Страница 31 из 43
В группу старых гербов входят и те, что сочинены в Герольдмейстерской конторе под руководством Ф. Санти и его преемников. Например, к старым отнесены гербы из гербовника герольдмейстера М. М. Щербатова, а датируется он временем, совсем уж близким к массовому герботворчеству, — 1776 г.
Как правило, при каждом новом составлении гербов, вернее рисунков эмблем, использовались уже имевшиеся пособия, предшествующие группы изображений тех же самых эмблем, пересматривались и заменялись детали, часто возникала новая эмблема вместо ранее существовавшей. Таким образом, постепенно, но неуклонно возрастало количество так называемых старых гербов. Итак, время возникновения эмблем, составляющих эти гербы, можно восстановить путем прослеживания их бытования в различных гербовниках, реестрах, списках рисунков и т. д. (см. таблицу в конце этой главы).
Определение времени появления эмблем, образующих старые гербы, ставит их в соответствующую историческую эпоху, дает возможность и основания для трактовки, расшифровки смысла, содержания эмблем, если, конечно, стоять на научной точке зрения, что эпоха влияла на создание, форму и смысловое содержание эмблемы. Изучение гербовых эмблем в качестве символов определенной эпохи включает гербы, в частности городские гербы, в круг источников, освещающих интересные и малоизученные стороны жизни русского общества. Расшифровка символизированного мышления наших предков составляет одну из важных проблем, которая в настоящее время находится в поле зрения ученых различных специальностей. Исследование принципов возникновения символики гербовых эмблем может внести определенный вклад в разрешение вопросов, связанных с истоками формирования средневековой символики, что в конечном итоге способствует увеличению наших знаний о мировоззрении человека прошлого, раскрывает закономерности его мышления. В этом аспекте для пас представляют особый интерес наиболее ранние эмблемы — XVI–XVII вв. Как уже отмечалось, комплекс территориальных эмблем, часть которых впоследствии существовала в виде городских гербов, имеется на большой государственной печати Ивана IV. Немецкий ученый Г. Штёкль впервые попытался интерпретировать данную печать как памятник, отражающий существующие политические идеи, а точнее, концепции о государственной власти, провозглашенную Иваном IV при помощи соответствующих символов. Он считает, что в плане выяснения взглядов Ивана IV на власть и государство печать не уступает по своему значению знаменитой полемической переписке царя с князем А. М. Курбским.
Один из возможных вариантов, позволяющих, на наш взгляд, дать более или менее убедительную трактовку эмблем, — подход к печати как к памятнику изобразительного искусства, созданному в определенный исторический момент. Художественная сторона не только ставит печат ь в ряд произведений изобразительного искусства XVI в., но и позволяет выявить присущие этому искусству черты: церковный символизм, сильное звучание догматической и морализующей темы, которые соответствовали идейной направленности искусства 40—70-х годов XVI в., призванного подкрепить и обосновать правление и «деяния» Ивана Грозною, взаимосвязь различных форм изобразительного искусства, единство сюжетов изобразительного искусства и литературных и т. д. В качестве примера последней взаимозависимости может служить казанская эмблема, дракон которой связан, как уже говорилось, с татарской легендой об основании Казани, вошедшей в Казанский летописец. Следует, однако, отметить, что элемент вероятности расшифровки этой да и других эмблем печати сохранится, во-первых, из-за невозможности абсолютной идентификации изображений, во-вторых, из-за многозначности каждого символа, в которой обязательна полярность трактовки, и, наконец, в силу невозможности абсолютного осознания современным человеком всех деталей, аспектов, моментов логики средневекового мышления.
В качестве примера рассмотрим хотя бы фигуры, составляющие новгородский герб. В летописи сказано, что на новгородской печати изображены медведь и рысь, поддерживающие «место» (трон). В одном из произведений старинной русской литературы — «Слове о разсечении человеческого естества» — о рыси написано, что она «убо есть пестра и своею пестротою прообразует пестротное житие и учение; сицевый нрав земных человек приличен есть еретиком и злым учителем». В том же произведении дается следующая характеристика медведя: «медведь убо многообъядлив (есть); сице и человек, аще объядастся, несть убо человек таковый, по медведь. И паки, медведь лют ногти (похты) драти; сице и человек, аще подобных себе такую же братию дерет, неси человек, но медведь». В приведенных примерах дается резко отрицательная характеристика животных, стоящих по обеим сторонам царскою трона. По-видимому, речь идет о людях, наделенных подобными отрицательными качествами. Однако в других произведениях традиционной письмен пос ги описание медведя не соответствует вышеприведенному. Рысь же ассоциируется с человеком, который обладает способностью зорко видеть, предвидеть, ясно представлять то, что не видят остальные. Полярность символики, таким образом, ведет к прямо противоположной трактовке этих эмблем.
При объяснении символики эмблем, с которыми нас знакомит печать Ивана IV, бросается в глаза их своеобразный «набор»: звери, птица, рыбы. К ним присоединяются некоторые «вещевые» символы — лук со стрелой, меч, жезл, престол. В комплексе — это понятия, зафиксированные в наиболее популярной из читаемых книг древности-Псалтири. Они были «приняты на вооружение» не только на Руси, но и в Западной Европе и не случайно почти все включены в перечень эмблем с исчерпывающей расшифровкой, используемых в качестве символов в искусстве Западной Европы середины XV — начала XVII в. «На Западе и на Руси, — пишет академик Д. С. Лихачев, — сущность средневекового символизма была в основном одинакова; одинаковы же были в огромном большинстве и самые символы, традиционно сохранявшиеся в течение веков…»
Итак, «картинное» выражение понятий, которые встречаются на печати Ивана IV, — не только зримый образ (фигуры животных, рыбы, птица и т. д.), наделенный характерными физическими признаками. Это — своеобразные идеограммы, сутью которых мог быть или какой-то христианский догмат, или ассоциация с определенными нравственными качествами человека, а возможно, то и другое одновременно. Поэтому эмблемы печати Ивана IV являются, скорее, символами идей, а не символами территорий, которыми отдельные эмблемы становятся впоследствии. Это не значит, что при создании таких эмблем не использовались местные традиции. Как показывает пример казанской эмблемы, местные традиции могли способствовать формированию связанной с ними символики.
Отдельные художественные образы, используемые в XVI в. для обозначения определенных территорий, не являясь ими по сути дела, в XVII в. уже выступают как территориальные, создаются в этом качестве, стабилизируются, приобретают законченность в своем художественном выражении, значительно вырастает их количество. Городскими символами становится впоследствии лишь часть эмблем, помещенных в известном труде, созданном при дворе Алексея Михайловича, — Титулярнике 1672 г. (см. о нем в гл. II). Происхождение территориальных эмблем Титулярника различно. Некоторые, как, например, ярославская, имеют, возможно, литературную основу. Часть эмблем — более ранние, по дополнены атрибутами, вернее, переделаны в стиле западноевропейских эмблем-пиков. К таким эмблемникам можно отнести «Иконологию» Ч. Рипа, «Эмблемата» А. Альчиати, «Эмблемы» Ф. Кварлея, «Иероглифику» П. Валериано, книги Д. Сааведры Факсардо, И. Камерария, II. Коссино, С. Петрасанкты и др. Эти книги в XVI–XVII вв. привлекли к себе внимание европейскою общества, переводились в различных европейских странах, на основе их составлялись и компилятивные труды такого же рода. Отражая вкусы эпохи, подобные произведения стали поистине всеевропейскими. Книги по эмблемам имелись в библиотеках видных русских и украинских деятелей XVII — начала XVIII в., например у Симеона Полоцкого, Сильвестра Медведева и др. Имелись ли подобные издания в Посольском приказе, где рисовались эмблемы Титулярника? Вероятно, да. Известно, например, что для справок там хранился знаменитый польский гербовник Ш. Окольского. Но более веское доказательство— изображение ряда эмблем Титулярника в стиле, характерном для западноевропейских эмблемников и гербовников, названных выше. Некоторые эмблемы просто копировались из подобных эмблемников. В соответствии с этим неправильно было бы рассматривать эмблемы Титулярника под тем же углом зрения, что и эмблемы печати Ивана IV, искать в них скрытый богословский или морально-этический смысл. Возникшие как элемент украшательства, помпезности, в соответствии с требованиями моды, эмблемы Титулярника вряд ли могли нести глубокую смысловую нагрузку, выражать специфику, отражать процессы и явления, т. е. служить в полном смысле слова символами территорий. Хотя нельзя отрицать в них традиционности, которая доказывается соответствием ряда эмблем изображениям на существующих печатях этих территорий.