Страница 3 из 28
– Что у вас случилось? – спросила я, держась на безопасном расстоянии.
– Медицинские одобрения на детей. Нас только отпустили домой из роддома, и вот их состояние резко ухудшилось, но их не хотят даже осмотреть, так как у нас нет медицинского одобрения. – Он рваными движениями растирал грудь.
Он не был готов сдаваться без боя, но идти против установленных правил было слишком рискованно. Всё строго по записи или в режиме живой очереди. Он потел, размышляя, как же ему будет быстрее получить услугу. Его дыхание участилось, рукой он схватился за воротник, отодвигая его, давая пространство для воздуха. Его взгляд метался от очереди к двери.
Мне передалась его паника. Холодный пот смешался с нервными волнами в моём теле. Я знала, что уже не смогу ему не помочь.
– Справка о рождении у вас собой? – Мужчина кивнул и протянул мне папку с документами. – Идите за мной, – тихо сказала я.
Я провела его вдоль больших колонн вглубь очереди, зная, что там осталось пару сидячих мест. Мониторы всегда показывали актуальную картинку филиала, поэтому я точно знала, куда идти.
– Садитесь. Ждите меня. Ни с кем не разговаривайте. Хорошо? – Мужчина оглянулся на окружавших нас людей. Я продолжила: – Подождите меня десять минут, хорошо? – Он кивнул и растерянно сел.
Я уже спешила к своей коллеге. Жаклин, которая занималась медицинскими одобрениями была занята другим гражданином. Пройдя к ней за спину, я прошептала:
– Врачи отказываются оказывать медицинскую помощь новорождённым, так как у детей нет мед. одобрения. Отец добрался до нас, а в очереди людей – на полтора часа ожидания. Ты сможешь сделать это пока перед тобой этот человек?
Неуверенно я переминалась с ноги на ногу. Я не просто подкидывала Жаклин дополнительную работу, мы были на грани нарушить целый ряд правил. Во-первых, документы мужчины пропали в неизвестном для него направлении. Во-вторых, попыткой получить государственную услугу без его присутствия, да ещё вне очереди Жаклин пришлось бы стать соучастницей моего своеволия, взяв на себя половину ответственности за происходящее.
Она провела рукой по коротким волосам.
– Жаклин, кто кроме нас? Если он сейчас простоит в очереди столько времени, кто знает, что случится с детьми? А если он побежит искать другой филиал, а там так же, как у нас? Прости, что впутываю тебя. Мы сделаем всё тихо.
Она молча взяла у меня документы, улыбнувшись своему собеседнику, когда тот вопросительно поднял бровь. Чтобы не раздражать посетителя, я отошла на приличное расстояние. Через пару минут Жаклин протянула мне бумаги.
– Я горжусь тобой! – быстро сказала я и побежала к мужчине, который ждал меня среди прочих посетителей.
Увидев меня, он тут же направился ко мне. Мы отошли чуть дальше от общего зала и завернули в коридор, ведущий к архивам.
– Мы всё сделали, – сказала я ему шёпотом. И протянула ему папку с документами и отдельно два новых одобрения.
Мужчина не верил своим глазам. Получив отказ врачей в оказании неотложной помощи его детям, уверена, он в полной мере осознал безразличие представителей нашей власти. Моё поведение снова изменило его взгляд на сложившуюся ситуацию и дало надежду, что даже в такой прогнившей системе жизнеустройства есть шанс встретить небезразличного человека.
– Спасибо. – Слёзы блестели в его глазах. Он выглядел так будто собирался обнять меня. – Я никогда не забуду о том, что вы сделали для нас…
– Мы под камерами, – тихо сказала я. – Бегите к детям. До встречи!
Теперь я тоже переживала за них. Мужчина побежал к выходу, а я вернулась на своё рабочее место. Консультируя и направляя других посетителей, я ещё долго думала о том, как врачи могут не оказывать медицинскую помощь новорождённым детям. Почему тогда медицинские одобрения не выдаются новорождённым автоматически, если бывают вот такие случаи? Какова статистика? Сколько детей не приняли в больницу вовремя? И чья в этом вина?
Я не могла успокоиться, ощущая покалывание в пальцах рук.
Такие важные темы давали знать о себе каждый день. И в начале своей службы я всегда направлялась к руководителям и рассказывала о проблемах, с которыми нужно работать, чтобы жизни людей стали проще и лучше! -"Атанасия, мы получаем распоряжения сверху вниз, а не наоборот. Это понятно?"– вот что мне отвечали снова и снова. Недавно точно такой же ответ на предложение о социальной программе получила моя коллега, время шло, а подход к обычным людям не менялся. Вышестоящему руководству неинтересно решать вопросы граждан: видимо, они преследуют совершенно другие цели. Поэтому я и начала помогать людям в рамках своих возможностей.
Но иногда от меня ничего не зависело.
Не могу перестать думать, как на прошлой неделе ранним утром пришёл молодой мужчина оформлять справку о рождении на своего сына. Мы его все поздравляли, ведь это такое событие! Пока ему оформляли документы, мы помогали выбирать ему имя среди трёх предложенных вариантов его женой. Он поблагодарил каждую из нас за помощь и, счастливый, ушёл. А уже вечером нас оповестили об экстренном собрании, на котором выяснилось, что этот мужчина продал своего сына на органы за границу… Кто-то из нас плакал, кого-то тошнило, а я была разрушена внутри.
Такими рассказами делиться очень нелегко, поэтому все эмоции я держала при себе, чтобы не расстраивать близких мне людей. Многие истории ужасными шрамами навсегда были выжжены на моём сердце, и казалось, что места для новых больше не осталось, но, видя страдания обычных людей, которым я была в силах помочь, я снова открывала своё сердце и душу. Я знала, что помочь всем не получится, но хотя бы кому-то… Боль и страдания посетителей предвещали неминуемое моральное опустошение. Каждая новая история поражала своим равнодушием либо к тем, с кем это происходит, либо тех, кто в этом замешан.
Из-за горя и несчастья вокруг я никак не могла прийти в себя. Я помнила, что где-то глубоко внутри меня была спрятана безответственная, любопытная и весёлая Атанасия, для которой весь мир был интересной загадкой, которую так и хотелось разгадать. Я мечтала когда-нибудь снова вручить ей свою жизнь…
***
На следующий день я снова стояла перед входом в офис. До открытия был ещё час, вокруг было темно, поэтому кроме сотрудников, спешащих на утреннее построение, на улицах никого не было. Я не могла заставить себя зайти туда. Оставаясь снаружи, у меня получается отгородиться от осознания своей беспомощности и незначительности. Но опаздывать на построение было нельзя, этот проступок олицетворил бы мою нелояльность к правилам компании приходить на час раньше начала рабочего дня. Пришлось взять себя в руки и пройти внутрь. Переодевшись, я поспешила выстроиться в линию вместе с остальными сотрудницами. Восемь девушек моей должности стояли отдельно от остальных госслужащих. Мы были гордостью руководства, лучшими среди коллег. Мы считались умнее, ответственнее, перспективнее и красивее всех остальных, чем заслуживали особое расположение руководства.
Утончённая высокая женщина по имени Холлс зашла в зал. Будучи нашей руководительницей, она была образцовым показателем идеального госслужащего. У неё были чёрные прямые волосы, серые глаза и высокомерная походка. Она всегда носила чёрные костюмы, что придавало её образу ещё больше равнодушия, ведь руководящий состав мог одеваться как душе угодно, а она всегда предпочитала что-то мрачное. Только став такой же хладнокровной, как Холлс, можно было добиться высоких должностей. Меня пугало её безразличие по отношению ко всем окружающим её людям вне зависимости от того, кто стоял перед ней. Её пренебрежение и заносчивость приводили граждан в ужас. Обратившись к ней напрямую, все ожидали вовлеченности и помощи, а покидали её кабинет униженные и в слезах. Подобная жестокость к обычным людям, выкованная годами, и была признаком высшей степени лояльности к государству:
– Доброе утро, коллеги.
– Доброе утро! – выдрессированно ответили все в один голос.