Страница 13 из 72
Появление подметных листов в городе, призывы перебить дворян и «литву» возымели действие. В воскресенье 25 мая (4 июня), повествует Г. Паэрле, в Москве произошли страшные волнения: народ потребовал от бояр ответа, почему умерщвлен истинный государь Дмитрий.{63} Паэрле находился под стражей на польском дворе и знал о событиях по слухам. В отличие от него Маржарет был в Кремле подле царской особы и описал происходящее как очевидец. Заговорщики, свергнувшие самозванца, подтолкнули москвичей к мятежу, действуя именем царя Дмитрия. Теперь противники Шуйского пытались использовать тот же прием. Они созвали огромную толпу на Красной площади, якобы по указу царя Василия. Если бы Шуйский, ничего не ведая, вышел тогда на площадь, свидетельствует Маржарет, «он подвергся бы такой же опасности, как и Дмитрий».{64} Однако верные люди успели предупредить Шуйского, и он, по-видимому, распорядился запереть ворота Кремля.
Собрав оказавшихся под рукой бояр и приказав привести к себе тех, кто затеял «сказанное собрание», т. е. вожаков толпы, царь Василий стал упрекать их со слезами на глазах. Под конец он пригрозил думе, что отречется от трона, и в подтверждение своих слов тут же снял царскую шапку и сложил посох. Угроза произвела впечатление. Собравшиеся выразили покорность. Тогда царь, не мешкая, подхватил посох, служивший символом власти, и потребовал наказать виновных.
Шуйский использовал начавшийся розыск, чтобы упрочить свои позиции в Боярской думе. Со времени смерти царя Федора Ивановича главными претендентами на трон неизменно выступали Мстиславский и Романовы. Царь пытался скомпрометировать эти фамилии. Было объявлено, что зачинщики мятежа замыслили передать корону Мстиславскому.
В конце концов Шуйский не стал наказывать главу Боярской думы Мстиславского, известного всем своей бесхарактерностью и отсутствием честолюбия. Кары обрушились на его родню, что должно было послужить грозным предостережением для главного боярина. К числу родственников Мстиславского принадлежали М. Ф. Нагой и П. Н. Шереметев. Первый был лишен высшего думного титула, конюшего, а второй предан суду. В конце мая Шереметев ездил с Филаретом в Углич за мощами Дмитрия. Судьи не стали ждать его возвращения и провели дознание заочно. В результате боярин «был обвинен и изобличен свидетелями», задержан в Угличе, а позже отправлен на воеводство в Псков.{65}
Тем временем в Москве власти расправились с пятью зачинщиками неудавшегося мятежа. Всех их подвергли торговой казни (били кнутом) посреди рыночной площади. При оглашении приговора бирючи объявили, что Мстиславский, обвиненный ранее как глава заговора, невиновен, вся же вина падает на Шереметева и пятерых его приспешников.
По случаю тревоги в столице власти вспомнили о царе и великом князе Симеоне Бекбулатовиче, в 1575–1576 гг. занимавшем московский великокняжеский трон и претендовавшем на корону после смерти царя Федора Ивановича. Постриженный в монахи и заточенный в Кирилло-Белозерский монастырь, ослепший от старости Симеон — «старец Стефан» тем не менее вызывал тревогу у нового властителя Кремля. Симеон был женат на сестре Мстиславского, и это вызывало особые подозрения в момент расследования измены последнего. 29 мая 1606 г. пристав Ф. Супонев получил приказ спешно забрать из монастыря «старца Стефана» и отвезти его в Соловки.{66}
Следствие о волнениях в Москве дало Шуйскому повод отменить решение об избрании на патриаршество Филарета Романова. По словам современников, Филарета обвинили в том, что он якобы был причастен к составлению подметных писем о спасении «Дмитрия», «за что его (патриарха) и сложили».{67} После смерти Лжедмитрия в народе немало толковали, что во главе государства должен стать один из Романовых. Об этом упоминает немецкое донесение из Нарвы от 27 мая 1606 г.{68} Шуйский не мог не знать о притязаниях Романовых. Но санкции против Филарета он осуществил после своей коронации. Романов был одним из самых популярных деятелей своего времени. В его лице Шуйский приобрел опасного врага.
Заточив в монастырь князя И. А. Хворостинина, бывшего кравчим у самозванца, царь пожаловал этим придворным чином князя И. Б. Черкасского, племянника Филарета. Следствие об измене привело к внезапной отставке Черкасского.{69}
После переворота во дворце был найден тайник, в котором Лжедмитрий хранил секретные договоры с Сигизмундом III и с Мнишеком, переписку с папой римским и иезуитами. Бояре тотчас объявили об этой находке народу, хотя они и не сразу разобрались в содержании документов, требовавших перевода. Тайник был указан Яном Бучинрким, попавшим в руки мятежников при штурме дворца. В страхе за свою жизнь главный секретарь готов был подтвердить клевету, которую бояре давно распускали по городу. «Дмитрий», заявил он, велел выволочь весь московский наряд (пушки) за посад, чтобы во время стрельб поляки могли перебить всех бояр и лучших дворян. В грамоте к уездным городам список жертв был расширен: к боярам прибавлены приказные люди, гости и лучшие посадские люди.
Провинция могла поверить чему угодно, но в столице такая откровенная ложь не могла пройти. Истребив бояр, самозванец, по словам Бучинского, намеревался разорить веру и ввести «люторство и латинство» (католичество) разом. Показания Яна Бучинского оправдывали заговорщиков, убивших венчанного царя. Поэтому Шуйский подробно цитировал их в обращении к народу.{70}
30 мая власти созвали народ на Красной площади. На Лобное место явились бояре, и в их присутствии дьяки зачитали грамоту с объяснением причин убийства самозванца и изложением официальной версии избрания на трон царя Василия.{71} Примечательно, что в извещении народу Шуйский утверждал, будто принял посох российского царства «благословением патриарха».{72} То была ложь. Первоначально власти предполагали провести коронацию после посвящения в сан патриарха и торжественной церемонии захоронения мощей царевича Дмитрия в Архангельском соборе. Напуганный попыткой мятежа царь решил короноваться за три дня до возвращения Романова и перенесения останков царевича в столицу. Из-за спешки власти не успели вызвать в столицу знать и дворянство из городов, вследствие чего коронационные торжества, по словам очевидцев, произошли «в присутствии более черни, чем благородных» и без особой пышности.{73} В соборе священнодействовал не патриарх, а новгородский митрополит Исидор, которому помогал Пафнутий. Исидор надел на царя крест святого Петра, возложил на него бармы и царский венец, вручил скипетр и державу.{74}При выходе из собора царя Василия осыпали золотыми монетами.
По традиции любая коронация сопровождалась щедрыми царскими пожалованиями. Однако Василий Шуйский скупо жаловал дворянам думные чины и деньги. Дворяне были недовольны этим, и за Шуйским прочно утвердилась репутация скупца. «Царь Василий, — писал один современник, — возрастом (ростом. — Р. С.) мал, образом же нелепым (некрасивый. — Р. С.), очи подслепы имея; книжному почитанию доволен и в разсуждении ума зело смыслен, но скуп велми и неподатлив».{75} Однако царь Василий избегал денежных трат не от скупости. Казна с трудом поправила свои дела после трехлетнего голода, но начавшаяся вскоре гражданская война и правление самозванца поглотили остатки денег. Шуйскому поневоле пришлось довольствоваться скромной коронацией и сократить денежные раздачи.
Никогда Боярская дума не была столь многочисленной и разношерстной, как в первые дни правления Шуйского. Рядом с боярами, не уступавшими знатностью Шуйским, в думе заседали бывшие опричники и вовсе худородные люди, всецело обязанные своей карьерой самозванцу. Аристократия надеялась добиться от Шуйского льгот и пожалований. Любимцы Лжедмитрия опасались потерять и чины, и вотчины.
В свое время Отрепьев щедро жаловал земли знатным боярам, стремясь добиться их верности. Мстиславскому он вернул городок Венев, Воротынскому — его огромные нижегородские вотчины, В. Шуйскому — Чаронду, И. Романову — Романово городище.{76} Земельная политика самозванца породила большие надежды у аристократии. Князья вспоминали о давно утраченных удельных столицах. После избрания царя, записал в дневнике поляк С. Немоевский, члены думы никак не могли прийти к соглашению: «Из знатнейших каждый желал государствовать; самым последним в свою очередь хотелось быть участниками царских доходов, почему склонялись к той мысли, чтобы царство было разделено на разные княжества».{77} Трудно сказать, какими источниками информации располагал Немоевский, находившийся под неусыпным наблюдением царских приставов. Очевидно одно: пленные поляки охотно подхватывали любые слухи о раздорах в Кремле.