Страница 7 из 13
Шурка по прозвищу Цубан принёс восемьдесят копеек. Он проехал четыре раза. Последний раз он взял на раму маленького семилетнего Витьку.
- Не велосипед, а танк, - сказал он.
В это время, накручивая одну педаль, подъехал Вовка Дорофеев.
- Дай прокатиться, - попросил его Котька.
Вовка подмигнул мне,
- Бери, - сказал он. - Двадцать копеек, и лады, - Он поставил свой велосипед рядом с моим, - На выбор, Тариф тот же.
У Тольки Чугунка было сорок копеек. Двадцать досталось мне, двадцать - Дорофееву.
- Здесь не разживёшься, - сказал Вовка, - поеду к карантинским.
Он сел на велосипед и закрутил своей правой.
В этот день я заработал рубль двадцать. За неделю я набрал шесть рублей тридцать копеек. Дорофеев больше не приезжал на наш угол. По утрам, когда мы стояли в очереди за хлебом, он интересовался, как у меня идут дела. Он зарабатывал больше, У него было три места, где он мог зарабатывать.
Каждый вечер я выводил велосипед на угол и ставил его у розового крыльца. Котька катался в долг. Чугунок тоже. Шурка всегда платил. Жереб не катался, Мне никак не удавалось остаться с ним один на один. Вообще все было, как прежде, и всё-таки...
В субботу вечером мы играли в футбол. Я с Котькой против Жереба, Цубана и Тольки Чугунка. В воротах стоял Витька. Мы выигрывали со счётом 2:1. Мне удавалось обводить и Вовку Жереба и Шурку. Потом я пасовал Котьке.
В кармане у меня звенели шестьдесят копеек. Велосипед лежал у ворот. Вдруг я увидел, что мяч, пробитый Чугунком, угодил в велосипед. Прямо по колесу.
- Ты чего это? - спросил я.
- А чего ты калечишь? - крикнул он.
- Кто, я?
- Да, - крикнул он, - ты!
- Врёшь, - сказал я, - я тебя не трогал. А ты по велосипеду трахнул нарочно.
- И правильно, - сказал Чугунок. - Чтобы не валялся на дороге.
Я подошёл к нему вплотную:
- Получить захотел?
Он был пониже меня и уже в плечах.
Мальчишки встали кругом.
- До первой кровинки, - сказал Жереб.
Чугунок сразу же бросился на меня. Я попробовал поймать его встречным ударом, но он увернулся. Он был увёртлив, и мне никак не удавалось хорошо приложиться, хотя он несколько раз попал мне по лицу. Наконец он пригнулся, он метил в мой подбородок. Я только этого и ждал. Я поймал его голову и дал ему коленкой по носу. Он упал. Когда он поднялся, под его носом растекались усы. Было уже так темно, что я не видел их цвета. Они казались чёрными. Котька и Цубан подбежали к нему.
- Всё, - сказал я и собрался уходить.
Жереб молча смотрел на меня.
- Нет! - крикнул Котька. - Это не кровь. Ты поцарапал старую болячку.
У Чугунка не было болячки.
- Это кровь, - сказал я.
- Где?
Чугунок повернулся. Цубан прятал в карман носовой платок. Жереб, засунув руки в карманы, смотрел на меня... Они не били меня только потому, что у нас был закон: «Двое одного не бьют».
- Давай дальше, - сказал Чугунок.
- Давай, - сказал я. Но драться мне уже не хотелось. Я почувствовал вдруг безразличие ко всему на свете. И я перестал ощущать боль. Я отбивался и думал: «Когда это кончится?» Наконец мне удалось хорошо попасть Чугунку по носу. Он упал. Меня тоже не держали ноги, и я лёг рядом.
- Довольно, - сказал Жереб. - Хватит.
Ребята подняли Чугунка, и я слышал, как они пошли на угол к водоколонке. Ко мне никто не подошёл. Я встал и побрёл к велосипеду. Меня качало. Я поднял велосипед и попробовал поехать. Петляя, я проехал немного, но у меня закружилась голова, и я упал, ободрав колено. Я выполз из-под велосипеда и потёр ушибленную ногу. Переднее колесо продолжало вращаться, мелькали спицы.
Прихрамывая, я дошёл до водоколонки. Здесь уже никого не было. По дороге шли домой рыбаки. В руках они несли плетёные, похожие на чемоданы корзинки. Пахло свежей рыбой.
Я подставил голову под струю. Лицо защипало, как будто в него вонзились сибирские клещи. В эвакуации один впился мне в висок. Врач долго пинцетом вытаскивал его. Сначала туловище. Потом головку. С тех пор у меня сохранился шрам, похожий на след оспы.
Я снял майку и вытер ею лицо. Потом пошёл к дому. «Надо лечь спать, пока мама не вернулась с работы», - подумал я. В бабушкином окне мерцал свет от коптилки. Я заглянул в окно. Бабушка стояла на коленях и молилась богу:
- Господи, верни ребёнку отца, хоть без рук, хоть без ног, только верни... Может, он в плену, разыщи его, господи, и верни, я прошу тебя...
Из угла на бабушку смотрела икона. Ветерок через крытую марлей форточку шевелил пламя коптилки. По иконе бегали блики.
- Верни отца ребёнку. Не оставь его. Не делай его сиротой...
В комоде теперь лежали два извещения. Одно на отца. Другое на моего дядю. Он погиб под Новороссийском. Бабушка просила господа уже не первый раз. Мы часто слышали о том, что возвращаются люди, которых все считали погибшими. Мать тоже на что-то надеялась. Я это видел. Она не раз мне говорила: «А вдруг и он вернётся?»
Спал я во дворе под виноградником. Я пошёл и лёг на кровать - вот-вот должна была вернуться с работы мама.
Я слышал, как хлопнула калитка, а потом, как звякнул крючок.
- Что, уже спит? - удивилась она.
- Этот чёртов велосипед, - сказала бабушка. - Он совсем замотался.
- Но он так хотел его, - сказала мама.
«Только бы не подошла меня поцеловать», - подумал я и зарылся лицом в подушку. Она подошла ко мне и постояла надо мной. Потом её тёплые пальцы пробежали по моим волосам, и она ушла в комнату.
Я лежал с открытыми глазами. «Что я им сделал? - думал я. - Разве кто-нибудь обижался на Вовку Дорофеева? Платили деньги и ездили... Вот и все. А тут...»
Порывами дул ветер. Над головой шумели виноградные листья. Листья метались по чистому небу, заслоняли звезды... Вращалось переднее колесо велосипеда: «ж-ж-ж-ж-ж-ж-ж». Прозрачный серебряный крут... Из темноты слышались голоса мальчишек. Потом шум воды. Они ушли, бросив меня одного. Болело колено...
Я закрывал глаза и пытался уснуть. Болело колено... У Чугунка росли усы. Чёрные усы. Они ползли над губой и стекали на подбородок. «Это не кровь!» - кричал Цубан. «Но ведь до первой кровянки...» - «Это не кровь!» - кричал Цубан. Шумели листья над головой. Их шум был похож на шум прибоя. Прибой накатывался с другой стороны двора. С той стороны была видна бухта. Где-то простучал поезд. Мне захотелось уехать...
Мама стояла надо мной и пристально смотрела на меня. Наверное, я проснулся от этого взгляда.
- У тебя все лицо в синяках, - сказал она. - Что случилось?
Я вспомнил. Вчерашнее всплыло, стало противно, как от касторки.
- Ничего. Это пройдёт. Не волнуйся.
Она вздохнула.
- Если бы ты знал, как мне трудно с тобой без отца.
- Не беспокойся, - повторил я. - Это пустяки. Пройдёт все это.
Она ушла.
Целый день я провалялся в кровати, читая книгу. Бабушка, увидев синяки, так разозлилась, что схватила велосипед и увезла его в сарай.
- Из-за этого чёртова велосипеда уже всё лицо - один синяк! - кричала она. - Я вас знаю. Ещё убьют ребёнка. Говорила ей: не покупай! Не покупай! Пусть теперь пропадёт к чёртовой матери.
К вечеру она отошла и разрешила взять велосипед.
Я вышел на улицу. Мальчишки как всегда сидели на розовом крыльце.
Я подъехал к ним. Они молча смотрели на меня. По их лицам нельзя было понять, что они обо мне думают. Я прислонил велосипед к крыльцу и по ступеням поднялся наверх.
- Вот. Пересчитайте, - я положил деньги на камень. - Все деньги, которые получил от вас.
Потом спустился вниз и сел на велосипед.
- Теперь тебе фара не нужна, - крикнул Цубан. - Ха-ха!
Они ржали за моей спиной,
Я повернулся.
- Ну-ка, слезай, - сказал я и прислонил велосипед к крыльцу.
- Тебе что? Мало вчера получил, да? - крикнул Чугунок. Глаза у него припухли, стали узкими, как у китайца, но синяков заметно не было,