Страница 12 из 58
Три дня кибинцы справляли тризну. На четвертый собрали пепел умершего в глиняный сосуд, выехали за пределы лагеря, выкопали небольшую яму. В нее опустили урну, засыпали ее землей, устроили вокруг оградку из ровных каменных плит. В центре оградки водрузили каменное изваяние. На темно-сером граните высечены усы, прямой нос, впалые глаза и руки, скрещенные на поясе. Камень был не очень похож на Улогуту, врага Киби-кагана, но изображал именно его. Улогуту был самым сильным врагом, убитым покойным в последней битве. От каменного Улогуту в разные стороны отходили большие и маленькие камни — враги, убитые Киби-каганом в боях и походах.
Орда снимала лагерь. Молодые воины, проезжая мимо каменного Улогуту, натягивали луки, и стрелы царапали твердыми наконечниками изваяние. Воины тренировали глаза и руки, ведь никто не знал, как долго продлится их дорога войны.
В ту ночь, когда горели костры, отец Азы так и не смог дождаться Секала, и большой совет старшин двух племен прошел без него. С тех пор два племени соединились в одну орду и на плечи согбенного воина пала забота о всех тех, кто доверился ему и встал под его защиту.
Секал не знал всего, о чем до утра говорили самые мудрые вожди кибинцев с его повелителем. Правда, ему казалось, что каган как-то по-особому присматривается к нему, но спрашивать о чем-либо не хотелось. Перед смертью Киби-каган просил передать отцу Азы совет — уйти дальше на север и в землях союзных курыканов найти мир для обоих племен и поддержку от могущественных кыргызов.
Прошло много месяцев с тех пор, как орда покинула долину Великой реки. Горы остались позади. Пройдя сначала на север, воины затем повернули на запад. Там за большой водой должны быть пастбища, богатые травами, и свободные, незаселенные земли!
Секал все время впереди орды. Он редко видит кагана, он совсем не видит Азы. Только один раз за время похода, проезжая мимо кибиток, он услышал ее тихий и печальный голос. Она звала, но Секал, боясь проявления жалости к себе, даже не оглянулся.
Зима отстала в горах. Люди шли на запад, радостно встречая весну. Уже давно их не преследуют отряды кыргызов. Они одни в этих просторах. Видимо, чужие племена боятся воинов Секала: их много и они самые сильные в этих краях.
День ото дня Аза становится старше, ей пора заводить семью. Кагана — а он помнит, что говорили ему вожди кибинцев, — мучают мысли о ее будущем.
Однажды поздно вечером каган вошел в шатер Секала.
— Ты не забыл моего обещания?
— А ты, каган?
— Я помню. Но почему ты не бываешь в моем шатре? Ты чем-то недоволен?
— Нет, каган! Я доволен своими воинами, твоей дружбой. Разве ты не понимаешь, почему я не бываю у тебя?
Молчание. Снова начинает разговор каган:
— Так не хочешь ли ты вернуть мое слово?
Секал вздрагивает и исподлобья смотрит на кагана.
— Нет, каган, тебе я не верну слова. Я верну его Азе, а она пусть вернет его тебе.
Секал резко поднимается и тяжело шагает по кошмам и коврам. Каган вздохнул и горестно покачал головой:
— Она, как и ты, не хочет его вернуть. Но теперь сдержать слово невозможно.
Секал остановился в недоумении.
— Но почему же?
— Сядь и слушай! — каган пристально посмотрел на своего военачальника. — В ту ночь, когда ты метался по степи, самые мудрые и старые вожди кибинцев, которые просили взять их воинов под твое начало, сказали мне то, о чем не знали ни ты, ни я. О чем знал один лишь Киби-каган. Он поведал им тайну перед самой кончиной. Он не зря просил руки Азы. Ты не должен был на него обижаться, но я не знал правды, не знал ее и ты. Маленьким мальчиком тебя привезли с северных границ наши воины. Ты не очень похож на соплеменников, и ты замечал это. Это замечал и я, но не придавал значения. Послушай, Кунчи, — каган назвал Секала его прежним именем, — ты курыканец. Больше того, твоя мать была сестрой моей жены! Кунчи, ведь ты брат Азы!
— Брат Азы? — Секал закрыл лицо руками. Каган молчал. — Брат Азы? Но почему ты ничего не сказал раньше?
— Завтра, Кунчи, ты уйдешь с передовым отрядом дальше всех нас. Мы будем идти следом. Мы встретимся только в месте, что находится за три дневных перехода от большой воды. Там земли твоего племени, племени курыканов. Мы идем туда, но никто не знает, что мы идем с миром. Там твой родной край! Вожди не советовали говорить тебе правду, пока мы еще в походе. Они боялись, что, зная правду, ты забудешь о племени, которое только воспитало тебя. Но я верю тебе, Кунчи! Ты понял меня?
— Да, каган! Спасибо за прошлое имя, каган. Но не называй меня так. Для меня это имя из другой жизни. Зови меня, как все, как зовет Аза. Спасибо за правду, каган. Твое племя — мое племя; я выполню свой долг, ведь я не только курыканец, но и брат Азы, а она твоя дочь!
Секал опустился на ковер. Каган тихо вышел из шатра.
Передовой отряд далеко ушел вперед. У большой воды Секал дал отдых воинам. Он отошел от костров, чтобы оглядеться вокруг. Столько воды он никогда не видел. Озеро, окруженное горами, огромно, как степь. Секал один на его берегу. Воины, сгрудились в расщелине, поставили шатер и разложили костер. Становится сумеречно. Над водой стелются белесые волны тумана. Набежавший ветер пахнул холодом и донес запах конского пота, горелого мяса и дым костра. Секал ежится и тихо свистит. Конь, где-то рядом щипавший траву, уткнулся мордой в плечо хозяина. Секал треплет его по холке.
Нет, никогда он не думал прийти в эту страну, оказавшуюся его родиной. Страну, которая должна стать последней на его дороге войны. Долго ли будут люди, не понимая друг друга, при встрече вместо приветствия обнажать мечи?
Сегодня был трудный день. Из трех сотен воинов — лучших воинов передового отряда орды — осталось немногим больше сотни. Остальные полегли там, на подступах к озеру, сраженные мечами и стрелами неожиданно появившихся наездников, не менее ловких, чем его воины.
Неужели нападавшие были его сородичами?
Секал вскочил на коня и поехал к костру. Через два дня сюда придет орда, а он с отрядом должен на рассвете идти дальше. Он не может здесь ждать своих. Он должен, хотя бы один, уйти за три дневных перехода от озера. Еще три дня, а там Секал подождет своих и сможет увидеть сестру.
Рассвет застает всадников в пути. Секал опасается незнакомой местности, но первый день заканчивается благополучно.
Наступает второй.
К полудню всадники обогнули близко подступившую к долине тайгу. Секал ехал впереди. В густой траве кони шли легкой рысцой. Пели неизвестные жителям степей птицы. Их пение заглушали мерный топот копыт, стук длинных луков и мечей.
Было необычайно спокойно. Хотелось петь о том, что видишь. Петь самим сердцем, когда из горла вылетают не слова, а только мелодия. Кто-то запел.
Секал резко осадил коня, развернулся и с трудом посмотрел на певца, осмелившегося нарушить тишину.
Секал знал голоса своих воинов и безошибочно послал стрелу.
На мгновение наступила тишина. Только на мгновение. Град стрел вылетел из тайги. Казалось, стреляли деревья.
Не видя врага, Секал устремился прочь от леса, дальше в долину. Он не испугался. Он только хотел вызвать врага на бой в открытом месте.
Секал мчался, увлекая своих воинов. Вот стрелы уже не настигают их. Воины остановились, но как мало их осталось! А из лесу на таких же низкорослых лошадках появились всадники. Сколько их? Секал прикидывал: сотня, две сотни. Расстояние сокращалось. Из лесу мчались новые и новые отряды.
Через несколько часов бой затих.
С рассветом в долине показались первые отряды самой орды. Подхлестываемые жаждой мести, ее воины помчались дальше. Они не остановились над Секалом. Пронзенный копьем, он лежал на спине, крепко сжимая стрелу, и смотрел открытыми глазами в небо.