Колония

Повернитесь, пожалуйста, Марейд.

Она помедлила, глядя на него, на художника, который унесет меня с острова. Бессмертие я обрету, только если вы не оплошаете, мистер Ллойд. Если вы художник не хуже того, что написал спящую женщину, тогда мне суждена та же жизнь, что и ей, — меня не изуродуют ледяные ветра и колючие дожди, которые иначе будут каждую зиму корежить мое лицо, пока однажды кожа моя не сдастся, не обветрится и не растрескается, как обветрилась и растрескалась кожа на лицах моей матери и бабушки.

В мою сторону, сказал он.

Она повернулась. К нему лицом. Глазами, губами, грудями, животом, бедрами, волосками на лобке, коленями, ступнями.

Спасибо, сказал он.

Она слегка нагнула голову, закрыла глаза.

Глаза откройте, сказал он.

Она смотрела, как он смотрит на нее, глаза считывают ее мысли, передают карандашу. Он работал лихорадочно и при этом тихо гудел.

картины острова: марейд I, лицо и волосы

картины острова: марейд II, плечи и груди

картины острова: марейд III, живот, бедра, лобок

картины острова: марейд IV, ноги и ступни

картины острова: марейд V, спина и бедра

картины острова: марейд

Он опустил карандаш и блокнот на пол и, отдуваясь, постанывая, поднялся, вышел наружу. Она завернулась в простыню, подняла блокнот, чтобы посмотреть на себя, раздробленную на отдельные части, лист за листом: плечи, спина, бедра, груди, живот, ляжки, лобок, колени, ступни, дальше подробные зарисовки лица, подбородка, четкого и смазанного, нос, брошено после трех попыток, как будто оказалось слишком сложно или совсем неинтересно, потом глаза, десятками, страница за страницей грустных неприкаянных глаз, еще грустнее, чем у него, как будто он рисовал себя, не меня, ведь это у него глаза грустные, неприкаянные, а у меня нет, всяко не такие грустные, не такие грустные и неприкаянные, как у него.

Он вернулся, она положила блокнот.

Что думаете?

Она пожала плечами.

Не хотите говорить, что думаете?

Та se go maith, сказала она. Хорошо.

Он улыбнулся.

Спасибо.

Она поежилась.

Простите, вы, наверное, замерзли.

Он подбросил торфа в печку. Она оделась.

Глаза, сказала она.

Что с ними такого?

Грустные глаза.

Он пожал плечами.

У вас грустные глаза, Марейд. Красивые, но грустные.

Он заварил чай, они сели снаружи, плечом к плечу на его непромокаемый плащ, слушая, как птицы выводят свои утренние песни.

Утром в пятницу, двадцать седьмого июля, Джим Райт и его дочь двадцати одного года от роду садятся в его машину.

Ему сорок восемь, женат, четверо детей. Протестант, активный член Оранжевой ложи имени короля Вильгельма, бывший полицейский-резервист. Поет в церковном хоре, участвует в деятельности Армии спасения.

Он должен подвезти дочь до работы, а потом ехать на службу — он заведует складом в автомастерской в Портадауне, графство Арма. Жена в отпуске, в отъезде.

Он включает зажигание. Машина взрывается, Джим погибает, дочь получает тяжелые ранения.

Ответственность на себя берет Ирландская национальная освободительная армия.

Бедняжка в отпуск уехала, сказала Марейд. Повезло ей, сказала Бан И Нил.

Да ну тебя, мам. Прекрати.

Хоть успела отдохнуть, прежде чем потерять

мужа. Мне и того не выпало. Тебе тоже.

Мам, все равно ужасно.

Да, знаю.

Ты в порядке, мам?

Мы-то вряд ли вообще когда сможем поехать в отпуск, Марейд.

Да, наверное. Да если бы и смогли, оно тебе на что?

Я б отдохнула. Отсюда уехала.

Марейд покачала головой.

Вряд ли. Не умеешь ты сидеть без дела.

Я б попробовала.

Да ты будешь всю дорогу за кур переживать,

Думать, собрал ли Джеймс яйца.

Бан И Нил засмеялась.

Да, правду ты говоришь.

Она вздохнула.

А ты не хочешь в отпуск, Марейд? В Грецию съездить, как твоя тетка?

Мам, островов нам и тут хватает.

А в город?

Город для меня великоват.

Бан И Нил кивнула.

Для меня тоже.

Да и вообще, вдруг они вернутся, пока я в отъезде.

Кто?

Лиам, папа и Шимас.

Бан И Нил уставилась на дочь.

Ты правда в это веришь, Марейд?

Марейд улыбнулась.

Нет на самом деле. Но из-за этого мне в отпуск не хочется.

Бан И Нил медленно кивнула.

Да, пожалуй. Ты в домике у них убралась?

У кур?

Я убралась.

Еще яйца нашла?

Нет. Все собрали.

В субботу, двадцать восьмого июля, Джеймс Джозеф Маккан идет по Обинс-стрит в Портдауне, графство Арма, в части города, населенной в основном католиками. Ему двадцать лет, католик. Рядом с ним останавливается красный «форд-эскорт». Добровольческие силы Ольстера. Раздается выстрел. Джеймс Джозеф Маккан вваливается в двери соседнего паба — он в сознании, но истекает кровью. Вскоре после госпитализации в клинику Крейгаво-на он умрет.

В Портадауне десять с лишним тысяч человек пришли на похороны, мам.

Включи погромче, Марейд.

Они оторвались от готовки, стали слушать новости. Вот это похороны.

Половина города, Марейд.

И сколько из них придут хоронить этого бедного парнишку-католика? А он просто шел по улице. Да уж вряд ли половина города.

Уж в этом-то городе точно, мам.

Массон прошел мимо окна, с диктофоном через плечо. Помахал им.

К Бан И Флойн пошел, сказала Марейд.

А ты ее слышала, Марейд? У него на пленке? Слышала, мам.

Очень у нее голос старый, сказала Бан И Нил.

Марейд засмеялась.

У тебя такой же будет, мам.

Не будет.

Будет. Через двадцать лет. А над тобой будет стоять какой-нибудь ученый француз и радоваться,

что отыскал последнюю ирландку, которая еще говорит по-ирландски.

Они рассмеялись и заварили чаю, Массон же поднялся на холм и постучал в дверь Бан И Флойн. Нагнулся, поцеловал ее, она улыбнулась.

Глупый француз, сказала она.

Он поцеловал ее в обе щеки.

С вами приятно быть глупым, сказал он.

Экий вы у нас, Джей-Пи.

Она чмокнула губами, посасывая трубку.

Ваше счастье, что я уже не молоденькая, Джей-Пи.

Оба рассмеялись. Он налил им обоим чаю, сел.

А вот Марейд молоденькая, сказала она.

Он кивнул.

Уж верно.

Да и красивая, сказала Бан И Флойн. Безусловно.

Бан И Флойн отпила чаю.

Англичанин тоже так думает.

Уж не сомневаюсь.

Я видела, как она утром возвращалась вон оттуда — как раз в это время гулять хожу.

Из его будки?

Она кивнула.

От вас ничего не укроется, Бан И Флойн. Ничегошеньки, Джей-Пи.

Он откинулся на спинку стула.

И чем, как вы думаете, она там занимается?

С англичанином.

Я без понятия, Джей-Пи.

А внутрь будки она заходит?

Насколько мне видно, да, Джей-Пи.

И что она там делает?

Это вы у нее спросите, Джей-Пи.

Ну, это не мое дело, Бан И Флойн.

Она улыбнулась ему.

Ой ли, Джей-Пи?

Он медленно кивнул.

Я, похоже, правду сказал, от вас ничего не укроется. Верно?

Верно, Джей-Пи, ничего.

А мать ее знает?

Про вас или про англичанина?

Ну, наверное, про обоих.

Про вас-то уж точно знает, сказала Бан И Флойн.

Он отхлебнул чая.

Хотя наверняка-то не скажешь, Джей-Пи. Айна умом никогда не отличалась. Ее обдурить недолго.

А про англичанина она знает? Про будку?

Бан И Флойн покачала головой.

Нет. Об этом ничего не знает.

А Франсис? Что он знает?

А он ждет в высокой траве, Джей-Пи. Вам это

известно. Да и всем нам.

Он подался вперед, уперся локтями в ляжки, сложил чашечкой ладони.