Страница 27 из 43
Известен ведь анекдот Насреддина о том, что некий умный человек за большие деньги взял на себя обязательство перед ханом — за сорок лет научить осла говорить. Если не научит — голова с плеч. Человек этот рассуждал так: за сорок лет кто-нибудь да умрет — либо он сам, либо хан, либо осел, а деньги он получает сегодня.
Этот анекдот — присущ всякой политике, а для социализма это принцип главный и неизменный. Ведь и весь-то он, все его строительство — тот же анекдот.
Не раз я в печати называл минводхозовцев государственными преступниками и говорил: подавайте на меня в суд за оскорбление! Не подавали. Вежливо здоровались. И посылали людей, которые уговаривали меня подать в суд на Минводхоз. Ведь я же писал, выступал в газетах, объявляя их преступниками, за чем же дело стало? Они мне помогут, они мои единомышленники!
Нашли дурака! Если подам я, их службы, их юристы — тысячи человек — сумеют отмыться. Мне-то кто поможет — общественность? А какие у общественности документы, кто будет ездить по стройкам, с которых будут приходить «возмущенные» письма? Кто и за чей счет будет приезжать, чтобы свидетельствовать в суде? Нет уж, пусть привлекают меня за оскорбление или же проглатывают мои заявления молча, ограничиваются мелкими провокациями. Выходишь из дома, к тебе подбегают двое, фотографируют с двух сторон, вскакивают в машину и уезжают. Письма с угрозами. Звонки.
Было и по-другому: В.В. Карпов, которого я сменил в «НМ», друг Полад-заде, Н.Ф. Васильева и Рашидова (Карпов — ташкентец), предлагал мне получить премию… Минводхоза за выступления в печати! (Юрий Черниченко такую премию взял.) «Новый мир» выезжал в Ташкент, а там новомирцев встречал эскорт во главе с танком — Рашидов старался.
А какие банкеты Минводхоз устраивал новомирцам (далеко не всем)! Кто там бывал, говорят, что это и представить себе невозможно! Да ведь и сейчас тот же Карпов очень близок к той компании (дачные дела). Компания живет, здравствует, надеется на госдотации, может быть, и получает их под каким-то видом. Не так давно я, академики Лихачев и Яншин говорили об этом в той же статье «Среда вымирания».
Но все это — частности. Главное же в том, что в годы схватки «за» и «против» переброски в народе не было нынешней апатии, не был народ столь же нищ материально, тем более морально, не народился еще класс новых аферистов от перестройки — и со всем этим бороться труднее, чем с устоявшейся за десятилетия советской бюрократией, для которой все-таки существовали авторитеты.
По одному только проекту ленинградской дамбы можно было бы написать большущую книгу из двух частей.
Первая часть — техническая, доказательство того, что проект кому-то, какой-то минводхозовской, гидростроевской, городской, еще какой-то конторе приносит огромную выгоду (прежде всего — руководителям этих контор), но государству, городу Ленинграду — только убытки, только все те невзгоды, которые влечет загрязнение вод Невской губы, подъем грунтовых вод в черте города, который и без этого все больше и больше заболачивается. Нынче глубина залегания грунтовых вод во многих городских районах полметра от поверхности земли, дамба и еще ускорит этот процесс. Далее: проект предусматривает две очереди: сначала строятся очистные сооружения на выпуске канализационных систем, затем — дамба. Но строители и не приступали к очистным сооружениям, строить их никогда не выгодно, одно только оборудование чего стоит, а сколько стоит эксплуатация, коагулянты, электроэнергия и т. д.? Дамба — дело другое. Это земляные работы самые выгодные, в которых возможны колоссальные приписки: изменил категорию грунта на один-два балла и только, — и пойди проверь!
Вторую же часть этой книги составил бы детектив о том, как, какими способами — какими уловками экспертов и чиновников — попирается здравый смысл, черное выдается за белое. Противостоять собственной выгоде человеку очень трудно и при тоталитаризме, и при безвластии.
Не раз я говорил о проекте дамбы с Собчаком. Он меня безоговорочно поддерживал. На словах. А на деле?
На деле им же была создана девятая по счету экспертная комиссия с участием иностранных специалистов и под председательством… начальника строительства дамбы. Называли и сумму, в которую обошлась «работа» этой экспертизы — 400 тысяч долларов. Эксперты из прибалтийских стран заинтересованы в том, чтобы все дерьмо так и оставалось в устье Невы, не распространяясь по Финскому заливу, по всему Балтийскому морю. О мнении начальника строительства и спрашивать нечего.
А что же Собчак?
— Не знаю, не знаю… — вот и все, что отвечал он мне спустя полгода.
Еще факт. Когда мы решили провести расширенное заседание нашей экспертизы проекта ленинградской дамбы в Ленинграде (человек 25–30), то ленинградцы, наши сторонники, нас предупредили:
— И не думайте! Наше начальство не позволит!
— Мы и спрашивать не будем! Приедем и проведем заседание!
— Вот чудаки! К вам на ваше заседание ворвется десяток-другой «добровольцев», устроит дебош, сорвет заседание…
Экспертизную комиссию мы провели в Москве, привлекли крупнейших специалистов, наши математики просчитали проект во всех деталях, всякий раз выходило: абсурд!
Ну а дальше? Строительство практически прекращено: нет денег. Однако и недостроенная дамба приносит нынче не меньше вреда, чем если бы она была достроена.
Собчак… Несколько лет наблюдал его на съездах и заседаниях ВС СССР. Резко выступал. Правильно. Всегда достаточно информирован, а это очень много значит.
Но более плоского человека я не встречал. Его дело — трактовать, и не более того. Никогда не более. Никогда не уловил я в его выступлениях ни эмоций, ни даже интонаций. Интонация у него одна, выражение лица одно, направление ума одно: трактовать.
Взгляд мертвый (и мертвеет все больше). Разве что самоуверенность все возрастает и слушать ему все труднее, а говорить все легче. Однажды после концерта гастролирующий у нас дирижер Ашкенази пригласил Собчака, Станкевича и меня на сцену, имея в виду дать интервью для английского ТВ. Собчак никому из нас слова не дал сказать. Ашкенази его перебивал-перебивал, махнул рукой и дал знак телевизионщикам «не снимать!». Собчак знак видел — и ни в одном глазу.
Жаль, конечно, что труды комиссии Яншина были использованы ну разве что на десять процентов, только по проблеме переброски.
А ведь речь-то шла о мелиорации в целом, о всей деятельности Минводхоза.
Ведь как делается? Приезжает мелиоратор в колхоз (совхоз) зоны неустойчивого увлажнения (в Средней Азии дело обстоит иначе).
— Вам орошение или осушение нужно?
— Дорого… Да и с эксплуатацией мелиоративной системы не управимся. Людей для этого нет, средств нет.
— Так ведь за государственный счет! Если согласитесь — дорогу вам построим! А то школу! Больницу!
Ну как тут не согласиться? И вот район (колхоз, совхоз) жертвует частью своих земель, которые пойдут под «улучшение», чтобы построить школу, водохозяйственники же списывают средства, затраченные на школу, в счет тех же улучшений — тоже «освоение» средств. Таким-то вот образом Минводхоз сам изыскивает объекты мелиораций, сам их проектирует, сам себе сдает, сам себя премирует за успешное освоение средств, сам построенные системы эксплуатирует, то есть через несколько лет забрасывает их на произвол судьбы.
А иногда и не через несколько лет, иногда он попросту «построенную» систему и не вводит в эксплуатацию. Особенно часто это случается с системами осушительного дренажа — дренаж вовсе и не закладывался, выкапывалась траншея, тут же засыпалась — и делу конец. Кто будет проверять? Совхозу-колхозу дренаж тоже не нужен — больше забот, он и с неулучшенными-то землями не справляется!
Сколько миллионов гектаров в результате осушения и орошения было «списано», то есть навсегда исключено из земельного фонда государства? Никто толком не знает. Много, много… Миллионы и миллионы га.
Разумеется, и передовые колхозы, совхозы в арсенале средств пропаганды Минводхоза должны были быть и были, и на весь свет они трезвонили о том, что благодаря Минводхозу получают баснословные доходы. Минводхоз умел покупать не только бригадиров, инженеров, ученых и научные институты — механизм был отлажен. Механизм психологического разложения общества.