Страница 18 из 23
— В какой город?
— Вот чудак! Не знает, в какой. В Белую Церковь. Во-он по тому шляху! — махнула она рукой в сторону солнца.
— А далеко город-то?
— Далеко! Мужики за день на добрых конях не добираются. Я-то там ни разочку не була…
Когда я, запыхавшись, выбрался на косогор, на опушке машины не было.
«Неужели уехали? Не дождались? А может, специально меня отправили в село, сами — в другую сторону». Так я и стоял, почесывая голову. Тихий свист заставил меня обернуться. Петя-два в одних трусах манил меня из кустов. Оказывается, они решили денек передохнуть, а ночью тронуться в путь. «Оппель» загнали в самую чащу да еще понатыкали в него ветки, куда только можно.
Лейтенант, заложив руки за голову, лежал на траве и думал. Редкие пятна света, прорвавшиеся сквозь листву, разрисовали его грудь, ноги и руки блестящими бликами разных форм и размеров.
— Виктор, ты будто леопард! Весь пятнистый! — смеясь, заметил Петя-два.
— Какой там леопард! — в сердцах бросил Петя-раз, отрываясь от своих дум. — Леопард — уважающее себя животное. Он бежать не будет, пусть на его пути хоть сам царь зверей станет. А мы драпаем от самой границы, да все на заранее подготовленные рубежи. А где они, эти рубежи?
Петей-два владели сейчас совсем «мирные» мысли. Он размечтался о горах, покрытых снежными папахами, о виноградниках, разбитых на склонах, о воде из бешеной реки, от которой стынут зубы. Эх, сейчас бы хоть кружку такой водицы! О своем маленьком белом домике на склоне горы.
— А мне, как кончится война, и податься некуда и не к кому, — заметил Виктор. В его голосе я уловил тоску и боль. — Может, к товарищам, детскому дому? Да где они? Поразбросала всех война.
— А где отец с матерью? — ляпнул я, но было уже поздно.
— Нет их у меня, Леня! Отца и матери в один день лишился. Говорят, «враги народа». Отец был комбригом, всю гражданскую в боях провел. Два ордена имел. Была сестренка, поменьше меня годков на пять, так ее отправили в детдом, а адрес мне не дают, сколько ни прошу. Олей звать. Меня даже в разведку не хотели брать. Один в военкомате, из ретивых, так прямо в глаза и хлестнул: «Сбежишь ты! Не станешь воевать за Сталина». Так я его чуть стулом не огрел, да сдержался, наказ отца вспомнил: «Считай до десяти…» Одно выручило — учился в институте на немецком отделении.
Лейтенант замолчал, покусывая травинку. Мы с Петей призадумались, притихли. Мне стало стыдно за свой неуместный вопрос, вызвавший грустные воспоминания у лейтенанта, и я от всего сердца промолвил:
— Виктор, не огорчайтесь. Перейдем линию фронта, поедем к нам в Новороссийск. Там у меня, наверное, мама, там дедушка, две тетки. Они очень хорошие и обрадуются вашему приезду.
— Спасибо, друг! — потрепал меня по голове Виктор. — Обязательно поедем. Я очень хочу узнать твоих родных. Они, должно быть, хорошие люди.
На войне люди как-то быстро сходятся друг с другом, поверяют свои тайны, делятся мыслями.
Мне казалось, что я знаю Виктора и его товарищей целую вечность. Они вдруг стали мне такими близкими и дорогими. Я рассказал им, не утаив ничего, и о себе, и о крепости, и о том, как растерялся с дружками. Вспомнил тюремный оркестр, увиденную мною картину битвы танков, приезд в часть маршала Блюхера и то, как мы покинули Дальний Восток…
Ночью наш «оппель» не спеша выбрался из своего укрытия и, не зажигая фар, покатил через село. Предложение Пети-два прикокнуть старосту было решительно отвергнуто лейтенантом. Виктор сидел за рулем в полной парадной немецкой форме, которая ему была узка. Петя-два примостился рядом с ним, напялив на голову пилотку с орлом и положив на колени автомат. Мы тряслись в кузове, то и дело поглядывая вперед.
Начало светать, когда полевая дорога вдруг уперлась в щебенку грейдера. Кругом было пустынно, поля терялись в сереющей мгле. Грейдер уходил на разгорающийся восток.
Виктор, приглушив мотор, крикнул:
— Попытаем счастья!
Я почувствовал, как автомат, протянутый мне Петей-раз, больно ударил в плечо.
— Диск полный?
— Да!
— А еще есть?
— Конечно!
Пока мы перекидывались односложными фразами, «оппель» шустро катил к большаку. Сзади послышался вой автомобильных клаксонов. Вскоре с мягким свистом мимо нас промчалась машина, за ней другая. Упершись носами в заднее зарешеченное стекло кабины, мы с Петей-раз успели разглядеть, как впереди, приседая на ухабах длинным и черным телом, шла легковая машина с открытым верхом. В ней сидели трое. Метрах в двухстах, приотстав от шлейфа пыли, поднятой первой машиной, неслась другая открытая машина, битком набитая гитлеровцами. Обе машины уходили от нас все дальше и дальше.
— Ишь ты, в переднем «хорхе», видать, большие тузы покатили! — сплюнул Петя-раз. — Гранат пару швырнуть бы в самую кучу.
— Точно! — поддержал я. — Догнать бы их, а потом в лес смыться. Пусть ищут!
…На далеком пригорке выплыло небольшое село с торчащими журавлями колодцев, с темными пятнами садов и одинокой мельницей, гордо удалившейся от наскучивших ей хатенок на лысеющий бугор. Ее крылья неторопливо вращались, напоминая о том, что жизнь идет и никакая война ее не остановит.
По брезенту кузова забарабанил Петя-два.
— Эй! — кричал он. — Эй! Вы что, заснули?!
— Перестань орать! — рявкнули мы в две глотки. — Не глухие. Что надо?
— Фрицы, что нас обогнали. В селе водицу пьют. Смотрите там!
«Оппель» рванул. Петя-раз деловито щелкнул затвором. На пол около заднего борта он поставил ящик с гранатами.
Спокойствие и решительность Пети-раз заставили и меня приготовиться. Мы раскрыли маленькие брезентовые окошечки, что были на задней стенке и по бокам.
Мимо начали проскакивать саманные хатки, старательно побеленные известью, с соломенными крышами и маленькими оконцами с заклеенными газетными полосами стеклами, чтобы не выбило взрывной волной. Но война здесь, по всему было видно, прошла стороной.
На небольшом пятачке перед колодцем стояли легковые машины. Когда нам до них оставалось метров двести, «хорх» резко взял с места и, подняв облако пыли, скрылся в нем.
Шофер второй машины доливал воду в радиатор. Наш грузовик прошел впритирку с его лакированным бортом.
Позади рвануло: «Трах! Трах!» Раздались крики. Петя-раз прямо через брезент кузова разрядил диск. Мотор ревел на предельных оборотах, пытаясь не упустить ушедший далеко вперед «хорх». Сквозь окошко я успел разглядеть белую стрелку спидометра, метавшуюся за цифрой сто.
Справа вырос горб холма. «Оппель» выскочил на пригорок и устремился вниз. Нудно задребезжала какая-то плохо закрепленная деталь. Дорога делала крутой поворот влево и поднималась опять вверх. «Хорх», глухо завывая, одолевал последние метры. Его приземистое хищное тело блеснуло в лучах солнца и скрылось.
Вот и мы пошли на подъем. Здесь Виктор сумел отыграть несколько десятков метров. Дальше было ровное место. Мощный восьмицилиндровый «хорх» стал заметно уходить. Наша машина взревела и послушно рванулась за ним. Дорога, петляя, опять круто забирала в гору. Теперь фашистов не было видно. Гудение мотора перебило разнесшееся эхо выстрела. Пуля щелкнула о придорожный камень и, по-комариному запев, унеслась.
В тот самый момент, когда наш «оппель» достиг середины змеящегося пути, вновь глухо разнесся звук выстрела. Разрывная пуля врезалась в землю перед самым капотом. Вторая угодила прямо в ветровое стекло, золотистые ниточки-паутинки побежали в разные стороны от рваной пробоины. Виктор ударил кулаком по остаткам ветрового стекла. Осколки со звоном посыпались на капот. Больше выстрелов не было.
«Оппёль» вынесся наверх. Черный «хорх» пылил далеко впереди.