Сильные

Беда одна не ходит. Мой злополучный живот громко напомнил о себе, и я чуть слюной не захлебнулся.

– Слушай, Чамчай, у вас еда в доме найдется?

– Голодный, что ли?

– Как волк! Как целая стая!

Чамчай шмыгнула носом-пешней. Отвернулась:

– Найдется. Айда на кухню…

Она пошла впереди, помахивая дымным хвостом: указывала дорогу. Я двинулся следом. Хотя дорогу я и так знал: дома-то типовые.

Песня вторая

1. Есть надо молча

– Еще копченый муксун[108] есть, – острый коготь Чамчай указал на обшарпанную, криво висевшую дверь, что вела в кладовку. – Возьми, обжора.

Я что? Я пошел и взял. Вернулся за стол и продолжил есть. Прислонившись к дверному косяку, Чамчай смотрела, как я ем. Ну, не знаю. Юрюн жующий да Юрюн глотающий – то еще зрелище! Правда, мама тоже любила смотреть, как ее мальчик кушает. Чамчай очень старалась хранить неподвижность, но для нее это было пыткой. Интересно, она и во сне крутится-вертится? Хозяйничала Уотова сестра отменно: на кухне прибралась – я и не заметил, когда. Стол накрыла так быстро, что я ее чуть не пришиб. Юрюн-слабак понимал: хозяйка хлопочет, добра гостю хочет. А Юрюн-боотур ничего понимать не желал. Тварь! Когти! Мелькает? Угрожает. Плохая, кэр-буу! Как дам!..

Вот и дал без лишних разговоров.

Только скорость Чамчай и спасла. Увернулась, вылетела из кухни. Дождалась снаружи, пока я усохну. Высказала мне, что думает о боотурах, ушибленных на всю их расширенную голову. Айыы, адьяраи – все мы одним бревном деланы! Я кивал и размышлял о том, что жизнь рядом с Уотом кого хочешь превратит в визжащую молнию. Уот вам не Юрюн, от него увернуться – много прыти надо.

Я бы, например, не увернулся.

Покончив с боотурами, Чамчай принялась командовать. Вон миски стоят. Мясо там возьми. Лепешки – тут. На верхней полке. Черствые? Кто вопил, что кишки отходную поют? Размочишь, не облезешь! Чем размочить? Вода в берестяном ведре, у окна. Чистая вода, ключевая. Сама набирала. Молоко? Нет молока. Сливок тоже нет. Кого здесь доить, пленников? Кумыс? Обойдешься! Воду пей, здоровее будешь…

Стол пятнали застарелые потеки жира и крови. Хорошо, если только звериной. Миски в пыли: похоже, из них ели редко. Мясо полусырое, с явственным душком. Но разве это могло остановить голодного, голодного, очень голодного боотура? Хвала небесам, вода оказалась и вправду свежей. Заливая еду водичкой, я схарчил все, что дали, и глазом не моргнул. Видя мои страдания – хочу еще, а попросить боюсь! – Чамчай сжалилась, указала на кладовку с рыбой.

– Мы с твоей сестрой подруги.

Я едва не подавился:

– С Умсур?!

– А что тебя смущает? Ровесницы, учились вместе…

– Учились?

– Учились. Не всем же быть идиотами?

– Когда? Где? Чему?

– Давно. В прошлой жизни. Сейчас видимся редко.

Ну да, обе ведь – удаганки. Небось, колдовству и учились. Нет, все равно верится с трудом. Красавица Умсур и это страшилище?! С другой стороны, я с Уотом кумыс пил? Пил. За конями вместе ездили? Ездили. Чем мы лучше наших сестер?

– Одно дело делаем. Ось… – Чамчай запнулась, подбирая нужное слово. – Ось миров бережем. Умсур – сверху, я – снизу.

Вот откуда она про Нюргуна узнала! Плен, столб, Алып-Чарай…

– Так почему ты не у столба? Почему не бережешь?

– Не моя смена, – огрызнулась Чамчай.

Про смену я не понял, а переспросить не рискнул.

– Хочешь знать, какого рожна я с тобой связалась? Не ври, вижу, что хочешь. Ради Умсур, понял! Не хочу, чтобы у подруги брат погиб. Эсеха не спасла, так хоть тебя, дуралея…

Плачет? Адьярайша – плачет? Женщина! Женщина плачет. Брат у нее погиб. А я – балбес. Полено бесчувственное. Тесать меня, строгать, стружку снимать.

– Мне жаль. Ну, насчет Эсеха…

– Молчи лучше! Жаль ему…

– Нет, правда, жаль.

Вру? Не вру? Не знаю, как Эсеха, а Чамчай мне точно жаль.

– Моя вина, – удаганка отвернулась. – Не удержала…

Так вот о чем пел дедушка Сэркен!

– Ты прожгла свой бубен?

– Он лопнул. Ритм сбился, и Эсех… Откуда ты знаешь?!

– Дедушка Сэркен напел. Я тогда не знал, про кого он поет. Но если у тебя лопнул бубен, значит, ты не виноватая! Это все бубен…

И, желая отвлечь Чамчай от дурных мыслей, я не нашел ничего лучшего, как спросить:

– А где дедушка Сэркен?

– Уехал.

– Почему?

– Шумно, говорит, у вас стало. Творческий человек любит тишину. Вдохновение удрало, поехал искать. Я ему: оставайтесь! Вон вы какой бледный! Трясетесь, кашляете, пот со лба – ручьями. Куда вам в дорогу? Нет, уехал. Упрямый, хуже тебя! Просил, кстати, передать: он доволен. Получилось у него.

– Чем доволен?

– Мне не доложился! – озлилась Чамчай. – Доволен, и баста.

Что у дедушки получилось? Воспевание моей гибели? Так я вроде бы не погиб… А может, я потому и не погиб?! Потому что у дедушки получилось? Спел дедушка про двухголового орла – орел и появился. Отвлек Уота, дал мне передышку… Дедушка, выходит, ты все-таки вмешался? Облик обликом, а меня ты спас? Нарушил собственный закон? Тебе плохо из-за меня? Может, ты и про Чамчай пел, как она Уота остановила, только я уже не слышал. И кого мне теперь благодарить? Дедушку? Баранчая? Чамчай? Всем я обязан, перед всеми в долгу…

– …Уот его остаться звал. Свадьбы, мол, гульба…

– Накаркал, старый пень!

Само вырвалось. Ну да, вот такая моя признательность.

– Ты о чем?

– Напророчил мне дедушка. Мол, женюсь скоро.

– О! Провидец!

– Я решил – на Жаворонке женюсь. Обрадовался…

Чамчай хмыкнула:

– Уруй-уруй! Раз ты удирать отказываешься, значит, верно Сэркен предсказал. С Сарыновой дочкой не выйдет, извини. На нее мой братец глаз положил. У него глаз один, зато дурной. А я и правда в девках засиделась. Спасаю вас, спасаю, пора и о личной жизни подумать. А что? Честный муж – жене подарок…

– Издеваешься?

– И в мыслях не держала. Будет у нас не жизнь, а песня. В песнях как? Боотур красавицу спас и на ней женился. А у нас с тобой все шиворот-навыворот: красавица боотура спасла и за него вышла. Оригинальный сюжетный ход!

Надо же, сама над собой шутит – красавица, мол! Мне вспомнилась Куо-Куо, кузнецова дочка. Шутить бедняжка не умела, но в одном они были схожи с Чамчай. Обе нас, беспомощных боотуров, от Уота заслоняли: Чамчай – здесь, Куо-Куо – в Кузне. Понять бы, кто тут сильные, кто слабые?

– Гыр-гыр-гыр! Дьэ-буо!

Яростный рев сотряс дом.

2. Праздник Кюна Дьирибинэ

– Ы-ырррр! Убью!

Это не Уот! Зайчик?!

– Кэр-буу!

А это уже Уот.

– Кестюбэть[109]!

А это уже я.

Зайчик вырвался на свободу? Сцепился с Уотом?! Уот его убьет! Чамчай едва успела шарахнуться в сторону от Юрюна-боотура. Зайчик, держись! Я иду. Бегу. Лечу!

108

Муксун – пресноводная рыба из рода сигов семейства лососевых.

109

Очень бранное слово.