Страница 46 из 52
Первым из машины вышел участковый, по делам службы уже бывавший в этом доме. Он постучался в окошко, за которым кто то, убедившийся, что пришел знакомый, пошел открывать дверь. За мутными стеклами окна виднелись две детские физиономии, по случаю ненастной погоды оказавшиеся дома и с любопытством разглядывающие, кто это приехал к ним на диковинке того времени — автомобиле.
Когда дверь открылась, участковый подошел к машине приглашать дорогих гостей.
Но прежде чем подполковник ступил на раскисшую от дождя дорогу, участковый посмотрел на начищенные сапоги Ахмерова и произнес:
— Как же быть-то теперь? Грязь же кругом. Я-то в калошах поверх ботинок, сниму их в сенцах и пошел дальше, а вам товарищ подполковник и калош такого размера не сыскать. Да и мусульмане они, надо обувь снимать при входе, если калош нет. Вот не задача, — видимо, он принял на свой счет то, что не до конца продумал, как все может сложиться.
Тронутый такой заботой о людях подполковник спросил: — Как вас зовут, товарищ участковый?
— Анискин я, Федор Иванович, — по-простому ответил участковый, не зная зачем этот важный (господин) товарищ из Москвы спрашивает его имя.
— Хороший ты человек, Федор Иванович. На таких как ты весь порядок на земле нашей держится. А с грязью мы что-нибудь придумаем — и подполковник достал из своей сумки из-под ноутбука, с которой не расставался уже несколько лет, два полиэтиленовых пакета, ловко приладил их к своим ногам как бахилы и спросил:
— Так пойдет?
— Еще как пойдет, даже поедет.
Так они поднялись на ступеньки крыльца и вошли в сени. Там подполковник снял бахилы и переступил порог комнаты под изумленные взгляды хозяев. А участковый пошел за остальными гостинцами и подарками, которые остались в машине и не поместились в руках за одну ходку. В машине остались и шофер с лейтенантом госбезопасности, решившие не пугать своей НКВДшной формой жителей этого дома.
Поприветствовав хозяев дома на татарском языке, немного постояв у порога, пока глаза привыкнут к слабому освещению большей комнаты, Ахмеров прошел немного глубже внутрь и осмотрелся. Все жилье состояло из одной большой комнаты, которую делила на две почти равные части печь, не русская с полатями и прочими принадлежностями русской деревенской печи, а большая кухонная дровяная печь, кирпичная труба, которой уходила через потолок прямо на крышу. Перед печью стоял большой массивный стол, из некрашеного дерева, скатерти на столе по случаю будничного дня не было. На столе стояла солонка, накрытая какой-то салфеткой или рушником. Все население комнаты стояло вдоль стенок и с удивлением и осторожностью глядело, на вновь прибывших. А население комнаты состояло из высокого мужчины, лет за пятьдесят в армейского вида шароварах, заправленных в шерстяные носки. На плечах мужчины поверх сатиновой рубашки-косоворотки была видавшие виды безрукавка. Рядом стояла худая женщина лет сорока пяти с небольшим, одетая на татарский деревенский манер, в длинном платье, поверх которого, тоже была надета бархатная безрукавка, когда-то бывшая элементом праздничного наряда. На ногах женщины были надеты ичиги из мягкой кожи. На голове женщины был повязан простой платок из набивного ситца. По другую сторону стола стояла девушка лет двадцати, двадцати пяти, симпатичную внешность которой не портили даже следы пережитой оспы на лице. Это была дочь хозяев. Два молодых человека, девяти и двенадцати лет, одетые в рубашки и штаны, первыми освоившиеся в сложившейся ситуации, сновали между взрослыми, разглядывая вновь прибывших. По приглашению хозяина, все уселись на две широкие скамьи, стоявшие ближе к стенкам по обе стороны стола. Подполковнику достался крепкий табурет, видимо сделанный руками самого хозяина. Прежде чем сесть, подполковник снял пальто и передал на руки, подоспевшей на помощь девушки. Пальто исчезло где-то в глубинах комнаты.
Подполковник, слегка успокоившись после охватившего его волнения, попытался по-татарски объяснить, кто он и зачем он здесь появился. Получилось не очень, но он продолжил свою попытку мешая татарские, узбекские и русские слова. Опять пришел на помощь Федор Иванович:
— Да вы не тушуйтесь, товарищ подполковник, они хорошо понимают по-русски.
Фарид Алимжанович, еще раз извинившись по-татарски, перешел на русский. Всем стало легче. Подполковник еще раз извинился и довел до публики свою легенду, кто он и зачем появился здесь. По легенде, заранее подготовленной им, он, вернее его родители лет шестьдесят пять назад покинули родной Мостяк и переехали в недавно завоеванный Россией Туркестан. Они там неплохо устроились, у них родились дети, один из них он. Отца звали Алимжан.
Хозяин дома, воспользовавшись паузой, сказал, что да, лет за десять до его рождения группа молодежи из их деревни уехала куда-то в поисках лучшей доли. Возможно, среди них был и Алимжан. В это время мальчик постарше влез в разговор и сказал, что его тоже зовут Алимжан. За что был «награжден» суровым взглядом своей матушки, и приведен к молчанию. Затем подполковник продолжил и быстро изложил, что он получил образование, приобрел некоторый достаток и получил возможность разыскать своих родственников. В Ташкенте у него более-менее приличное жилье, дети выросли, живут отдельно, у них свои дети — внуки подполковника. Поэтому он, радуясь встрече, хочет пригласить вновь обретенных родственников в гости. Обеспечение возможности и все расходы он берет на себя. А теперь, чтобы радость встречи была полной, он приступает к раздаче гостинцев и подарков. Пакеты с гостинцами и подарками расположенные на большем столе, давно привлекали внимание хозяев, особенно детской половины.
Подполковник попросил участкового помочь ему. Федор Иванович бережно разворачивал свертки и пакеты и передавал их содержимое на руки Фариду Алимжановичу, а тот уже вручал их каждому из присутствующих. Первым он пригласил хозяйку и вручил ей большой шерстяной платок, богато украшенный цветами по краям. Степень удовольствия, отразившаяся на лице этой еще не старой женщины, не поддается описанию. Следующей настала очередь хозяина. Он получил на руки пиджак-френч полувоенного образца и брюки того же цвета. Сильно хромая, он подошел к дарителю и гордо принял дары. Но он тоже не мог скрыть своего удовольствия от того, что родственник не забыл о нем и почтил его своим вниманием. Барышня получила большой платок, но узор украшающий его, был ярче и цветастее. Наконец дошла очередь и до детей. Рубашки, штаны и ботинки приняты были ими с нескрываемым восхищением. И с разрешения матери они тут же бросились за занавески, отделяющие спальные места родителей и взрослой дочери от общего пространства комнаты, примерять обновки. Немного подождав, хозяин тоже надел на себя френч. Он оказался почти впору. Только слегка висел на худощавой фигуре мужчины. Женщины тоже накинули на свои плечи платки. Из-за занавесок выскочили переодетые мальчики и наперебой стали хвалиться обновками. Единственно им было жаль, что у человека не четыре ноги, а то невозможно все ботинки померить разом. Налюбовавшись обновками, все награжденные скромно замолчали. Их глаза благодарно светились в сторону пришедших. Паузу опять прервал Федор Иванович, тоже очень довольный оборотом дела:
— Хозяева, а здесь чаем угощают? — шутливо спросил он.
Хозяйка и дочка тут же засуетились, около печи, предварительно скинув платки, чтобы, не дай бог, не испачкать подарки.
А подполковник продолжил доставать из пакетов кульки и свертки с московскими угощениями. Хозяйка, оставила самовар и горшки на дочь и присоединилась к раздаче вкусностей. Выдав детям по прянику и горсточке конфет, остальное высыпала в одноразовые тарелки, привезенные гостями. А остатки в кульках были бережно завернуты и отправлены куда-то в закрома, на потом. А тем временем, на стол продолжали выкладываться различные яства, заботливо приобретенные Ивановым в кремлевских магазинах. Жареная курица и селедка заняли свое место посреди стола, вслед за огромным караваем белого хлеба и несколькими меньшими по размеру буханочками бородинского. Вязанка сушек и кульки с печеньем и несколько банок рыбных консервов продолжили появляться на столе. Венчали эти чудеса материализации бутылка белого и бутылка красного. Фарид Алимжанович передал хозяйке и пакеты с дюжиной тарелок и стаканчиков из прозрачной пластмассы, заботливо предложенной Владимиром Ивановичем. Когда с раскладкой продовольствия было покончено и все бумажки, и пакеты убраны со стола, на нем была картина достойная кисти Рембрандта. Всем сразу захотелось кушать.