они подсовывали воспоминания чужих обветренных рук, синих глаз и тёмных ресниц, что щекотали указательный палец, пока Хант прижимал к лицу маску.