Волчьи тропы

– Что? – удивился он.

Я лишь фыркнула и отвернулась к Селусу. Подумав, как стоит обращаться к нему, я решила, что буду разговаривать, как Идар.

– Отец, как твое здоровье? – спросила я о том, что мне казалось важным в первую очередь. Ведь человек был таким хрупким, что я могла бы перегрызть ему горло, не тратя и малой толики своей силы.

– Да не жалуюсь, дочка, – снова полуобернулся Селус, а я улыбнулась. Он признал во мне дочь, значит, я нравлюсь отцу Идара.

– Это хорошо, – важно кивнула я. – А то больно уж ты худой.

Идар удивленно взглянул на меня, а Селус рассмеялся.

– Так уж пятьдесят восемь годков отъесться не могу, – весело воскликнул он. – И отец мой таким был, и дед. Мы жилистые.

– Жилы хуже мяса, – заметила я. – Мясо сытней и сочней.

Теперь уже и Селус смотрел на меня с удивлением. Сообразив, что сказала что-то не то и, может быть, даже обидела отца Идара, я замолчала и смущенно потупилась.

– А ты никак меня на суп собралась пустить, дочка? – наконец спросил мужчина и расхохотался.

До города я больше не открыла рта, опасаясь оскорбить Селуса. Они с Идаром разговаривали, а я молчала. И к чему я про мясо заговорила? Как нехорошо получилось… Но извиниться я не успела, да и не знала, как это сделать. Телега въехала в город. Сначала шла окраина: низкие и грязные домики, от которых исходил неприятный запах человеческого пота и нечистот. Скривившись, я уткнулась носом в плечо Идара.

– За въезд через парадные ворота нужно платить, – пояснил мой волк.

Я промолчала. Мне казалось, что, открой я рот, грудь тут же затопит это отвратительное зловоние. Но стиснула зубы и терпела, с тоской думая о запахе леса. Мне уже отчаянно хотелось вернуться. Вскоре грязные домики сменились на светлые дома с выбеленными стенами и соломенными крышами, а после пошли дома из красного кирпича, которые были гораздо выше и строже. Их крыша была черепичной, а высота достигала трех этажей. Имелись на них и балкончики – так назвал их Идар.

– Нам здесь сходить, отец, – обратился он к Селусу.

Волк слез первым и, подав мне руку, помог спуститься на землю, после забрал тюк со шкурами и поклонился, благодаря возницу.

– Хорошего барыша, – подмигнул Селус. – Прощевай, дочка, – со смешком попрощался он со мной, и телега покатилась дальше.

Я с любопытством вертела головой, разглядывая горожан. Только сейчас я поняла, почему так пристально разглядывал меня Селус, и почему так часто сходились на мне взгляды жителей города. Я отличалась от них абсолютно всем. Мое платье было привычным среди оборотней: свободное, напоминавшего по покрою рубаху, с широким воротом и широкими рукавами. Все это позволяло быстро скинуть его для обращения. К тому же я ходила босиком. Обувь мы надевали только в холодную пору, а сейчас было уже начало лета. На мне не было никаких украшений и даже нижнего белья, какое носили человеческие женщины, но этого, конечно, никто, кроме меня и Идара, не знал. Зато стали понятны слова моего волка об одежде. Должно быть, он хотел, чтобы я, когда мы будем выходить к людям, не отличалась от них.

Идар вел меня по улице, крепко сжав ладонь, и поглядывал по сторонам. Я заметила, как у него приподнимается уголок губ в едва заметном оскале, когда он ловил мужской взгляд, направленный на меня. Мой волк ревновал, и это было так приятно! Я приосанилась, вскинула подбородок и уже не глядела по сторонам. Пусть мной любуются.

Идар приобнял меня, окончательно утверждая свои права. Я гордо огляделась и заметила, что не только на меня смотрят, но и на моего волка. А вот это мне совсем не понравилось. И будь это волчицы, я бы задала им трепку, но что делать с человеческими женщинами, я не знала. К тому же волчица не сунется к волку в паре, потому что он уже сделал свой выбор, и вертеть перед ним хвостом – бесполезное занятие. Но эти женщины и девушки не были волчицами, и им никто не мешал вертеть своим задом и строить глазки. Лесной Дух, дай мне терпения, или я всех перекусаю.

Идар заметил мое беспокойство и вопросительно приподнял бровь. Поймав мой угрюмый взгляд, который я переводила с одной человеческой женщина на другую, он еще крепче прижал меня к себе и весело рассмеялся. И вновь я не успела ничего сказать, потому что мы остановились перед домом, в ворота которого Идар вошел, не ожидая разрешения.

– Здравствуй, отец, – произнес мой волк, обращаясь к седому мужчине в длинном кожаном фартуке, а я окончательно запуталась.

– Идар, – зашептала я, – сколько у тебя отцов?

Волк, опять приподняв брови, посмотрел на меня с удивлением, но вскоре рассмеялся и звонко поцеловал в щеку.

– Я тебе потом все объясню, – шепнул он и, развернувшись к седому человеку, чуть склонил голову.

– Идар, сынок, – широко улыбнувшись ему, кожевенник обнажил в улыбке почти беззубый рот.

От него неприятно пахло, и я вновь хотела уткнуться носом в своего волка, но он удержал меня за плечи. Мне вдруг пришло в голову, что бедный волчонок вынужден был терпеть все эти отвратительные запахи, когда жил здесь. «Захочешь жить…» – вспомнились мне его слова, и сердце, зайдясь от жалости, открыло еще больше глаза на жестокость и непримиримость волчьих стай.

– Это Айна, жена моя, – услышала я и оторвалась от своих мыслей. – Смотри, какая красавица, а ты говорил, что я век одиноким останусь.

– Лишь бы хозяйкой была хорошей, а из красоты каши не сваришь, – улыбнулся кожевенник, рассматривая меня. – Ай и ладная, истинно хороша. Ну, здравствуй, дочка, – он протянул ко мне руки, от которых шел все тот же ужасный запах, и я тихо заскулила, пытаясь увернуться.

Но Идар чуть подтолкнул меня, и я оказалась сжата в слабых стариковских объятьях. Стараясь не дышать, я нерешительно подняла руки, поколебалась и обняла его в ответ. Мой волк остался доволен: я это чувствовала, даже не оборачиваясь. От его радости и мне стало легче. Кожевенник отодвинулся, все еще не выпуская меня из рук, и оглядел с головы до ног.

– Ой и хороша, – повторил он. – Уж сколько годков с красавицами не обнимался.

Его смех был похож на карканье, перешедшее в кашель. Идар мягко высвободил меня из рук старика.

– Дархим заменил мне отца, – с улыбкой сказал мой волк. – Уши драл нещадно за дерзость и непослушание, но был всегда добр ко мне. Благодаря ему я научился смирять свою ярость и желание быть первым, – уже тише закончил Идар только для меня.

Да, он смог склонить голову перед Гадаром, а ведь мой волк сильней его и мог бы при желании побиться за место вожака, но ради меня он смирился. Теперь я знала, кто научил Идара выдержке. Я подняла взгляд на волка, и он кивнул, говоря, что я все верно понимаю. Улыбнувшись в ответ, я вновь посмотрела на старика.

– Дела подождут, – сказал он, глядя на тюк со шкурами. – Идемте к столу: моя старуха как раз накрыла.

Идар положил тюк на землю возле дверей, и мы прошли за Дархимом. Я с интересом рассматривала человеческое жилище. Никогда мне еще не доводилось бывать в них. Нас, волчиц, держат вдали от людей. Я никогда не задумывалась, почему, а сейчас стало любопытно. Что могло случиться плохого, появись мы в человеческих поселениях, когда там идут ярмарки? Хотя, может быть, дело в том, что волки ревностно стерегут свою избранницу, ведь выбор делается один раз и навсегда, и никто иной не заменит утрату. А может быть, опасаются, что волчица, еще не прошедшая Ночь Выбора, может влюбиться в человека и остаться с ним? Отец-волк, если у него случилась близость с человеческой женщиной, и она родила волчонка, забирает его в стаю. И если отец не погибает, то у полукровки есть шанс прижиться. Впрочем, я слышала, что чаще полукровок изгоняют, потому что отец-волк однажды находит свою избранницу, и тогда все остальное меркнет перед силой выбора. И никакая волчица, принявшая своего волка, не позволит, чтобы рядом с ним жил волчонок, рожденный не ею. А стая редко когда позволяет неполноценному волку остаться с ними. К тому же никто не знает, что ждать от того, в ком течет кровь, разбавленная человеческой.