Чекистские были

Опустив голову и крепко сцепив руки, Усова долго молчала, а затем заговорила приглушенным голосом:

— Повторяю, что муж в деникинской миссии ведал снабжением. Для оплаты всего покупаемого в Грузии и отправляемого в Крым в его распоряжении имелись золотые русские монеты и иностранная валюта.

— У кого и за сколько была куплена дача в Махинджаури.

— Не знаю, помню лишь, что ее владелец был не то полковник, не то генерал. Он бежал за границу вместе с англичанами, когда они покидали Батуми.

На вопрос, почему она с мужем не воспользовалась этой возможностью уехать, Усова ответила, что муж болел тропической малярией. Тогда я возразил, что эта болезнь требовала перемены нездорового батумского климата. Усова не ответила.

— Ваш муж был известен англичанам как представитель деникинской миссии? Он поддерживал контакт со штабом британской бригады генерала Куколиса, оккупировавшей батумский район?

Усова кивнула головой и, сильно волнуясь, проглотила подступивший к горлу комок.

— Все же ответьте, почему вы не уехали, имея для этого все возможности. Может быть, англичане предложили вашему мужу остаться? — прямо поставил вопрос Щекотихин.

Уже в полном смущении, боясь окончательно запутаться, она не отрицала высказанного Валентином предположения, сказав, что, возможно, это было и так, но муж ее никогда об этом не говорил.

Судя по всему, Усова была уверена, что допрос будет касаться только попытки нелегальной отправки Ксении за границу, а тут речь пошла о другом, и она запуталась.

— Хорошо, оставим все это на совести вашего покойного мужа. Из сказанного вами следует, что дача была куплена на казенные средства. Так или не так?

Усова усмехнулась:

— О казне в 1921 году уже говорить не приходилось: белая армия была разгромлена и бежала за границу.

— Что же, ваш муж считал, что полученные от командования белой армии средства перешли ему по наследству? — не без иронии проговорил Щекотихин.

— Очевидно, — пробормотала женщина.

— Вы тоже так считали? — продолжал Валентин.

— А что мы должны были делать, если белые бежали? — уже явно не подумав, развела руками Усова.

— Если бы ваш муж был честным человеком, то эти средства сдал бы Советской власти, — сказал я.

Усова молчала, ниже опуская голову.

— После покупки дачи у вас еще осталась крупная сумма, не так ли? — спросил Щекотихин.

Усова отрицательно помотала головой.

— Отвечайте, да или нет!

— Ничего не осталось… Вы же делали обыск.

— Вы не отдаете себе отчета в том, что сейчас происходит и в каком положении вы находитесь, — проговорил Щекотихин, внимательно посмотрев на допрашиваемую.

— Почему же вы так думаете? — бормотала она.

— Хотя здесь мы задаем вопросы, я все же отвечу вам. Вы заявляете, что у вас на даче нет никаких ценностей. А где же те, что привезла вам Ксения?

— Спросите у нее… Она их сама где-то спрятала…

— Так и запишем, — сказал я, предлагая ей подписать эти показания.

У нас уже не оставалось никаких сомнений, что ценности хорошо спрятаны, их надо искать. Мы предлагали произвести второй, более тщательный обыск на даче Усовой. Осипов согласился с нами, а Щекотихин высказал мнение, что полезно было бы для дальнейшего следствия, особенно для допросов Авдонина, съездить в Тамбов и навести там справки в ГПУ.

— Поезжай, — одобрил Осипов. — Я уверен, что там в архивах что-нибудь добудешь об этих двух земляках.

Дня через два после отъезда Щекотихина мы с Осиповым отправились в Махинджаури, пригласив с собой понятых из поселкового Совета.

У Осипова имелся продуманный план обыска. Прежде чем войти в дом, мы обошли небольшую усадьбу с садом, внимательно приглядываясь ко всему, что вызывало малейшее подозрение. Осмотрели дощатый сарай, в котором, кроме садового инструмента, ничего не было. Захваченным с собой щупом мы исследовали в сарае землю. Затем, войдя в дом с черного хода, обследовали там стены, пол и потолок. Так же мы действовали и во всех остальных трех небольших комнатах и на чердаке. Делали все тщательно, потратили почти весь день. Осипов злился, отпуская нелестные эпитеты в адрес «хитрой бабы».

— Знаешь, золото может быть спрятано в самом неожиданном месте, — несколько раз говорил он.

Мы обыскали все внутренние помещения и вышли на застекленную террасу. На ней было сложено несколько ящиков с мандаринами, банки с вареньем, и на полу лежали навалом тыквы. Все было покрыто слоем пыли.

Пришлось вскрыть банки с вареньем и исследовать их содержимое взятыми из буфета ложками. Но ничего, кроме варенья, в банках не было. Осипов прощупал матрац, на котором спала овчарка, перетряхнул валявшиеся в углу мешки.

Когда мы уже устали, Осипов машинально поднял с пола тыкву, подержал ее в руках, сосредоточенно о чем-то думая, и наконец сказал:

— Принеси кухонный нож.

С недоумением посмотрев на него, я отправился на кухню и, вернувшись, подал ему большой кухонный нож, каким обычно рубят мясо.

Размахнувшись, Осипов с силой всадил его в тыкву, рассек ее на две половинки. Внутри ничего не оказалось. То же самое Осипов проделал со второй тыквой, из нее неожиданно для меня посыпались золотые царские пятирублевки.

В пяти больших тыквах мы нашли золотые монеты и крупные купюры английских фунтов.

Когда было закончено составление протокола обыска, уже темнело.

На следующий день Осипов достал из шкафа привезенную им с дачи Усовой одну из тыкв. С нижней стороны ее была аккуратно вырезана четырехугольная пробка, через которую внутрь вкладывались монеты. Пробка вставлялась на место и совершенно незаметно укреплялась заостренными спичками, потому не выскакивала.

— Ловко придумано! — улыбнулся Осипов и положил тыкву в шкаф. На память.

Я с нетерпением ждал конца двухнедельной командировки Валентина Щекотихина. Он съездил недаром и привез важные материалы, из которых мы узнали, что Алексей Авдонин (Авдеев) сын богатого кулака-лавочника из большого села Каменка бывшей Тамбовской губернии. По невыясненным причинам он не окончил гимназии, в марте 1917 года был досрочно призван на военную службу рядовым, в маршевую роту, а оттуда — в один из формируемых пехотных полков. Этот полк входил в бригаду, отправляемую на Салоникский фронт Временным правительством Керенского.

Алексею Авдееву повезло — его рота входила в батальон, которым командовал земляк, капитан Владимир Усов, сын тамбовского помещика, знавший его с детства. Так Авдеев стал ординарцем офицера Усова и уже не расставался с ним до возвращения на родину летом 1919 года.

Оставалось выяснить, где он был последние восемь-девять лет и что делал.

Мы снова вызвали на допрос Усову.

Она пыталась сохранить спокойствие, но теперь ей это плохо удавалось. Я перелистал том следственного дела:

— Значит, у вас не осталось никаких ценностей из средств, похищенных мужем?

— Вы в этом уже убедились.

— Нам раньше так казалось, — сказал Щекотихин, садясь напротив нее за приставной столик. — Да, казалось! — повторил он и, взяв лежавший у меня на письменном столе протокол второго обыска, протянул ей.

Усова долго читала. Лицо ее судорожно подергивалось.

— Найденное у вас на даче золото и иностранная валюта принадлежат вам? — спросил я.

Усова молча кивнула. Я сделал соответствующую запись в протоколе.

— Спрашивайте… — тихо проговорила она.

Усова подтвердила тесную связь покойного мужа с Алексеем Авдеевым, неожиданно появившимся весной 1921 года в Тбилиси. Она подтвердила также, что оба они встречались с английскими офицерами и что по заданию англичан переехали в Батуми, остались там после эвакуации оккупационной бригады генерала Куко-лиса. Ей было известно, что по указанию, полученному от англичан, Авдеев сменил фамилию, уехал в Абхазию и пробыл там до 1925 года.

— С кем из английских разведчиков встречался Авдеев после своего возвращения в Батуми? — спросил Щекотихин.