Буревестник

Наверное, именно поэтому многие первоклассные летчики считают Степаняна своим учителем и гордятся, что воевали рядом с ним.

По существу, он был добр, и это знали все. И когда ему приходилось кого-нибудь распекать, выходило это как-то не обидно, по-дружески. Да и приходили к нему молодые летчики как к старшему другу.

— Товарищ командир, — говорили они, — опять я растерялся сегодня.

Степанян обычно всегда молчал минуту-другую, потом говорил:

— Растерялся, говоришь?

— Да, товарищ командир.

— Это хорошо.

— Что хорошо?

— А то, что ты сам знаешь свои недостатки, это уже хорошо. А техника — дело наживное. Садись, давай вместе подумаем, а чем у тебя загвоздка.

Проходил час, иногда два, и пилот выхолил с твердой уверенностью, что он сумеет драться лучше, обязательно сможет. И хотелось поскорее доказать командиру, что не зря он поверил в новичка. И если когда-либо выражение «у человека выросли крылья» и имело почти буквальный смысл, то именно в такие минуты после бесед с командиром…

…Аэродром Анапа расположен удобно. Отсюда наша авиация совершала налеты на Крым и на Черное море. Теперь-то началась настоящая работа — борьба за освобождение Крыма. Много будет потом написано об этой борьбе.

Наша авиация действовала беспрерывно. Она бомбила немецкие баржи, вооруженные артиллерией, сбрасывала боеприпасы и продукты десантникам.

Действовали по системе «кольца» — одни летят ил задание, а другие в боевой готовности ждут их возвращения. Как только первая группа возвращается, вторая немедленно вылетает.

Степанян проявил и здесь свои организаторские способности: его четкость и собранность очень помогли в этом.

Здесь наши летчики начали применять новый метод, так называемое «бомбометание с малых высот». Не каждый, наверное, знает, что это такое.

Бомбометание с малых высот — настоящая дуэль человека с кораблем. До того времени считалось, что транспорты — трудная цель для штурмовика. Но советские морские летчики доказали, что это не так. И впервые новый способ применили на Черном море, в 8-м гвардейском полку Н. В. Челнокова. Летчики-штурмовики тренировались, чтобы как следует освоить новый прием.

Происходит это так. Вылетают шестерками. Впереди, как обычно, идут самолеты ведущего и его заместителя. Они заходят с высоты 500–700 метров, имея на борту бомбы с замедлением семь секунд. Оба летчика выбирают себе корабли «по вкусу» и переходят в пикирование. Они начинают «дразнить» корабль, обстреливая его из пулеметов и пушек с высоты 50–70 метров. Снаряды и пули точно ложатся на палубу корабля, а вслед за ними по той же трассе летят бомбы.

Они неизбежно взорвутся через семь секунд, и за это, кажется, ничтожное время летчик должен успеть уйти на безопасное расстояние.

Остальные летчики шестерки продолжают бомбить с 400 метров. Фотографирует замыкающий летчик, ведь без подтверждающего документа результаты штурмовки не засчитают.

Потом в сводках отмечают, что потоплен транспорт противника водоизмещением во столько-то тысяч тонн. Но не всегда бывают такие сводки, приходится и отмечать, что не вернулся наш самолет.

Вот так и шли на параллельном курсе и радость и горе…

Полк Степаняна и 8-й штурмовой полк, где служил Николай Васильевич Пысин, начинают тренироваться, чтобы как следует освоить новый способ. Способ, которым могут бить врага только бесстрашные.

Немецкие войска продолжали отступать. Вместе с весной, которую ничто не могло остановить, наступала наша армия. В результате смелой операции, когда советские войска форсировали Сиваш и захватили плацдарм, расположенный южнее этого мелководного залива, обстановка в Крыму изменилась: гитлеровцы начали отходить, чтобы не оказаться в кольце.

В смерче, сметающем врага, на переднем крае — летчики Нельсона Степаняна.

После прорыва немецкой обороны на Перекопском перешейке 11-я дивизия, куда входили штурмовые полки Степаняна и полк, где был Пысин, перебазировались на аэродром Саки.

Все здесь говорило о том, что только недавно отсюда бежали гитлеровцы. Трудно найти что-либо уцелевшее: всюду валяются перекореженные, перекрученные балки, стоят обуглившиеся коробки сгоревших зданий, взорванные мастерские и подсобные помещения. При взгляде на аэродромное поле издали кажется, что какие-то огромные, неведомые животные расположились на отдых. А если подойти ближе, то видно, что это немецкие бомбы, которые враги не успели обрушить на крымскую землю… Кроме бомб, немцы не оставили здесь ничего целого.

Летчики-черноморцы появились на аэродроме сразу же после освобождения территории наземными частями. Вот он, аэродром: внизу белеет привычный посадочный знак. Самолеты благополучно приземлились, а потом летчики рассмотрели, что этот знак сделан из оригинального материала: простыней и матрасов, оставленных бежавшими в панике гитлеровцами. Черноморцы подвели итоги: горючего мало, но враг не будет ждать — сейчас время дорого. Надо что-то придумать. Отдается приказ: «Слить все горючее вместе и заправить им возможно большее число самолетов».

Так и сделали. Уже через час после прибытия на аэродром несколько машин поднялось в воздух на помощь нашим войскам, стягивающимся к Севастополю.

18

В Саки Степанян жил в небольшом финском домике, гордо именуемом «Гранд-отель». Домик стоял прямо на аэродроме, и у Нельсона всегда было много народу. Возвращаются летчики с задания — идут к нему, знают, что он встретит их с радостью, с открытой душой. Надо кому-нибудь вылетать — тоже ждут у гостеприимного хозяина. А если Степаняна не было, то дверь все равно не закрывалась. Эта привычка осталась у него еще с давних пор, когда он был инструктором в Батайске. Нельсон всегда рад людям, он не может без них. Не раз доставался из-под койки заветный анкерок с водкой, и законные сто граммов отмечали победу. Степанян всегда одним из первых был в курсе всех событий, и прямо после посадки товарищи обязательно заходили к нему.

Они не стучали. Дверь в «Гранд-отеле» никогда не запиралась.

— Нельсон!

Он быстро вскакивал из-за маленького столика, раскрывал объятия навстречу товарищу, и усталые глаза мгновенно загорались.

— Ну как, дорогой, все в порядке?

— Нормально!

— Э, дорогой, моими словами пользуешься. Это я всегда говорю «нормально», а ты давай рассказывай, иначе не выпущу.

— Не могу, горло пересохло.

— Значит, говоришь, пересохло? На водички выпей…

— Не могу, Нельсон, — смеется гость, — врачи запретили. Тебе, говорят, вода вредна, можешь размокнуть.

— Ну, раз врачи запрещают, ничего не поделаешь, это дело серьезное, — важно говорит Нельсон. — А как насчет ста граммов, дорогой? Что говорят врачи?

— Говорят, способствует. Способствует и укрепляет.

И начинается разговор, понять который может лишь тот, кому пришлось воевать. Разговор, в котором взрывы смеха чередуются с минутами молчания, когда узнаешь, что погиб тот, не вернулся с вылета этот, разбился третий. А где сейчас Мишка, с которым ты всегда вместе летал? А Ванн? А Сергей? Уже полковник? Ишь ты, силен парень!

Давно уже выпиты сто граммов, солдатская норма, а разговор все течет и течет, принося то радость, то горе. Ничего не поделаешь — война, а судьбы людские на войне как бы сжимаются во времени, и какой-нибудь месяц или два равны годам…

Из Саки было удобно держать под контролем отступающих гитлеровцев, которые стягивались к Севастополю. Гитлер решил сконцентрировать в Севастополе свои силы, чтобы удержать Крымский полуостров, но было ясно, что сейчас надо думать об эвакуации, а не об обороне. 18 апреля 1944 года основная масса гитлеровских войск сосредоточилась возле Севастополя.

Несмотря на всю свою хваленую организованность, фашисты не могли бы стать образцом порядка — каждый старался как можно скорее покинуть столь негостеприимную землю. Корабли шли один за другим, и у наших летчиков было много объектов для выбора. Вот тут-то штурмовикам пригодилось бомбометание с малых высот, причем выбирались наиболее крупные боевые корабли. В результате немцы почувствовали, что они в западне. Все — земля, море и небо — были против них.