Колония

Ты здесь живешь?

Да. В доме у бабушки.

А дом, в котором живу я, чей?

Брата Михала.

А он где живет?

В Америке.

Это не на острове.

Нет, подтвердил Джеймс. У него тут два дома. Он их сдает. Кучу деньжищ получает с таких, как вы.

Домовладелец в отсутствии, сказал Ллойд. Причем ирландец, сказал Джеймс.

А это что-то меняет?

По мне, ровным счетом ничего.

Ллойд сел на прежнее место. Михал и Франсис уже расположились за столом. Бан И Нил принесла тарелки с жареной рыбой, картофельным пюре, отварной капустой. Ллойд поковырял пищу, но есть не стал.

Поесть надо, мистер Ллойд, сказал Михал.

Я не голоден.

Обед каждый день в час, мистер Ллойд, ужин в половине седьмого.

То есть это ужин?

Да.

А похоже на обед. А обед на что похож?

На ужин.

Ллойд рассмеялся.

Чего-то я не понимаю.

Да все просто, мистер Ллойд. Еда почти всегда одна и та же.

Марейд налила чая, Бан И Нил разрезала яблочный пирог. Ллойд съел и выпил.

Так-то оно лучше, сказал Михал.

Еще бы, сказал он.

Художник встал, кивнул двум женщинам у печки. Спасибо.

Они кивнули в ответ.

Та failte romhat.

Пойду пройдусь, сказал он. Сориентируюсь. Вечер для этого самое то, сказал Михал.

В какую сторону лучше?

Да в какую хотите.

Я бы посмотрел на утесы.

Там не заблудишься, мистер Ллойд.

Это утешает.

А вот свалиться можно.

Спасибо. Буду об этом помнить.

Он взял пальто, шляпу, блокнот, карандаш и поднялся по деревенской улице на холм, мимо стариков, которые стояли, прислонившись к низкой стене, с сигаретами в руках, во рту, на земле лежали собаки. Старики ему помахали, улыбнулись, стали глядеть, как он шагает по тропинке, плохо понимая куда, зная только, что хочет прочь, подальше от любопытных глаз, от длинных языков; он шел и дышал стремительнее, чем ему бы хотелось, замедлил шаг только за пределами деревни, возле куч торфа, накрытого синей, оранжевой и белой пленкой — она была обвязана веревкой, но все же хлопала на вечернем ветру. Он миновал огород, грядки с картофелем, капустой и луком, обложенные толстым слоем гниющих водорослей, с земли что-то склевывали куры. Ему встретились три коровы, две свиньи, еще нескольких кур, четыре осла и стадо овец, которые щипали травку: на тропинке она росла гуще; тропинка стала совсем узкой, когда он попал из деревни в дикую часть острова, земля под ногами сделалась влажной, трава здесь пожелтела и высохла, пожухла и погорела на ветру. Тут и там прыгали, резвились кролики, птицы вспархивали из травы, перекликались, улетая вверх, к вечернему солнцу. Он засвистел и пошел дальше, приостановился, когда тропка закончилась, исчезла в траве.

Огляделся, пытаясь понять, куда дальше, ничего не нашел и зашагал прямо по траве к самым отвесным утесам, помедлил, чтобы зарисовать дерево, сбитое ветром в плотный шар переплетенных со стволом ветвей, потом еще — зарисовать озерцо с солнечными бликами на воде. Он гудел себе под нос, поднимался на холмы в поисках утесов, которые приехал рисовать, отметил, что здесь уклоны куда круче, что здесь, в западной части острова, если идти в направлении вечернего солнца, которое все еще стоит в небе высоко, выше, чем он привык, начинает ломить икры. Внутри зародилась дрожь предвкушение

возбуждение

автопортрет: свидание вслепую

Он подошел к краю утеса, наклонился вперед, закрыл глаза правда из книги лодка с ногами неправда из книги поющие лодочники неправда правда все одно утесы как ответ

Он открыл глаза, глянул вниз с утеса. Пнул пожухшую от ветра траву пастель синий зеленый

оттенки розового

воскресные художники ограда парка

ты недостоин

масляной краски

плесени

дождь и холод

капусты

картофеля

зажаренной рыбы

Он плюхнулся на траву, закрыл лицо локтями. автопортрет: после свидания вслепую Подсчитал потери, деньги, потраченные на переправы, поезда и автобусы, аванс за дом, еще расходы на путешествие к югу к подсолнухам

красным крышам

растрескавшейся земле

блеску моря

к тому, что уже написали

Встал, еще раз взглянул на утесы, в надежде увидеть их иначе, такими, как в книге. Покачал головой, повернул назад к деревне, пошел по закраине острова, под напором усиливающегося ветра. Засунул шляпу в карман, ошеломленный яростью порывов, карабкался вверх в поисках тропы, высматривал путь обратно к себе в коттедж, чтобы сложить вещи и уехать с лодочниками, вернуться

обратно

к сытым

самодовольным

дельцам

их душечкам

ауэрбаху

бекону и Фрейду душечки дельцов душечка-делец

Ветер задул так, что он упал на колени, плохо понимая, как вернуться. Дополз до верхней точки склона, до края острова, в надежде увидеть огни деревни. Посмотрел вниз. На утесы. Прямо как в книге — косматая крепкая буйная красота, грохот волн, разбивающихся о камни в двухстах футах у него под ладонями и коленями. Он плюхнулся на живот, вытянулся дальше за край, мощь волн, ударяющих в скалы, сотрясала ему плоть и кости красота

нездешняя

незримая

ненаписанная

достойная

масляной краски

Он рассмеялся

плесени

дождь и холод

картофеля

зажаренной рыбы

Он так и лежал на животе, глядя, как закатное солнце озаряет западную стену утеса, световое шоу из нездешних тонов розового, красного, оранжевого и желтого, таящегося в камне, цветов, которые он никак не ждал отыскать так далеко на севере. Он зарисовал их в блокнот, пополз на четвереньках вдоль края утеса, чтобы взглянуть на пещеры и арки, высеченные океаном, зарисовать селедочьи плавники, бакланов и крачек — они кричат и заляпывают камень жирным белым удобрением, которое камню не впитать, зарисовал, как здесь, далеко на севере, падает свет, зная, что на рассвете падать он будет иначе, и в полдень тоже, иначе в четыре часа дня, в дождь, туман, зимой, осенью, летом, весной, перекличка солнца и камня, бескрайняя, бесконечная.

Он перекатился на спину и посмотрел в потемневшее небо, продолжая гудеть одна правда

две правды

три правды

а лодочники все же поют на веслах

но

только

не

Для

меня

Утром, позавтракав кашей, чаем и хлебом, он задал Бан И Нил вопрос. Произнес его медленно, проговаривая каждый слог.

Вы знаете, когда приходит почтовое судно? Она выключила радио, крикнула. Примчался Джеймс.

Bi ag caint leis, сказала она.

Вам чего? — спросил мальчик.

Почтовое судно. Когда оно приходит?

Завтра, мистер Ллойд.

А я думал, сегодня.

Сегодня воскресенье.

Мне нужен мой багаж.

По воскресеньям суда не ходят, мистер Ллойд.

И что мне делать до завтра?

Джеймс пожал плечами.

Ждать.

Ллойд вынес стул на улицу, поставил на сланцевую плиту, вкопанную в землю у входа в его коттедж. Открыл блокнот, стал зарисовывать деревню, коттеджи, домики, мужчин и женщин, передвигавшихся от двери к двери, собак, кошек и кур на единственной улице. Зарисовал море, тропу, ведущую к морю. Зарисовал Джеймса, который шел к нему с чашкой и тарелкой, чаем и хлебом, в чай уже добавили молока, на хлеб намазали тонкий слой масла и варенья.

Это вам подкрепиться, мистер Ллойд.

Спасибо, Джеймс.

Он взял у него чашку и тарелку.

Аты сегодня чем займешься?

На мессу пойду.

Я не видел церкви.

В здании школы.

А священник?

Джеймс пожал плечами.

Бан И Нил что надо знает.

Джеймс ушел, Ллойд продолжал рисовать островитян: они приоделись, мужчины в костюмах, волосы зачесаны назад, женщины в платьях, кардиганах, с подкрашенными губами.

картины острова: воскресная месса

Михал помахал рукой, окликнул.

Пойдете, мистер Ллойд?

Ллойд покачал головой.

Это не для меня.

Взял пальто, шляпу, засунул блокнот и карандаш в карман и пошел по краю острова, держа вслед за солнцем к югу и востоку, — здесь подниматься по склонам было не так мучительно. Посидел на траве, посмотрел в морскую даль вокруг острова: солнце блестело на водной глади, птицы ныряли, охотились, а он грелся на солнце вдали от Лондона, от других, от них, их выставок, рецензий, рукоплесканий, их сцены