Большие Надежды

Воспоминание о подземельях опять полоснуло в груди и ледяным ножом вонзилось в солнечное сплетение. Стало больно. Ужасно. Настолько, что это едва можно было стерпеть. А потому Флор замерла, боясь пошевелиться, но когда жжение лишь усилилось, зарычала от накатившего чувства бессилия и резко села на кровати. Перед глазами то ли от боли, то ли от резких движений заплясали чёрные точки, однако, не обратив на них никакого внимания, Флор подхватила одеяло, накинула его на плечи и поднялась. Точки превратились в упитанные пятна, но она упрямо двинулась в сторону выхода.

Дверь открылась беззвучно, и Флор ступила в едва освещённый ночной коридор. В Убежище было тихо. Чуть слышно гудела старая вентиляция, осторожно потрескивала рассохшаяся от времени пластиковая облицовка на стенах, где-то журчал один из подземных ручьёв, что опоясывали катакомбы. Тихо звенели уловители Бури. Стараясь не шуметь, Флор скользнула по коридору, а потом дальше, в длинный и узкий переход, который вёл в единственное место, где ещё можно было попытаться найти утешение. По пути Флор несколько раз вздрагивала от неясного шума, который неведомым образом всегда селился вместе с людьми в их пристанища. Но прямо сейчас он вынуждал сердце усиленно биться.

Наконец она ступила в огромное светлое помещение и прикрыла глаза. Флор медленно вдохнула влажный, чуть прелый воздух, что пах сырой землёй и сладостью свежей травы, и ощутила, как неизбежно закружилась голова. Хотелось забыться. Взять и простоять вот так целую вечность в окружении шорохов и какой-то иной, более совершенной жизни, почувствовать её, испробовать. Но в разум ломились воспоминания о белых цветах, что ласково опадали лепестками в ладони, о шелесте воды из фонтана, о голосе. И, конечно же, о тех самых словах.

«Я никогда не причиню тебе вреда. Что бы ты ни сказала, что бы ни сделала, это останется правилом между нами».

Всхлип вырвался сам. Флор стиснула тонкое одеяло и попыталась закутаться в него поплотнее, но не вышло. Коварные кончики ускользали из холодных пальцев, так что она открыла глаза, и в этот же миг белые стены круглой подземной Оранжереи словно схлопнулись над головой. Они завертелись и закружились, смазываясь в одно бесцветное пятно, которое падало сверху и хотело раздавить застывшую в ужасе Флор. И вздрогнув, она сжалась, а потом неожиданно ощутила, как от хлынувшего со всех сторон безжалостного света разом заныли ссадины и гематомы, треснувшие кости и порванные мышцы. Боль была настолько сильной, что Флор медленно опустилась на колени, как тогда в пыточной, и впилась пальцами в твёрдую землю, не замечая, как выцарапывает из плотно утрамбованной почвы целые комья. А в голове, словно безумное эхо, метались голоса и умершие давным-давно звуки.

«Не причиню вреда…»

«Сорок ударов…»

«Это останется правилом между нами…»

«Казнь завтра в полдень…»

«Я найду тебя. Обещаю…»

Не найдёт. Она вскрикнула и со всей силы ударила кулаком по упругой земле. Артур врал! Флор знала это, поняла в тот же миг. И, господи, как она сожалела! Обо всём. О том, что сказала, сделала и не сделала тоже! О том, какой была, и какой не была для человека, который почему-то стал для неё всем. Флор заскулила и уткнулась лбом в собственные грязные ладони, лишь бы не видеть этих отвратительных белых стен, которые отныне будут символом и бесконечным напоминанием.

– Флор?

Тихий голос прозвучал неожиданно, но она затрясла головой.Не сейчас, Джуди. Не надо.Однако вопреки немой просьбе за спиной раздались шаги.

– Флоранс…

Тихий вздох всколыхнул волосы на затылке и нарушил повисшую в воздухе невыносимую тишину, которая заполнила Флор до краёв. Она вся была пустотой – беззвучной, безжизненной, бессмысленной.

– Это ещё не конец.

Флор со всей силы зажмурилась и болезненно улыбнулась.

Разве? А что тогда?

Слушать бесполезные утешения отчаянно не хотелось. К чему они? К чему вообще эта нелепая попытка разговора? Почему Джуди не идёт спать, а торчит здесь и пытается зачем-то облегчить чувство чужой вины? Флор не представляла и не хотела даже думать об этом, но жене Герберта явно было что сказать. Послышался длинный вздох, затем шорох ткани, а потом рядом неуклюже опустилась Джуди. Прямо на землю. Из-за огромного живота ей, очевидно, было не очень удобно, но она молча терпела и лишь невольно поморщилась, когда ребёнок попробовал высказать своё недовольство ночными похождениями матери. Флор отвела взгляд.

– Когда? – спросила она без всяческих пояснений после почти минутного молчания, однако Джуд поняла.

– Со дня на день.

– Ясно.

– Угу.

И снова повисла пауза. Флор машинально крошила комья земли в мелкую пыль, Джуди внимательно за ней наблюдала. Наверное, надо было что-то сказать, а может, и нет. Что-то сделать, пошутить, расплакаться или просто встать и уйти, лечь, наконец, спать. Но вместо этого они сидели, молчали и думали. Бог знает, о чём.

– Я думаю, ты должна понять одну вещь, – вдруг заговорила Джуди, и Флор замерла. Она застыла с комом чёрной влажной земли в пальцах, а потом резко со всей силы сжала его, когда услышала ту правду, о которой отчаянно не хотела думать: – Каратель – это больше, чем клятва. Больше, чем долг. Каратель – это неизбежность жизни и смерти, которая так плотно связана с Городом, что не станет его, не будет и их. Каратель – это сознание, которое выше их. Выше любого человеческого понимания.

– Теория о сверхчеловеке не оправдалась ещё пару веков назад, – огрызнулась Флор и разжала пальцы, позволив земле с едва слышным шорохом упасть на пол. – А генетическая память – тот ещё бред. Я знаю, о чём говорю.

– Зато самоопределение действительно существует, – криво и совершенно безрадостно улыбнулась Джуди и машинально погладила живот. – Вот уже пять лет, как лет я прощаюсь с Гербертом, понимая, что это может быть последний раз. Мы ходим по такой тонкой грани, что одна его слабость, одна ошибка во время рейдов, один допрос, и ему конец. Малейшее проявление жалости повлечёт за собой катастрофу, и, думаешь, мне не страшно?

Джуд хохотнула.

– Я в ужасе, Флор. Каждый раз. Каждый грёбаный раз, когда он садится на свой глиссер и уезжает, не зная, вернётся ли, мне остаётся лишь ждать в полной выматывающей неизвестности. Это неведение убивает, но знаешь, что ещё хуже? Неизбежное знание. То самое понимание, что, если вновь произойдёт чудо, и он вернётся, то завтра всё повторится, снова и снова. Встреча, несколько часов вместе, а потом опять ожидание. И этому не будет конца, пока всё не закончится или пока один из нас не умрёт.

– Ему следовало бы больше думать о вас. – Флор кивнула в сторону заметно всколыхнувшегося живота и услышала ещё более едкий смешок.

– Флор, жизнь любого Карателя – это Город. Что бы там ни болтал Стивен, какие бы ужасы ни приписывал этим парням, они были созданы лишь для одного – защищать. Потому что без Города нас просто не будет. Ни тебя, ни меня.

Джуди замолчала, и Флор поджала губы, не зная, имеет ли она право выбалтывать что-то подобное, но всё же сдалась и пробормотала:

– Ханта не создавали. Он… Он… – голос прервался, не в силах произнести это вслух.

Впервые озвучить мысль, что Артур Хант – глава Карательной Службы, эталонный образец, идеал для подражания и копирования, ужас для любого жителя Города и главный меч отдела по Регулированию Единообразия Населения…живорождённый, было чертовски сложно. Язык не поворачивался. То, что вначале показалось Флор таким простым и естественным, теперь обросло удивительными полутонами. И ей вдруг почудилось, что стоит лишь открыть рот, как от произнесённого вслух одного слова пошатнётся и сойдёт с оси мир, который держался вот на таких вот устоях. Есть дети евгеники, а есть бракованные. Есть Артур Хант, а вот живёт Флоранс Мэй. Одного ждало блестящее будущее, кресло в Совете, а потом, может, и мантия Канцлера. Ну а её – инъекция и плавильные печи. Это было привычно и стабильно для Флор, которая привыкла жить не ради чего-то, а просто так, ради самой жизни лишь потому, что другого ей не дано. А ещё потому, что в любой миг могло пройти даже это. Все они смертны, ну а она и вовсе не должна была появиться на свет.