Поиграем?

От безысходности к глазам подкатили слезы, размывая реальность – вот бы они стерли с глаз долой ее преследователя! Но нет, вон он – бежит, шумно дышит. Ему тяжело, наверное, еще тяжелее, чем ей. И пока она бежит – у нее преимущество.

Эвелин бросила последний ненавистный взгляд на вырезанные буквы: Э + Л = <3.

– Я рада, что ты сдох, – процедила сквозь зубы и рванула в сторону.

Тропинка шла вниз, и приходилось цепляться руками за засохшие поломанные ветви и скользкие корни деревьев, чтобы не упасть. В какой-то момент Эвелин подумала, что преследователь отстал, потерял ее среди чернеющих, почти идеально ровных стволов елей. Она пыталась вспомнить, куда бежать, – в детстве почему-то о таком не задумываешься, не запоминаешь особые приметы, потому что точно знаешь, что любая тропинка рано или поздно выведет к домам, где уже найдутся люди, способные помочь. Или к глубокому ущелью, по самому дну которого бежала бурная горная река, петляла между скалами и протискивалась между поваленными с крутых склонов камнями. Но сейчас у нее была цель: во что бы то ни стало надо попасть на мост. Если повезет и там никого не будет – она сможет перебраться на другой берег, а там уже легко раствориться в лесной чаще, и никто никогда ее не найдет.

"Черт, паспорт!..".

Если они найдут его – а они найдут, – то узнают ее имя. И заявят. А еще… Найдут то, что она хотела навсегда похоронить здесь, в этом поселке.

"Выбраться отсюда. Выбраться – дальше будь что будет!".

Эта мысль придавала сил. Почти не чувствуя забитых напряжением ног, Эвелин неслась вперед, не обращая внимания на то, что совсем продрогла – вышла из дома в одной легкой кофте, собиралась только поговорить… Кто же знал, что так обернется?

Кто же знал, что ее увидят там, возле распростертого на пропитанном кровью матрасе мертвого тела. Задушенного, привязанного к кровати…

Склон резко пошел вниз, и Эвелин не удержалась. Вскрикнув, она кубарем скатилась вниз, поползла, перебирая руками и ногами, и почувствовала, как проваливаются под скрюченными заледеневшими пальцами наваленные ветки, размокшие и раскрошившиеся после частых дождей. Казалось, она бесконечно падает в глубокую, почти до самого центра Земли, яму. Время застыло. Стрелки на часах скрипнули в последний раз и замерли. Прошла неделя или месяц, или целая жизнь. По крайней мере, очень этого хотелось.

Но минула только секунда, и тело Эвелин упало на острые колья, вбитые чуть под наклоном в землю. Одно пропороло живот и вышло со стороны спины. Другое разорвало бедро, оставив в плоти щепки и мертвых насекомых. Третье вонзилось прямо в левый глаз.

Она не умерла. Сознание почти отключилось из-за невыносимой боли, во рту стоял вкус крови. Даже не успела ничего понять. Вот она, живая и здоровая, просто немного напуганная, бежит по зачарованному лесу, окутанному туманом. А в следующий момент – пустота.

Кровь заливала все вокруг. Она текла из распоротого остро заточенным колышком живота, словно лопнул воздушный шарик, наполненный водой. Изливалась толчками, обжигала, окрашивала усыпанную еловыми иголками землю. Боль была такой сильной и оглушающей, что сразу пропали все звуки. Рокот деревьев, щебетание птиц, завывание ветра. Даже хруста веток под ногами преследователя и натужного дыхания больше не слышно. Хотя именно его Эвелин ждала больше всего в надежде, что кто-нибудь найдет ее, увидит распластанное в яме, приваленной веткам, израненное тело. Перед лицом смерти отступает нелепая вражда и взаимные оскорбления. Люди перестают помнить плохое и легко могут сменить гнев на милость. В конце концов, даже серийных убийц выпускают по условиям условно-досрочного освобождения.

Ей до них далеко…

Боль растекалась по телу и уже становилась чем-то привычным. Эвелин чувствовала, что теряет силы – что они вытекают вместе с кровью, пропитывают деревянные колья, смешиваются с землей. Жутко хотелось спать. Словно она не спала весь вчерашний день.

“Ничего. Всего на минутку. Меня скоро найдут…”

***

Она хотела побыть в тишине, пройтись по местам, знакомым с детства. Попытаться принять верное решение или вовсе отказаться что-либо решать. Но события развивались слишком быстро. Не нужно подходить близко или общаться с незнакомцами, которых занесло в это безлюдное место, чтобы понять, что произошло что-то ужасное.

Энди Джонс прибыла в поселок под вечер, сразу проехала до самого конца улицы у небольшого сквера, загнала машину под навес и зашла в дом. Было уже темно. Она устала с дороги, потому сразу легла на пропахший сыростью матрас, накрыв его валявшимся в багажнике машины пледом, и тут же уснула. А проснулась от женского крика.

“Что я тут делаю?” – крутился в голове вопрос, пока она осторожно спускалась по лестнице. Подошла к входной двери, на секунду замешкалась, обернулась назад.

“Что я пыталась тут найти?”.

Вопросы оставались без ответа. Этот дом оказался чужим. Тут не осталось ничего, что она бы помнила – или что хотелось бы помнить. Все детство Энди сражалась за внимание родителей, пыталась выиграть эту гонку у старшего брата и совсем недавно узнала, что в гонке участвовала только она. Всем остальным было плевать.

Ему было плевать.

Озираясь по сторонам и не находя, за что знакомое мог бы зацепиться взгляд, Энди жалела, что потратила все выходные на эту поездку. Она ехала сюда умереть. Но, кажется, впервые в жизни хотела жить.

С улицы доносились голоса. Ее бывший отчий дом находился дальше всех по улице, надежно укрывался от любопытных глаз за деревьями, и можно не переживать, что кто-то ее увидит. На мгновение проснулось любопытство – кто эти люди? – но тут же отпустило. Безразлично все, что не касается ее напрямую. Пусть хоть весь мир сгорит в аду.

Проснувшаяся злость, такая знакомая с самого детства, придала сил. Энди открыла дверь, быстрым шагом сбежала с перекошенного крыльца, зацепилась за торчавший гвоздь, но только поморщилась. Машина завелась с пол-оборота, и уже через секунду девушка выезжала из-под навеса.

Впереди у дома номер семнадцать она увидела несколько человек. Совсем молодая девчонка, на вид не старше шестнадцати, цеплялась за мужчину, стоявшего спиной к дороге. Другой мужчина, с лохматой, сильно отросшей бородой, пытался удержать молодую женщину. Довольно высокую и худощавую. Та отбивалась, пыталась вырваться из его рук, но тот был явно сильнее.

“Кто все эти люди?” – промелькнула мысль и тут же пропала. Энди видела, как все услышали рев мотора машины, обернулись, проводили ее глазами. И уже через зеркало заднего вида заметила, что молодой женщине удалось сбежать, воспользовавшись общим замешательством.

Почему-то это обрадовало. Беги, чертовка!

– И я тоже… Побегу… – буркнула она себе под нос, скосила взгляд влево, заметила стаканчик с недопитым кофе, сделала пару глотков давно остывшего, но крепкого – то, что надо! – напитка.

Вот он, мост. Узкий – ровно на одну машину – в свете пусть и пасмурного осеннего дня он выглядел древней развалюхой, которой достаточно одного дуновения ветра, чтобы развалиться на мелкие щепки. И как она решилась вчера вечером по нему проехать?!

Неприятной душной волной накатил страх. Энди сняла ногу с педали газа, сбрасывая скорость, чуть придавила “тормоз”. Машина почти остановилась, но продолжала накатом ехать с едва заметного склона, все приближаясь к уложенным друг на друга бревнам. Еще минута, и передние колеса коснулись почерневших от времени досок, выложенных сверху на длинные бревна. Мост был не длинный, всего около ста метров. Вряд ли что-то случится, раз уж он выдержал всех остальных. И ее в том числе.

Машина медленно въехала на мост. Тот пошатнулся, словно просел под тяжестью. Раздался тихий скрип и треск. Метр за метром, затаив дыхание, Энди продвигалась вперед, стараясь не смотреть по сторонам на глубокое ущелье и бурный поток реки.

Оставалась примерно половина пути, когда в очередной раз раздался треск, но теперь его было слышно на всю округу. Мост просел на несколько сантиметров, правое переднее колесо провалилось в пробитую в трухлявой древесине яму и застряло. Машину покосило. Не зная, что делать, Энди вжала педаль газа в пол, но сделала только хуже – ее развернуло, и задний бампер пробил ограждение моста.