Катабазис

— И-и, — подтвердил Алим-муалим, которому хоть в Италию, хоть куда.

Ну, долго ли, коротко ли, международный каирский аэропорт имени Антония ли, Клеопатры ли, таможня — Алим наркотики везет, не везет ли (ну, конечно, везет), Агасфер золото везет, не везет ли (ну конечно везет) и я, просто потерянный любимый человек с чужим паспортом на имя Джузеппе Бонафини.

ГЛАВА 3

Авиационный лайнер летел в голубом эфире так ровно, славно и здорово, что вот-вот должна была случиться какая-нибудь гадость.

Впрочем, погода стояла замечательная и с прозрачных тысяч метров открывался какой простор[84] Средиземного моря — синяя чернильница воды, куда человечество уже столько веков макает перья для написания истории. Слева уходила за горизонт желтым блином Африка, справа поднималась из-за горизонта зеленой вилкой Европа. Внизу проплывали веселые яхты и шикарные авианосцы. А солнце щедро швыряло золото. Это была великолепная картина. А внизу, кстати, еще оказался скалистый, как твердыня, любимый остров Мальта. И это делало картину еще великолепней. Кто ее видел, ну, к примеру, наверняка видел министр Козырев или раньше министр Шеварнадзе, тот не забудет никогда.

Алим, сидевший, как обычно, по правую руку от меня, смотрел в иллюминатор (И-и, Мальта, анангескь джяляб, какая, был бы я поэтом, сочинил бы бессмысленную песенку — О, Мальта, ты как муха в чернильнице), пил сухое вино, закусывал виноградом, а косточки выщелкивал наугад по салону, отчего пассажиры беспокойно оглядывались и жаловались на сервис.

— Алим, — спросил я лучшего друга, — ты знаешь, что Италия имеет форму сапога?

— Да-а? Удивительно.

— Посмотри, там ее не видно еще?

— Нет, там все Мальта в форме мухи.

— Что ж так долго-то? Мы вообще летим или стоим?

— Стоим? Стоим.

В дверь авиационного лайнера на высоте десяти прозрачных километров настойчиво постучали.

— Кто там? — испуганно спросила стюардесса.

— Телеграмма.

Эта дурочка поверила и открыла. В салон, конечно же, ворвались чеченские бандиты.

— Всэм руки за голову, биляд! Дэнги, драгоценности, быстро!

Разгерметизирующая автоматная очередь прошила потолок. Пассажиры протягивали дрожащие руки в центральный проход.

— И еше это, — что-то вспомнил старший боевик; капроновый чулок на его роже беспощадно раздирали боевые усы, — паспорта показывай. Одын человэк ищем.

Он пошел по проходу вслед за златосборщиком, заглядывая в разноцветные картонки, швыряя некоторые на пол. И вдруг два разбойника остановились передо мной. Мой паспорт задрожал в волосатых лапах жесткоусого, а в нос мне уперся вонючей смертью ствол автомата.

— Ах… (где-то восемнадцать-двадцать непонятных слов на чеченском языке)… ах!

Я недоумевал.

— Притворяешься? Это что — не ты?

Рядом с автоматным отверстием в его руках гневно трепыхал мой раскрытый международный паспорт с фотографией незнакомого человека и именем «Яраги Мамодаев».

— Клянусь тебе своей жизнью, то есть смертью, все нормально было. Я же не слепой, — жалко и жарко зашептал слева Агасфер. — Паспорт был на имя Джузеппе Бонафини. Неужели надул проклятый цыган? Меня надул, вечного жида — позор. И еще сувенир всучил, падлюка, за сотню.

Словно в оправдание своего протокола и глупости Агасфер вытащил из кармана сувенирного пиджака желтую косточку — ключицу миротворца Джимми Картера.

Совсем недолго, а быстро и коротко эти горцы, забравшиеся выше гор, защелкнули на мне наручники. Опять арест. Везет же. Я уже ничему не удивлялся. Ни тому, что при выходе из стоящего в небе самолета чечены ловко одели парашюты на себя и на меня, ни тому, что парашюты стали поднимать нас вверх, к неподвижно поджидавшему бандитскому штурмовику, ни тому, что вслед за всей этой грозной командой из двери лайнера выпорхнули без всякого парашюта две ангельские фигурки Алима и Агасфера и, нелепо махая волосатыми руками, полетели вверх на сближение. Я только досадовал — как же можно быть таким ленивым и нелюбопытным, что даже не заглянуть в свой собственный фальшивый паспорт. Нет, конспиратора из меня не получится, революцию со мной не сделаешь. Да и не надо, к счастью. Свои бы проблемы решить. Но как любят законы жанра играть маленьким личным человеком.

Бандитский самолет, полный драгоценностей и криминала, взревел всеми своими драконьими пастями. Главарь стащил с рожи вконец изодранный чулок и гортанно-хрипло скомандовал летчику на чеченском, что курс, мол, на Грозный, там еще, мол, Терек где-то, такой незабываемый, что, мол, когда будешь снижаться, за Казбек не задень. И все время косил в мою сторону — в самом деле, что ли, я не понимаю родной нахский говор или придуриваюсь? Ну откуда я мог его понимать?

В самолет постучались. Преступники в предчувствии неминуемой кары похватали оружие, на всякий случай зарезали штурмана, осторожно открыли дверь. Но там оказались всего лишь измаявшиеся мои спутники. Агасфер показал самый настоящий, неведомо как и когда добытый авиабилет на рейс ЧР № 282 «Ла-Валлета — Грозный», Алим же, недобро, но веско сверкая восточными миндальными очами, предъявил мятую бумажку — «Муса сын Саида директора рынка». Делать нечего — впустили обоих, наручников одевать не стали, а напротив, по законам горского гостеприимства посадили на лучшие места.

Бывают досадные случаи. Бывает, что и необоснованно сажают не только в Египте, родине цивилизации, но и в нейтральных воздухах. Один мой знакомый, большой писатель, с чувством причастности к истории рассказывал, что он сын расконвоированных родителей. Ну, мои родители тоже были не под конвоем.

Впрочем, я, кажется, родился 6 октября 1990 года. Скверный такой денек, несчастливый. В Грозном был такой же денек. Склоны седого Казбека были усеяны поблескивающими под дождем обломками останков самолетов. Отовсюду пахло нефтью. Даже от денег. Когда Организация освобождения воздушного пространства (ООВП) передавала меня в лапы законного милосердия Чеченского Исламского Имамата, то моя голова была оценена в пятнадцать долларов. Генеральный прокурор, свесившись из башни бэтээра, покопался в чересседельной сумке, выудил оттуда двадцатипятидолларовую бумажку с портретом Майкла Джексона в папахе и бурке и невозмутимо передал ее жесткоусому террористу. Тот невозмутимо отсчитал сдачу в 500 рублей, 1500 карбованцев, 7500 манат и 2 сантима. И ото всего пахло нефтью[85]. Между прочим генеральный прокурор оказался полным генералом, кавалером и джигитом. Он даже вручил мне обвинительное заключение на чеченском, понятно, языке, из которого я ни хрена, само собой, не понял, кроме того, что Яраги Мамодаев является врагом имама Дудаева № 1 и врагом народа № 2. Имам Дудаев, надо заметить, из любви к первенству присвоил себе титул не только Отца нации № 1, но и Врага нации № 1.

Сквозь решетчатые окошки бэтээра проплывали скучные улицы Грозного-города. Архитектура чеченского ренессанса вызывала досаду. От одного жилого танка до другого тянулись некрупные огороды, огороженные колючей проволокой, где на штыках сушились пустые хозяйственные гаубичные гильзы и детские портянки. Оживляла, если можно допустить такой парадокс, приземистый маскировочный пейзаж бронированная мечеть с минаретом из баллистической ракеты. Оттуда сверху из-под самого полумесяца выглядывал муэдзин, звал всех, кто остался, на утреннюю молитву и для убедительности постреливал из чего-то в зеленое небо.

Алим и Агасфер, удивительно невредимые, влачились по городу согласно неясному инстинкту.

— И-и, — жаловался Алим на судьбу.

— Говорил я ему, — ворчал Агасфер, — последнее дело лезть в политику. Зачем лезть в политику, когда можно влезть в экономику. Особенно хорошо безлунной ночью…

— И-и, а в Италии сейчас не этот железный полумесяц, а просто месяц сияет с неба ночного…

— Ну хорошо, пусть немножечко месяц, а то лоб расшибешь, когда вынешь стекло и спрыгиваешь с подоконника в торговый зал…

84

такой даже Нисский не видал (прим. члена МОСХ).

85

это такая отрава, которую иногда называют кровью экономики. Представляет собой конечную стадию посмертного разложения жизни (прим. химика).