Необитаемый Остров

Я надеялась, прилетев сюда, с ней познакомится заново, начать все с чистого листа, а видишь, как оно вышло… даже «пока-пока» не сказала, когда мы уходили. Я боюсь ошибиться… и боюсь, что уже поздно… и еще боюсь, что если она захочет, она может меня обидеть, понимаешь?

Мне уже тридцать два года — я много чего повидала в жизни, меня сложно обидеть, а если кто попытается, я спокойно могу дать отпор… Но ей не могу, поэтому и боюсь — если она хочет меня уязвить, обидеть, задеть, то я беззащитна, понимаешь?

Анна поднялась в шезлонге — повернувшись, Женя видел на фоне звездного неба легкий изгиб ее спины, и то, как она уставилась перед собой невидящим взглядом.

— А если ты прав, и она ненавидит меня из-за того, что я ей слишком много давала, то тогда я даже не знаю, что делать… — произнеся это, Анна едва не всхлипнула.

Шезлонг Жени в этот момент скрипнул — парень поднялся, и подойдя к Анне, молча протянул ей руку. Та глянула вопросительно, но взяла его ладонь и повинуясь легчайшему нажиму, поднялась на ноги.

Все так же молча Женя вывел ее на середину поляны, присел на колено, удостоверившись, что на земле никого нет, и потянул вниз Анну. Та невольно воспротивилась, напрягшись, но увидев спокойный взгляд Жени, все же подчинилась, в легком недоумении. Он же, по-прежнему сохраняя молчание, заставил ее лечь на спину, и положив ее руку на землю, наклонился над ней, заставил ее вытянуть и вторую — так, что Анна теперь лежала на спине с раскинутыми в стороны руками.

Женя, стоя на одном колене, немного отстранился, и плавным движением лег чуть поодаль — чуть дальше, чем на расстоянии вытянутой руки.

— Смотри, — практически беззвучно произнес он, и слегка дернул подбородком, указывая вверх, на небо. Анна повернулась, и ее вдруг охватило совершенно волшебное чувство — она будто в космосе оказалась — антрацитово-черный купол неба накрыл сейчас ее, и только ее, объемным, невероятно огромным куполом, расчерченным пунктирным линиями неизвестных созвездий, и пересеченный широкой полосой млечного пути. Звезды южных морей светили невероятно ярко, и Анна буквально воспарила, отстранившись от всего сущего. Для нее теперь существовало только здесь и сейчас, она и небо — на которое можно смотреть, и которое может смотреть. Тут же в памяти всплыло забытое чувство детского восторга при взгляде на гривастые облака в голубом небе, когда смотришь на них и замечаешь живых фантастических животных — но оно меркло на фоне нынешних ощущений.

Анна не могла бы потом сказать, сколько она так лежала, паря в невесомости отрешенности от мира — минуту, десять, а может быть и час. Понемногу собираясь с мыслями, она улыбалась самой себе — ей сейчас казалось, что многие проблемы этого мира никогда не будут волновать ее также сильно, как раньше.

Пошевелившись, она подвинулась ближе к Жене, который тоже лежал, глядя в бесконечное пространство неба, коснувшись его руки и отметив, что парень едва вздрогнул при этом.

— Жень, — прошептала Анна. — Ты такой классный, спасибо тебе…

Женя вдруг поднялся и скрестив ноги, посмотрел на Анну с укором — покачав головой.

— Что нет? — поднялась и она, расстроенная тем, что разрушена хрупкость невероятного момента — когда ты смотришь на небо, а небо смотрит на тебя. И в этот же момент с радостью поняла, что частичка того чувства — ясность осознания незначительности большинства проблем перед вечностью и бесконечность бытия — навсегда осталось с ней.

— Аня, я совершенно обычный — и мало отличаюсь в здоровом цинизме от… Вероники, — снова не смог справиться с собой и произнести «твоей дочери» Женя.

— Ты какой-то взрослый уже, обстоятельный, — произнесла Анна после долгой паузы.

Женя чуть улыбнулся — конечно, ему было приятно такое слышать.

— Просто говорю мало, — покачал Женя головой.

Анна хотела возразить, но встретившись с ним взглядом, промолчала, а Женя пояснил.

— Понимаешь, я как-то привык постоянно быть на первых ролях. Ну, знаешь, есть те, кто идет вперед, рулевые, и те, кто в фарватере, понимаешь, да?

Анна кивнула, глядя на парня — она хорошо представляла, о чем тот говорит.

— Сначала в спорте, потом в школе — пусть даже и редко там появлялся. Потом, когда… ну, после больницы, тусовки все эти начались — бабки-то у меня были, гуляли на широкую ногу, друзей появилось — немеряно. А потом жизнь меня окунула в лужу, ну и… в общем, я с батей поговорил, помирился даже чуть-чуть, он меня отправил на стройку в бригаду. И как-то я оказался в ситуациях, когда просто физически не мог быть первым — все вокруг знали больше меня. Даже тупо поначалу на стройке — как раствор мешать тот же мне на пальцах объясняли. И как-то так получилось, что я больше стал прислушиваться, приглядываться. Время появилось, обдумать свои поступки. И знаешь — мне теперь кажется, что многие из тех, кто людей за собой ведут — такую ахинею несут, но выглядят умными при этом. Ладно, это я так, к слову. Так вот — если я, наверное, начну вести себя по-прежнему — стараясь выйти на первый план, то сразу вся серьезность и обстоятельность исчезнет. Сейчас у меня просто больше времени на то, чтобы обдумывать свои слова и поступки.

Теперь настал черед Анны с грустной улыбкой на устах отрицательно качать головой.

— Что нет? — скопировал ее интонацию Женя.

— Брось. Именно это и подтверждает — ты уже другой. Это заметно…

— Ань, не надо так думать, — прервал ее Женя, — у меня разное в жизни было, да и со сверстниками я общаюсь… не знаю, ну в духе времени, да.

— И так же спокойно сообщаешь им о том, что ребенка ублюдка надо за ноги об стену, чтоб он заткнулся? — внимательно посмотрела на него Анна.

— Нет, так-то нет конечно, — замялся Женя.

— Я же вижу, как ты себя ведешь, и какой ты человек, — произнесла Анна утвердительно.

— Ты видишь, — выделил интонаций свои слова Женя, — именно ты видишь. И не факт, что другие видят — может быть у меня к тебе особое отношение?

— Какое особое? — Анна все еще была слишком, непривычно для себя расслаблена, и поэтому слова вырвались раньше, чем она их обдумала. И моментально выругалась про себя. И на себя — ну какое, спрашивается, «особое» к ней отношение может быть у откровенно влюбленного парня? Анна уже начала поднимать руку, жестом стараясь остановить от ответа Женю, но не успела.

— Ну не особое, ладно. Вполне обычное — ты мне невероятно нравишься, и я просто хочу произвести на тебя впечатление, — негромко сказал он, и опустил взгляд, насупившись.

— Жень… — в легкой растерянности проговорила Анна, не зная, как увести беседу от скользкой темы — и сама ведь виновата, но вдруг фыркнула: — К кошке у тебя тоже особое отношение? Так что она к тебе ластится постоянно?

Кошка, которую Анна называла просто кошкой, а Женя упрямо именовал Барсиком, действительно очень явно, и очень заметно гораздо больше тянулась к парню. Анна это отметила уже давно, и периодически его подкалывала.

Женя смутился, не зная, что ответить, а Анна довольно резко поднялась. Неожиданно она вспомнила, как сегодня Женя играл в волейбол паре с Никой, и ее внутри сейчас разрывали довольно противоречивые желания — с одной стороны, она была бы совершенно не против, и даже довольна, если бы Женя с ее дочерью начали встречаться, а с другой — ее беспокоило чувство, похожее… да не похожее — призналась она сама себе — а самая настоящая ревность. Сегодняшний дискомфорт у нее был вызван не сколько самим фактом прихода сразу троих гостей, но в достаточно большой степени и взглядами, и фривольными намеками как Ольги, обращенными к Жене, так и воспоминаниями о том, как он общался с Никой — периодически обмениваясь смешливыми комментариями, одобрительно ее подбадривая и оценивая возгласами удачные действия.

— Ладно, пойдем спать уже, — нейтральным тоном произнесла Анна, протягивая Жене руку. Тот, по-прежнему сидя со скрещенными ногами, попытался встать, резко выпрямляя ноги. Поднявшись, он вдруг увидел ее глаза совсем рядом — и шагнул вперед, обнимая Анну. Она раскрылась, спрятав лицо у него на плече. Женя стоял, не в силах пошевелиться, чувствуя на плечах ее руки — он оторопел от одной мысли, что она его тоже обняла.