Ипц

Рудакова Кузьма нашел сразу. Он сидел и рассматривал девушек.

— Насилу ушел от своей хозяйки, чуть до смерти не заговорила, — сказал он и стал раздеваться. — Ты не хочешь прогуляться в церковь, посмотреть, какие там черти колокол грызли?

— Сейчас?

— Сколько у нас времени осталось до смены?

— Часа три.

— Если тебе не хочется, то я не настаиваю. Схожу один, — сказал Кузьма.

— Пойдем, — согласился Рудаков.

Они зашли в прохладное здание церкви. Со вчерашнего дня здесь мало что изменилось. Лишь было пусто и тихо. Настолько тихо, что осторожные шаги ребят шуршали где-то под высоким голубым потолком. Маленькая старушка — служительница — зло и враждебно посмотрела на ребят.

— Думаю, что она не только не пустит нас на колокольню, но и отсюда выпрет за милую душу.

— Простите нас, гражданочка, нам бы ваше начальство повидать, — сказал Рудаков.

Старушка посмотрела на него и презрительно поджала губы. Кузьма выступил вперед и заслонил собою Рудакова.

— Скажите, пожалуйста, батюшка дома?

— А где же ему быть… — недовольно прошипела старуха и вдруг заговорила быстро и злобно: — Ступайте, богохульники! Ступайте вон, пока людей не позвала. Вы думаете, я не знаю? Я все знаю. — И старуха подняла к потолку свой костлявый пророческий палец. — У ироды несчастные, погибели на вас нет. У, лоцманы окаянные, прости господи мою душу грешную. Ступайте, кому я сказала!

— А почему лоцманы? — спросил Кузьма, когда они, еле сдерживая смех, выскочили на улицу.

— У местных старух это почему-то самое страшное ругательство.

— Ну что ж, придется идти к попу.

— Может, не стоит? — спросил Рудаков. — Может, к черту всех нечистых? Что нам, больше всех надо?..

— Как хочешь, — оказал Кузьма, — а мне интересно, кто это хотел меня спихнуть с обрыва. — Он усмехнулся. — С чисто познавательной точки зрения.

* * *

Домик попа примыкал к церковной ограде. Старинные липы на церковном дворе накрыли его своими тяжелыми ветвями. Поп оказался дома один. Он был в байковой клетчатой рубахе и в летних брюках. В руках он держал рубанок и гладко обструганную дощечку. Кругом пенились белоснежные, курчавые стружки. Длинные волосы священника были прихвачены тонким ремешком. От этого батюшка выглядел смешно, симпатично и был больше похож на мастерового или на первопечатника Ивана Федорова, чем на попа. Ребятам настолько он показался необычным после вчерашнего, что они застыли в молчании на пороге. Поп, видимо, тоже удивился неожиданным гостям. Он так и остался стоять с рубанком в руках. В его густой бороде светились веселые светлые стружки.

— Ну, что же вы стоите? Милости прошу. Присаживайтесь, пожалуйста, — наконец произнес поп густым и теплым басом. — Гости вы, прямо сказать, неожиданные, но столь же приятные. Не часто меня навещают молодые люди, совсем не часто…

— Здравствуйте, — сказал Кузьма, — извините нас, пожалуйста. Мы не решились бы побеспокоить вас, ежели б не острая необходимость.

— Прежде всего не откажите со мною чаю выпить, а потом уж и о деле. Сейчас мало кто соблюдает законы русского радушия и гостеприимства… Ведь как положено на святой Руси: сначала в баньку сводить, потом напоить-накормить, а уж затем и о деле спросить.

Поп отправился хлопотать на кухню. Вскоре на столе появился электрический самовар, варенье в заводских банках, конфеты, печенье.

— Вот сладости держу лишь для внучки. Однако как хорошо пригодилось.

Ребята сидели совершенно обалдевшие. К тому же им было неудобно, что из-за них у попа вышло так много хлопот.

— Может быть, не стоит, — робко сказал Рудаков, — мы на минутку.

— Ну, так скоро я вас не выпущу, — оживленно заверил их поп. — Человек я здесь новый, гости у меня редки, а гостям я всегда рад несказанно.

— Тогда давайте знакомиться, — предложил Кузьма. — Его зовут Игорь, а меня — Кузьма.

Поп несколько смутился от предложения Кузьмы и, пожав плечами, величественно пробасил:

— Зовут меня отец Федор…

— Понимаете, мы к вам не по служебным делам, то есть не по церковным, так что по имени-отчеству нам было бы привычнее, — попросил Рудаков.

Отец Федор воровато оглянулся.

— До семинарии меня звали Федор Макарович… Ежели вам так удобнее, то пожалуйте…

Зашумел электрический самовар. За столом стало уютно. Поповский бас рокотал дружелюбно, словно весенний ласковый гром. Расчувствовавшись, отец Федор угостил ребят розовым ликером собственного приготовления. Сам он еле пригубил, зато любовно рассказал секрет приготовления.

— А делается сей напиток таким образом. Утром я выхожу в сад и смотрю, обветрилась ли роса с цветов. Как только солнышко росу слизнет, начинаю я обрывать розовые лепестки. Притом, прошу заметить, есть тут малая хитрость. Лепестки годны лишь те, что сами сей же день непременно отпадут. Потом лепестки эти я кладу в стеклянный сосуд, обильно сдабривая сахаром. И в таком состоянии вывешиваю сосуд на солнце. Потом через месяц в перебродившие лепестки я добавляю известного зелия.

— Прекрасный ликер, — похвалил напиток Кузьма и отставил рюмку. — Теперь, Федор Макарович, разрешите и о деле. А то у нас мало времени. Вы, конечно, слышали странные слухи о том, что якобы черт унес двух женщин и пытался утащить колокол и что его вчера ночью видели на колокольне? Одну из женщин действительно нашли под обрывом. Она разбилась насмерть. Это была его тетка, — Кузьма кивнул на Рудакова.

— Да. Я слышал и мало в это верил. Но меня эти разговоры обеспокоили. Народ в слухи верит. Они не укрепляют веру, а, напротив, отворачивают лицо от церкви.

— А не могли бы мы подняться на колокольню и посмотреть на следы зубов, которые оставил там нечистый? Может быть, это имеет какое-нибудь отношение к гибели его тетки.

— Я не против, — согласился поп, — мне утром звонарь говорил об этом. Я, признаться, подумал, что померещилось звонарю с похмелия. Но для того мне надо переодеться.

— Мы подождем.

На колокольню батюшка поднялся первым. Карабкаясь по лестнице вслед за ним, ребята услышали его удивленное покряхтывание. Отец Федор сидел верхом на балке и внимательно разглядывал огромное медное ухо колокола.

— Очень загадочно… — сказал он и, охая, спустился по приставной лесенке вниз. — Если поп позволяет себе пользоваться электрическим самоваром, так он только поп. Только человек, да притом вдовец. Но я не могу представить, чтобы черт пользовался ножовкой. Я этот инструмент в руках держал неоднократно, и сомнений у меня нет. Можете посмотреть сами.

Кузьма буквально взлетел по лестнице и тут же спустился назад.

— Да… — сказал он. — Это ножовка. И пилил он с полчаса, если это сделано за один раз. Скажите, отец Федор, а как он мог сюда попасть?

— Попасть не мудрено… Двери наверх открыты, но проходить надо или через алтарь, или через другой вход, который всегда заперт.

Они спустились на землю и снова зашли в дом к отцу Федору. Рудаков уже озабоченно поглядел на часы, а затем на Кузьму с немым укором. Потом прошептал одними губами:

— На дежурство… Я не могу больше…

Кузьма сделал вид, Что не понял. Тогда Рудаков поднялся и, сколько мог, вежливо откланялся.

Отец Федор и Кузьма остались вдвоем. Поп снова налил чаю. Придвинул банки с вареньем.

— Да… — сказал Кузьма. — В городе происходят очень непонятные вещи… Кстати, что случилось с вашим предшественником? Я слышал о какой-то загадочной истории, но таким слухам трудно верить…

Отец Федор прошелся по комнате. Снял со лба тонкий ремешок, придерживавший волосы, и они рассыпались, так и не придав отцу церковного вида.

— Отец Михаил наложил на себя руки. Это печать большого, несмываемого греха на весь приход!

В голосе священника зазвучали сердитые и даже официальные нотки. Кузьме сразу представилось, что он присутствует на собрании профкома местного хлебозавода.