Чужестранцы

-- Я тебе покажу, свиная морда, валяться, где не следует! -- ворчал победитель, возвращаясь на свой пост.

Когда будочник уселся, свинья вернулась и опять легла на прежнее место. Будочник махнул рукой, почесал за ухом и сказал:

-- Свинья, так она свинья и есть!

Силин, наблюдавший всю эту сцену, улыбнулся: эта спокойная жирная свинья, поколоченная и снова улегшаяся в грязи, напомнила ему благополучного провинциального обывателя, с его внезапными тревогами и обычным времяпровождением...

Солнце село. В номере как-то сразу потемнело, стены комнаты смотрели так хмуро и низкий потолок с обвалившейся штукатуркою как-то давил на душу... И Силину стало невыносимо скучно. Он зевнул и произнес: "Эх-хе-хе!.."

ХХVI.

-- Редактор "Вестника" здесь живет?

-- А как его настоящая фамилия? -- спросил Ванька, -- у нас их много, этого народу самого... Вот, извольте на доску посмотреть, который?

-- Ну, братец, тут ничего я не разберу.

-- В номере 4-м -- Тарасов, Евгений Алексеевич, в 5-м -- господин Промотов и при них барыня, в 6-м -- этот... г. Силин... Ежели вам -- Евгения Алексеевича, то нельзя: они спят и будить не велят... У людей день, а у них ночь, -- говорил Ванька, пока Дарья Игнатьевна раздумывала, стоя около доски.

-- Так который же из них редактор газеты? Который у них самый важный, главный?

-- Все они редакторы!.. Важных из них нет... Все татарам брюки продают... И газету всю татарам продали... Да вам зачем они понадобились?..

-- Надо... Очень уж надо... Хоть которого-нибудь...

-- Идите к г. Силину... Он посмирнее всех их будет... Чай пьет. Он встал чуть свет. А может, и не ложился... У них и так бывает...

-- Проводи уж меня...

-- В номере 6-ом. Глядите на дощечку над дверью, -- увидите!.. Всех провожать, так ног не хватит... Вверх по лестнице, потом налево.

Дарья Игнатьевна пошла и долго бродила по коридорам, разбирая в полутьме стертые надписи на дощечках. И, как нарочно, постучала в 8, где жил какой-то офицер.

-- Кого вам? Какого черта... -- раздался за дверью хриплый сонный голос: кто-то энергично плюнул, постучал босыми ногами по полу, -- и в приотворенную дверь выглянула злющая физиономия с заспанными глазами.

-- Что нужно? -- хрипло спросил сонный голос, заранее уже готовый разгромить нарушителя покоя.

-- Господина Силина, а не вас, -- испуганно произнесла Дарья Игнатьевна.

-- Так какого же черта вы лезете ко мне!.. -- ответил человек в одеяле и так громко прихлопнул свою дверь, что в ушах Дарьи Игнатьевны зазвенело...

"Есть же такие свирепые люди, -- подумала Дарья Игнатьевна: -- кажется, разорвать готов!" -- и пошла к Ваньке.

-- Нет, ты уж, сделай милость, проводи меня!.. У вас темно, -- ничего не видно... А народ какой-то бешеный... Ничего сказать не хотят...

-- То-то вот и есть!.. Такой народ, что живешь, как у чертей в аду... ни днем, ни ночью спокою не знаешь!..

Иван довел Дарью Игнатьевну до 6-го номера, сказал "здесь!" и пошел.

-- Ты уж постучи, а то кто их знает!..

-- Кому надо, тот пусть и стучит... -- ответил Ванька, не оборачиваясь.

Дарья Игнатьевна несколько мгновений стояла в нерешительности, но потом собралась с духом и стукнула.

-- Не заперто! -- крикнул Силин.

Когда Дарья Игнатьевна вошла в номер и поклонилась, Силин долго не мог вспомнить, кто эта особа, несомненно ему знакомая. Он так долго не был у Софьи Ильиничны и так давно уже не видел ее, что образ Дарьи Игнатьевны не сразу даже напомнил ему о забытой всеми ими Натансон...

-- Здравствуйте! Присаживайтесь... Что скажете?..

-- Плохо что-то у нас...

-- А что?

-- Что-то Софья Ильинична дурит.

-- Больна?

-- Нет... А так, я замечаю, что у ней что-то вот тут не в порядке! -- шепотом ответила Дарья Игнатьевна и ткнула указательным пальцем в свой лоб. -- Вы сходили бы к ней... Никого у ней нет, никто не ходит, а дело не ладно...

-- Что ж она?

-- Да что... Вот уж с месяц, как я замечать стала, что она не в себе... Сперва задумываться стала... Но целым часам сидит на стуле и смотрит...

-- Ну, так что же?.. Я тоже иногда целый час сижу и смотрю...

-- Это опять, как сидеть и как смотреть!.. Я ведь тоже понимаю. Я и сама другой раз сижу... возьмешь чулок и вяжешь... И в другой раз часа два вяжешь... А эта как будто в столбняке: глазом не сморгнет... А потом еще хуже: принесла я ей раз самовар, а она чай не пьет!..

-- Ну, так что же? Не хочет.

-- Да что вы мне говорите?!. Взяла самовар, вылила кипяток и сама углей наложила... "Распаяется, -- говорю, разве можно без воды?" -- Она посмотрела на меня, назвала меня дурой (ей-Богу, назвала!) и ушла... Я говорю: "Коли дура, так ищите себе квартиру другую, я не согласна", а она стала кричать, что я отравить ее хочу... Тут уж я вижу, что с ней помрачение ума... Теперь не ест, не пьет, по ночам ей кажется, что в окошко к ней стучатся... А вчера подошла к двери, слушаю, -- разговаривает. "С кем это она?" думаю... Сама с собой! Право, индо жутко становится. Я в целом доме одна, мужчин у нас нету, кто ее знает, что ей в голову придет... Вот я и пришла... Вы, сделайте одолжение, возьмите ее!.. А то я приставу заявлю... У нас мужчин нет, я одна.

-- Я зайду... Сегодня же зайду...

-- Да, уж потрудитесь, батюшка!.. А держать ее я не могу... Я боюсь.

-- Хорошо, хорошо...

Дарья Игнатьевна вышла из номера, а Силин отправился к Евгению Алексеевичу, разбудил его и сообщил о неприятной новости. Потом они вместе пошли к Промотовым и стали совещаться, что делать. Главное -- нет денег, которые прежде всего, конечно, понадобятся. Говорили о том, что помещение в психиатрическую больницу часто решает дело бесповоротно, что сперва надо попытаться остановить начинающуюся болезнь как-нибудь без больничной обстановки. Решили они снять еще один номер и перевезти Софью Ильиничну сюда, а там видно будет, что делать и как поступить.

Силин отправился к Софье Ильиничне.

-- Вот послушайте-ка! -- шепотом сказала Дарья Игнатьевна, когда Силин вошел в квартиру, и показала на дверь. Через дверь, действительно, был слышен голос Софьи Ильиничны, то громкий, то тихий.

-- Отоприте, Софья Ильинична! -- отчетливо произнес Силин, постучав в запертую дверь.

-- Пришли? Ломайте двери, а я не пущу!.. Я вас ждала, я знала, что вы придете!.. -- ответил резкий женский голос, и Силин вздрогнул: было в этом визгливом голосе что-то чужое, новое, непохожее на голос Софьи Ильиничны...

-- Софья Ильинична! Это -- я, Силин!

-- Берите! Ха-ха-ха!.. Я не виновата... Денег у меня нет... Я их послала... А кому, не скажу...

-- Вот вы мужчина, да боитесь, как же мне, одинокой женщине, не бояться? -- тихо произнесла Дарья Игнатьевна.

-- И все время так?

-- Нет... Утихает... Потом замолчит...

-- Не узнала...

-- Никак у ней окошко не заперто... Вы зашли бы с улицы, да в окно посмотрели...

Силин так и сделал. Тихо растворив дверку окна, он приподнял занавеску и взглянул.

Софья Ильинична лежала на постели ничком, растрепанная и истерзанная. Ее черные волосы беспорядочно раскидались по подушке, одна нога была необута. Она крепко впилась кистями рук в подушки и застыла.

Делать было нечего. Не оставалось сомнения, что Дарья Игнатьевна права...

-- Вы куда же, батюшка? -- окрикнула Дарья Игнатьевна, заметив намерение Силина удалиться.

-- Что ж я сделаю?! -- сказал тот, медленно шагая.

-- Надо послать за полицией! -- ответила Дарья Игнатьевна, разводя руками.

-- За доктором сперва надо... Полиция не вылечит...

-- Это уж не мое дело!.. Я квартиру сдаю без докторов... Это уж меня не касается.

-- Погодите, я пойду к своим... Что-нибудь устроим. Привезем доктора...