Последняя надежда

– Бери.

– Спасибо, – девушка взяла его. Стеклянная ножка в её руке была холодной.

– Садись, – сказала ведьма, наливая вино в свой бокал.

Элеонор села в зелёное кресло, которое, несмотря на свой жёсткий и потрёпанный вид, оказалось мягким – как и койка, где она спала. Арабелла сняла шляпу и прислонила к стене зонтик, а затем, расправив длинные чёрные волосы, села на диван.

– Ты хочешь яблоко? – она указала на зелёные фрукты, которые лежали в золотистой миске.

– Пожалуй, не буду, – отказалась Элеонор.

– Да, глупый миф о грехопадении, – усмехнулась Арабелла, глотнув вина, – на протяжении веков позволял манипулировать людьми, взывая к чувству их изначальной порочности. А я, признаюсь, просто питаю слабость к дешёвым театральным приёмам.

Ведьма скрестила все три тонкие ноги под рваным чёрным платьем.

– Что же ты собиралась мне поведать? – спросила Элеонор.

Вплоть до этого момента Левски не уделяла внимания ей – говорила, что была занята и что самой девушке следует отдохнуть перед великими делами. И только сейчас ведьма пригласила Элеонор, чтобы выпить вина и рассказать историю.

– На самом деле мы с тобой не такие уж и разные, – ответила Арабелла, – когда я была молодой и не зелёной, то тоже испытывала чувство привязанности. Но потом я поняла, что оно меня сковывает и подавляет. Мешает достигнуть цели.

Элеонор отпила немного вина из бокала. Она сначала поморщилась и подавила желание фыркнуть, а затем почувствовала, как холод Ледяного Бастиона начал покидать её.

– Что за цель? – полюбопытствовала девушка.

– Я не скажу тебе, – жутко улыбнулась Арабелла, – но это и не суть важно. Ты раньше слышала о Марго Феллини?

– Конечно! – ответила Элеонор, – я не забыла историю. Марго была фрейлиной Ара… твоей фрейлиной, когда ты была королевой Катценхаузена.

Она представила белокаменную тронную залу в замке Катценхаузен, восседающую на троне Арабеллу, какой её изображали художники – высокую, властную, облачённую в тёмно-синий мундир, и верную фрейлину в зелёном платье рядом с ней.

– Это так и было, но историки знали о нас далеко не всё, – произнесла Левски, – когда-то Марго была мне дороже всех людей на свете.

– Марго Феллини была племянницей Луи де Промонте – влиятельного имперского вельможи, – говорила Инес в тюремной камере.

– Ну да, то я знаю, – устало кивнул Эрнст.

– Я её встретила ещё задолго до основания Катценхаузена. Мы с Марго стали очень близки – прямо как вы с Изабеллой.

– Ну, такое бывает, – с пониманием улыбнулся Брат.

– Но однажды я совершила непоправимую ошибку, – продолжила рассказ Инес, – я позволила ей умереть ради великой цели.

– Победы над Аидом? – спросил Эрнст.

– Нет, я уже не помню, – отмахнулась Инес, – эти воспоминания мне как будто вырезали.

– Ясно, – с недоверием произнёс маг.

– Ты сейчас всё сам узнаешь. Моя злая часть забрала почти всю магию, но это не значит, что у меня совсем нет дара.

Она провела рукой, и Эрнст будто бы перенёсся в другую реальность. Тюремная камера исчезла, а на её месте возникла совершенно иная обстановка. Эрнст уже видел это событие – Арабелла показала его им с Изабеллой в квартире двадцать восемь, когда они только узнали об обществе Невидимых и о своём предназначении. Только сейчас он не просто наблюдал, а чувствовал всё то же самое, что и она когда-то. Он стал ей.

И словно на самом деле перенёсся в Зхен’Кеас. В мир, который люди называли Мэрхенландом – Страной Сказок…

Арабелла Левски шагала по узкому металлическому мостику в обширной комнате – такой большой, что стены терялись вдалеке. За ней следовали генерал Делакруа, командующий Армией Катценхаузена, и верная фрейлина Марго Феллини. Они направлялись к центру комнаты, где за стеклянной стеной находилось странное устройство. Таких механизмов Арабелла не встречала даже в Двергхейме, где низкорослые бородатые инженеры собирали чудесных заводных автоматонов и, по слухам, даже изобрели двигатель, работающий на пару. Чудесная установка туземцев непрерывно вращалась, и из неё к очень далёкому потолку устремился ослепительно-голубой луч энергии.

Это был он. Цветок Бессмертия, о котором писал имперский школяр Корнелиус Рахт. Именно ради мощи этого артефакта Арабелла ввязалась в неравный бой с гораздо более развитыми аборигенами и бросила почти треть всей армии своего королевства на верную смерть. Но, к счастью, магия королевы и её Дев Войны одолела неведомые технологии туземцев, и остатки катценхаузенского войска прорвались в столицу Мэрхенланда. Залив священные сады Цо’ама синей вражеской кровью, люди-захватчики вышли к центральному дворцу, где находился Цветок. К тому времени основной контингент аборигенов, включая правительство, отступил от столицы, и Арабелла встречала на своём пути лишь остатки сопротивления.

Один из таких оставшихся спрыгнул откуда-то сверху и приземлился между Арабеллой и Цветком Бессмертия. На вид типичный туземец – голубая кожа, длинные ярко-розовые волосы и треугольные уши, похожие на кошачьи. Арабелла любила кошек, но конкретно эти существа её невыносимо раздражали. Абориген был облачён в белую блестящую броню, а в руках держал тяжёлый жёлтый молот. По доспехам и оружию Арабелла поняла, что это был один из Жрецов Света – воинов-врачевателей Мэрхенланда. Её забавляли представления местных о свете и тьме. Не обременённые триединобожием, они воспринимали эти понятия не как добро и зло, а как явное и тайное. И в их культуре и сражения на передовой, и помощь ближнему, принадлежали к первому, а не второму.

– Чи нэ прой’ти, Ара’берра! – с жутким акцентом прокричал Жрец Света на языке людей. Его лицо, которое иначе можно было бы назвать милым, сейчас нахмурилось и выражало праведный гнев, – чи погу’бичь всех, ведь’ма! Чебе нэ сущест’вует миро’серди’я!

А Арабеллу лишь смешил этот клоп, который вообразил себя воином чести и защитником слабых. Одно движение её руки, один простейший магический приём – и его постигнет та же участь, что и множество бойцов, погибших в заснеженных горах и на городских улицах Мэрхенланда.

– Да неужели? – саркастически спросила колдунья, – давай, останови меня.

Знал бы он, сколько раз она слышала подобное – почти один в один.

– Ан Зхен’Кеас! – Жрец Света выпалил боевой клич на своём языке, и устройства в его доспехах разнесли его голос по всей комнате.

Абориген поднял жёлтый молот, будто тот был лёгким как песчинка – спрятанные в броне механизмы помогали ему подобно чарам эльфийских рыцарей. С невероятной быстротой Жрец Света ринулся в атаку, но Арабелла создала в своей руке синий магический шар и метнула его. От попадания настырный туземец бездыханно упал на тёмно-красный мостик. Лёгкий кивок Арабеллы, и труп её противника соскользнул вниз и потерялся в пропасти.

– Так уже лучше, – ухмыльнулась Левски и направилась к Цветку. Марго и Делакруа последовали за своей королевой.

Арабелла заворожённо встала перед стеклянной стеной в обрамлении из багрового металла, так распространённого в Мэрхенланде. Она носила тёмно-синий, расшитый золотом королевский мундир Катценхаузена, который предпочитала всяким платьям. Её чёрные, завивающиеся локоны спадали на блестящие эполеты, под которыми струился синий плащ. Тёмные глаза Арабеллы зачарованно всматривались в луч энергии, бьющий за стеклом.

Вот она, мощь Цветка… Это устройство питало теплом и молниями целый город аборигенов. Освещало их невероятно высокие дома из тёмно-красного металла и разноцветные вывески на непонятном языке. И если удастся подчинить себе всю его силу, то можно стать действительно бессмертной… Вечная жизнь – вот кульминация всех деяний Арабеллы Терезы Эммы Левски. Она вспомнила всех, кого убила для достижения этой цели. Совет магов в Эльфиде, который сторожил библиотеку в Школе Заклинателей. Древнего вампира Михая из Сильвии. Имперского некроманта Ханса Мизеримуса с грустными глазами, чьи зомби были такими же печальными, как и он сам. Принца Шаттру из запечатанной гиптианской гробницы. Эллину Грунцки, которую воскресил Дьявол для порабощения Катценхаузена. Монахов из затерянного хомячьего монастыря. Жреца Света, защищавшего Цветок… Все они говорили Арабелле, что она совершила непоправимую ошибку. И все они погибли. Каждая крупица знаний, каждая крупица магии была для Левски новой ступенью. Новым этапом долгого восхождения.