Как на ладони

— Джасира? — позвала Мелина, стуча в дверь.

— Да?

— Ты не могла бы открыть дверь?

Я отперла и распахнула дверь.

— Привет, — поздоровалась Мелина. На ней были спортивные штаны и голубая мужская рубашка, у которой не сходились пуговицы на животе, так что Мелина оставила низ расстегнутым.

— Мне придется вернуться домой? — спросила я.

— А ты хочешь домой? — в свою очередь спросила Мелина.

— Нет, — ответила я и разревелась, ведь я никогда раньше не отвечала на такие вопросы правдиво.

Мелина попросила меня подойти, и я послушалась. И мне даже было все равно, что, обнимаясь, мы обнимали и Дорри, оказавшуюся посередке.

После того как я вышла из ванной, мы не очень-то много разговаривали. Мелина только велела отнести мне свои вещи в кабинет Гила — за исключением “Плейбоя”, который она молча взяла и убрала к себе в комнату. А когда она сообщила, что диван в кабинете раскладывается, я с трудом заставила себя не завопить от радости, что мне, возможно, разрешат остаться на ночь.

Потом мы спустились вниз и устроились в гостиной. Мелина вязала, я читала книгу, Гил разбирался с бумагами. Оказалось, что это вовсе не счета, а ценные бумаги, и он пытался выяснить, выручит ли хоть сколько-нибудь от их продажи. Теперь, уйдя из Корпуса мира, Гил начал работать на “Меррилл Линч”.

Я не знала, какую главу из своей книжки мне читать. Кажется, в ней не осталось ничего, чего бы я не знала. Потом я нашла главу, посвященную детям, которых заставили участвовать в сексуальных действиях против их воли. При этом их телам это нравилось, совсем как в моем случае с мистером Вуозо. В книжке говорилось, что я ни в чем не виновата, что я человек, а не растение, и именно поэтому мое тело так и отреагировало.

Мелина заявила, что слишком устала, чтобы готовить, так что Гил приготовил ужин из блюд йеменской кухни. Я немножко расстроилась, потому что папа всегда готовил такую еду, но, попробовав, поняла, что папина стряпня не идет ни в какое сравнение с ужином Гила.

— Какое вкусное мясо, — сказала я. — А у папы всегда жесткое получается.

— Арабы вечно все пережаривают, — кивнул Гил.

Мы сидели за пластиковым столом. Гил устроился ближе всех к кухне, чтобы при случае что-нибудь принести. Мелине из-за живота пришлось сесть довольно далеко от стола, и ее вилка проделывала долгий путь, прежде чем попасть ей в рот. Иногда еда с нее падала прямо на ее голубую рубашку. Меня это забавляло, потому что я еще раньше заметила, что вся ее одежда испачкана в одном и том же месте, но только теперь поняла почему.

Мне казалось странным, что мы так и не обсудили, что же случилось, поэтому я спросила у Гила, что же ему сказал мой отец.

— Ну, — начал Гил, — он хотел, чтобы ты вернулась домой вместе с ним. Ну и все в таком духе.

— А что ты ответил?

— Что ты в ванной.

Мелина рассмеялась. Гил тоже не сдержал ухмылки.

— А он? — заинтересовалась я.

— Да он все время повторял одно и то же: что ты его дочь и что он пришел, чтобы тебя забрать.

— А ты ему отказывал снова и снова? — удивилась я.

— Ну, вроде того.

— Но он ведь вернется, да?

Гил пожал плечами:

— Может быть.

— И тогда мне придется с ним пойти? — забеспокоилась я.

— Ты же вроде сказала, что не хочешь возвращаться домой, — заговорила Мелина.

— Я и не хочу.

— Ну, так и не волнуйся на этот счет, — успокоила она меня.

— Не говори ей, чтобы она не волновалась, — сказал Гил. — Она же уже волнуется.

— Я просто хотела сказать, что никто не в силах заставить ее делать то, чего она не хочет, — объяснила Мелина Гилу, затем повернулась ко мне и повторила: — Никто не заставит тебя делать то, чего ты не хочешь, поняла?

— Да, — ответила я.

Позже вечером, когда мы втроем сидели в гостиной и смотрели телевизор, раздался стук в дверь.

— Это папа, — определила я.

— С чего ты взяла? — спросила Мелина.

— Да я просто знаю.

— Смотри, — предложила она, — может, хочешь подняться наверх?

Я кивнула.

— Вот и хорошо, — сказал она. — Мы подождем, пока ты поднимешься, и откроем дверь.

Я встала с дивана и пошла наверх. Вместо того чтобы закрыться в ванной, я пристроилась в коридоре, чтобы все слышать. Должно быть, именно тогда Мелина и открыла дверь, потому что я услышала, как она говорит:

— О, привет!

Папа сказал в ответ что-то, чего я не расслышала, и Мелина ответила:

— Конечно, проходите.

— Чем мы можем вам помочь? — спросил Гил.

Папа рассмеялся.

— Чем вы можете мне помочь? — перепросил он. — Я пришел, чтобы забрать домой свою дочь.

— Видите ли, — заговорила Мелина, — она не хочет возвращаться к вам домой.

— Да ну? — спросил папа. — Ну вот что, хватит с меня ваших шуточек. Джасира, пошли! — заорал он.

Я не шевельнулась. С одной стороны, мне было его жалко — ведь он не знал, где именно в доме я нахожусь, но с другой стороны, я этому очень радовалась.

— Прошу прощения, — сказала Мелина, — но я же вам только что сказала: она не хочет возвращаться к вам домой.

— Это не ваше дело, — заявил папа. — Если вы ее не вернете, я обвиню вас в похищении!

— Сомневаюсь, — ответила Мелина.

Потом я услышала, как папа говорит что-то Гилу по-арабски — долго и очень громко, а Гил что-то ему отвечает.

— Говорите, пожалуйста, по-английски, — попросила Мелина.

Я готова была биться об заклад, что теперь-то папа в ее присутствии и словечка по-английски не скажет. Я оказалась права. Хотя Гил начал говорить по-английски, отвечал папа только по-арабски.

— О чем он говорит? — спросила Мелина.

— Он хочет вызвать полицию, — объяснил Гил. — А я пытаюсь его отговорить.

— И что вы им скажете? — поинтересовалась Мелина у папы.

Тот ее проигнорировал и сказал что-то по-арабски Гилу.

— А вот я думаю, — заявил тот, — если она побудет у нас пару деньков, ничего страшного не произойдет. Она вернется, когда будет к этому готова.

И хотя папа говорил только по-арабски, кажется, я начала понимать его речь. Например, когда Гил сказал, что я могу вернуться, когда буду готова, папа наверняка выдал что-нибудь вроде: “Да кого волнует, когда она будет готова? Я ее отец, и я решаю, когда ей возвращаться домой”. А потом, когда Гил сказал, что папа пожалеет, если приедет полиция и узнает кое-что о нем, папа точно сказал: “Что узнает? У вас ничего на меня нет”. А Гил ответил “Ну, кое-что они все-таки узнают, тем более что она припадает на левую ногу”, — и папа, скорее всего, сказал, что я притворяюсь.

Наконец я услышала, как открылась и закрылась входная дверь.

— Можешь вылезать, — позвала Мелина, и я, выглянув из-за угла, спустилась по лестнице. — Мы от него избавились, — сообщила она.

— Спасибо.

— Он скорее всего вернется, — предупредил Гил.

— И что? — спросила Мелина. — Еще раз от него избавимся.

Потом мы вернулись к телевизору. Во время рекламы Мелина попросила меня подняться наверх в ванную и принести ей щетку из шкафчика. Я кивнула и скоро вернулась с щеткой. Мелина взяла ее, потом усадила меня перед собой. Она начала расчесывать мне волосы, сначала сзади, а потом с краев.

— Господи, сколько же у тебя волос, — удивилась она.

— Спасибо, — поблагодарила я, чувствуя, что это комплимент.

— Гил, ты посмотри, какие у нее густые волосы, — позвала Мелина Гила.

Я смутилась, что она заставляет Гила комментировать мою внешность, но он, кажется, был не против. Он взглянул на меня поверх биржевых бумаг и согласился, что волос у меня и правда много. После этого процесс расчесывания мне понравился еще больше. Голову немножко покалывало, а кожа даже покрылась пупырышками, которые Мелина наверняка чувствовала щеткой, но умудрялась не задевать. Мне это напомнило времена, когда меня брил Барри, только еще лучше, ведь мне не нужно было держать все это в тайне.

Около десяти Мелина сказала, что ей пора спать, и предложила лечь и мне тоже. Мы пожелали спокойной ночи Гилу и поднялись наверх. Я взяла в ванную рюкзак, чтобы переодеться после душа, и, надев огромную оранжевую футболку с надписью “Сиракьюс”, которую мне подарила на Рождество мама, поняла, что она не прикрывает целиком фиолетовый синяк на ноге. Я не знала, что мне делать — попытаться ее растянуть или позволить Мелине все увидеть.