Ипц

— Что же, они твои родственники, что ли? — улыбнулся Кузьма. — Уж больно много их для родни, разные очень.

— Они мои братья, — серьезно ответил Музыкантов.

Кузьма опешил. Он ожидал чего угодно, но чтобы этот мальчишка, тихоня, так явно издевался над ним… Нет, этого Кузьма не ожидал. Видно, у него сильно переменилось лицо, настолько сильно, что Музыкантов отпрянул от него и прошептал, заметно побледнев:

— Я правду говорю, верь мне. Больше я ничего не скажу. Не имею права.

— Так, значит, они твои братья. И сказать ты мне больше ничего не можешь. А придется. Войди в мое положение. Мне нужно узнать, что тебя с ними связывает, что это за народ, чего они хотят и чего хочешь ты. Ты не уйдешь с этой вышки, пока все мне не расскажешь. Если ты будешь упрямиться, то я позову сюда всю смену, и мы будем решать, что делать с тобой дальше. Я все тебе сказал. Решай.

— Эгей! На вышке! Кузьма! Срочно к начальнику.

Кузьма чертыхнулся про себя. Изучающе посмотрел на Музыкантова.

— Ты подождешь меня?

— Да.

— Я скоро. Никуда не уходи. В любом случае будь на станции.

— А если я уйду? — спросил Музыкантов, и что то незнакомое, несоответственное с его обычным обликом мелькнуло в его глазах.

— Я думаю, что ты все-таки не уйдешь. Это в твоих интересах…

— Хорошо, — согласился Музыкантов. Кузьма заметил, что он уже не кажется таким тихим, как прежде.

…Начальник станции встретил его на пороге своего кабинета.

Однако вы не торопитесь. Служили в армии?

— Не пришлось.

— То-то и видно. Дисциплинка у вас… Посмотрите, что с радиостанцией. Все время фонит. На пляже ни слова не слышно.

«Черт бы тебя забрал вместе с твоей радиостанцией. Ведь уйдет Музыкантов, тогда ищи его по городу».

Он расположился так, чтобы из окна кабинета видеть всю веранду станции. Музыкантов спустился с вышки, взял краску и кисти и принялся красить шлюпку, лежащую вверх килем на пандусе.

«Ну и хорошо. Все время на виду».

Начальник любознательно заглядывал ему через плечо.

«Если Музыкантов пойдет со станции, брошу все к черту и побегу за ним. Все равно операция идет к концу, и на станции мне больше нечего делать».

Музыкантов продолжал спокойно красить шлюпку.

— Ну вот, кажется, все.

— Сейчас попробуем.

Начальник станции поставил перед собой микрофон, откашлялся и произнес:

— Раз, два, три, четыре. Проверка, проверка. Идите на улицу, послушайте.

Кузьма вышел и с улицы показал начальнику, что все прекрасно. Он выставил большой палец вверх и потряс рукой. Начальник удовлетворенно кивнул ему.

…Музыкантов так ничего толком и не рассказал. Он намекнул, правда, что является членом некоего тайного общества.

— Единственное, что я могу сделать, — это отвести тебя туда. Там ты все узнаешь.

Об акваланге и катере Кузьма решил даже не спрашивать. Тут и так все было ясно. Ему хотелось узнать только одно — как они узнали, что он с Рудаковым решил спрятать вещи в водолазке. Это оказалось гораздо проще, чем Кузьма себе представлял. Музыкантов случайно подслушал их разговор. Кто лазил за вещами, оставалось неизвестным. Кузьма решил не отпускать сегодня до вечера Музыкантова от себя, но на всякий случай предупредил:

— Смотри, если кто-нибудь узнает о нашем разговоре…

Глава девятая

Еле дождавшись конца смены, Кузьма решил созвониться с Меньшиковым и спросить у него разрешения идти с Музыкантовым. Позвонить со станции не удалось — там все время толпился народ. Пришлось идти в город и искать телефон-автомат. Музыкантов сохранял полное спокойствие.

«И ведь не волнуется ни капли, будто направляемся на танцы или на прогулку, — отметил про себя Кузьма, — куда его вспыльчивость девалась? Или смирился парень? Не похоже, пожалуй. А может, не стоит с ним идти? Может, это ловушка? А что они со мной сделают? Не посмеют!»

Во всяком случае, Кузьма обрадовался, когда встретил машиниста Курбацкого.

— Гуляете? — спросил он.

— Да нет, — Кузьма похлопал Музыкантова по плечу, — мы вот с Толей в одно место собрались.

— А где же твой неразлучный друг Рудаков? Или вы уже больше не друзья?

— Да я и сам не знаю, где он. Хотел прийти на станцию, а не пришел. Он сегодня выходной. Вот теперь и не знаю, где его искать. Ты скажи ему, если он появится на станции, что я его ищу. И пусть он позвонит Меньшикову, возможно, мы с Толей будем у него. Только, пожалуйста, не забудь, а то одно интересное мероприятие может сорваться.

— Опять Рудаков девочек подцепил? — завистливым голосом спросил Курбацкий.

Кузьма молча многозначительно подмигнул.

Меньшикова в гостинице не оказалось. Кузьма долго слушал нудные длинные гудки и надеялся, что вот-вот там, в номере, Меньшиков откроет дверь, снимет трубку и густым, хрипловатым голосом скажет: «Я слушаю». Но трубку никто не снимал, а длинные гудки сменились частыми. Кузьма вышел из будки автомата. Музыкантов безучастно смотрел по сторонам.

— Что, не дозвонился? — равнодушно спросил он Кузьму, когда тот подошел к нему. Кузьма промолчал.

«Что же теперь делать? Нужно идти? Не нравится сегодня он мне, — Кузьма посмотрел на Музыкантова. — Ничего по нему не поймешь. Но рисковать надо».

— Ефим там будет? — неожиданно спросил Кузьма.

— Будет, — не задумываясь ответил Музыкантов.

«Ну, тогда легче. С этим можно будет договориться. Мужик головастый. Такой сгоряча дров не наломает. Да и я ему все еще нужен. Ведь не мог же он докопаться, кто я на самом деле. Интересуюсь всем в целях собственной безопасности… Пожалуй, стоит идти. Но отыскать сперва Рудакова все-таки нужно».

— Пойдем, — сказал он Музыкантову.

— Куда? — все так же безразлично спросил тот.

— К Рудакову.

Игоря дома не было. Мать его сказала, что ушел он утром и даже обедать не приходил.

«Где он шляется? Когда он позарез нужен, его нет».

Музыкантов подвел Кузьму к чистенькому, аккуратному домику, примыкавшему одной стеной к развалинам старинного особняка, на окраине города. Обшарпанная, исписанная вездесущими туристами колоннада особняка дышала в косые, малиновые лучи заходящего солнца пылью и запахом кирпича. Над бесформенными сломами стен носились стрижи. Они влетали в пустые окна, чертили стремительные круги по бывшим гостиным и спальням. С пронзительным криком они вылетали из окон бывшего кабинета и неслись к морю, где их крик мешался с плачем чаек.

— Смотри, как низко летают. К дождю…

— Чей это дом? — спросил Кузьма, запрокидывая голову и разглядывая увитые диким виноградом и плющом стены.

— А ничей, — пожал плечами Музыкантов.

— Раньше-то он чей был?

— Кто его знает? Говорят, какой-то граф здесь жил. А сейчас его зовут просто «Казаковский дом». Я даже не знаю почему…

— Там кто-нибудь из «братьев» сейчас есть?

— Не знаю, обычно собираются позднее. Когда войдем, тебя остановят, спросят, к кому ты. Ответишь: «Я пришел к себе, это мой дом». Тогда тебе скажут: «Тебя давно ждут здесь». Ответишь: «Я пришел к тому, кто ждет меня». Запомнил? Если перепутаешь слова — тебя не пустят, постарайся запомнить.

— Зачем ты ходишь сюда? — спросил Кузьма.

— Тебе легко спрашивать…

— Не силой же тебя тянут сюда?

— Что ты знаешь о силе? Если ты стукнул меня сегодня, то думаешь, что ты сильный? Что ты знаешь о жизни? — Музыкантов говорил не своим языком не свои мысли, и даже голос его стал старше, древнее, трескучее, словно он внезапно постарел на много лет. Сразу он как-то сгорбился, взгляд его стал туманным и мечтательным, глаза остановились. Так человек смотрит на яркий свет, у него слезятся глаза, текут ручьем слезы, а он не может оторваться. Свет загипнотизировал его. Кузьма с удивлением смотрел на странную метаморфозу, приключившуюся с Музыкантовым.

Они вошли в калитку, проделанную в высоком темно-зеленом заборе. Прошли мимо домика и очутились в неприметном сарайчике. Там было сумрачно. Помещение освещалось одной пятнадцатисвечовой лампочкой. Кузьма с трудом различил человека, сидевшего за сколоченным из белых досок столом.