Песнь русалки

Но две хрупкие фигуры застряслись, из-под слоев ткани послышались скулящие рыдания, как будто плакали маленькие дети. Святослав протер глаза: и правда, они же едва ли не младше него. И как он мог принять их за старух? Все дело в волосах и странной поступи, наверное. И в этой их странной манере отворачиваться, не говорить.

— Бабушка, она веретенца наши украла и спрятала, — всхлипнула одна из кумушек.

— А с веретенцами и имена забрала. А без них мы и вернуться-то не можем, — подхватила вторая. — С княжичем говорить запретила, нам его ни защитить, ни предупредить не даёт. Обещала все вернуть, как мы ее волю исполним, а мы…

И снова рыдания. Влас тихонько подошёл к Святу и шепнул.

— Ты понимаешь хоть слово? Какие веретенца?

— Не знаю, — пожал плечами Святослав.

— Веретенца волшебные, — невозмутимо сказала Олеся, утешающе поглаживая девушек по волосам. — Без них и имен они — не они. А раз так, я не могу забрать их домой, пока ведьма проклятая их держит.

И стоило словам повиснуть в спертом воздухе, пропитанном запахом прелой соломы, Влас дернулся и вскинул руку.

«Не смей называть ее этим словом!» — вскричал он и пошел на старуху. Кумушки вскрикнули и бросились в стороны, каждая попыталась утащить бабушку с собой. Все трое повалились на земляной пол, а Влас застыл, словно не знал, на кого обрушить свой гнев. Его грудь тяжело вздымалась, взгляд бегал с одного лица на другое, занесённый кулак дрожал. Святослав, недолго думая, бросился вперёд, схватил конюха поперек живота и повалил на пол.

От этого Влас словно опомнился и принялся вырываться и ёрзать, рычать по-звериному. В глазах горел гнев фанатика, готового до последней капли крови защищать свою святыню. Ярость застлала ему взор, и юноша смотрел перед собой, но будто не узнавал друга. А Свят перенес весь свой вес на руки, придавил Власа за плечи к земле и давил, давил, в надежде, что сейчас друг перебесится и успокоится. Но чем дольше он держал, тем сильнее разгорался во Власе гнев. Несколько бесконечно долгих секунд, и на шее юноши вздулись вены, а в белках глаз показались подтёки крови, на губах выступила пена. Свят пытался позвать его, но тот не слышал.

Краем глаза юноша заметил шевеление. Олеся поднялась с пола и с прытью, несвойственной старому телу, подбежала к загону, схватила верёвку и, ловко завязав на ней узел, бросила моток на Власа. Юноша задёргался ещё сильнее, и веревка зашевелилась на нем, как живая змея на солнцепёке. В глазах Власа зажёгся животный первобытный страх. Юноша задёргался, а Свят впился в его плечи, удерживая уже чтобы друг не покалечил самого себя. Стоило верёвке сместиться с груди к шее, как она обвилась вокруг власова горла, нетуго, на один оборот, и Влас тут же присмирел. На его лице застыл испуг. Свят тут же отпустил руки, и в то же мгновение Влас весь сжался, скрутился калачиком на полу и… тявкнул.

Свят удивлённо сморгнул, глядя на щенка с верёвочкой на шее. Зверь удивлённо оглядывался вокруг и шумно втягивал в себя воздух, а потом со скулежем бросился на колени к княжичу, да так и застыл. Святослав неосознанно запустил пальцы в жёсткую черную шерсть на загривке и непонимающе уставился на Олесю. Старуха потирала руки и выглядела абсолютно довольной собой. Встретив взгляд юноши, она указала пальцем на щенка.

— Он выпил что-то из ее рук?

— Зелёное вино, — растерянно проговорил княжич. — Что ты с ним сделала?

— Одела в шкурку, в которой он не навредит. Гляди, как ему хорошо — маленький, резвенький, а зубки-то ещё не выросли, не покусает.

— Верни его, как было, — Свят вскочил на ноги, прижимая к груди щенка. Олеся помотала головой, скрестив руки на груди.

— Могу, конечно. Но не стану. Верну ему человечье обличье, и он побежит своей хозяйке служить, как верный пёс. А будет ли он твоим другом в таком случае?

Свят потупил взгляд. Выходило нескладно. Он посмотрел на забившихся в угол сестер. Те все так же прятались от его взгляда. На душе нехорошо заскребло.

— Кто вы все такие? Откуда все знаете? — спросил он. Скопившаяся усталость не давала как следует удивиться. Он столько раз слышал от матери рассказы о духах, что, кажется, всегда был готов к встрече с кем-то из-за реки и леса. Но чтоб эти существа, древние и сильные, оказались под одной с ним крышей… от одной мысли об этом у Святослава затряслись поджилки. И как он раньше не догадался?

— Ответить на твой вопрос не так просто, как кажется, — старуха метнула взгляд в сторону кумушек. — Покуда у них похищены их вещи и имена, они — не они.

— А ты?

— А меня ты должен сам узнать и назвать по имени, — ухмыльнулась бабушка, а затем ткнула узловатым пальцем в щенка. — Хочешь понять, что к чему и друга выручить? А заодно и княжество свое?

Святослав закивал, в горле пересохло от удивления. Старуха довольно ухмыльнулась и протянула ему руку.

— Мы с тобой от одной беды мучаемся, княжич. Я помогу тебе, а ты — поможешь мне освободить моих девочек, вернём в берега реку и всякую живую тварь.

Святослав знал — отказываться нельзя. Кем бы ни была старуха, в ней чувствовалась сила, недоступная ни одному из мудрецов. И редко, когда такая сила просит помощи или предлагает прийти на выручку сама, без просьбы. Юноша протянул руку, крепче прижимая к себе разволновавшегося щенка.

— Вот только медлить нельзя, — причмокнула тонкими губами старуха. — Ты принес то, о чем я тебя просила?

Свят кивнул, ощупывая узел с едой у себя под рубашкой. Олеся кивнула.

— А как быть с Даной? Она заметит, что мы пропали.

— Скажи ему, что мы поможем, — раздался голос Анюты.

— Глаза отведем, — поддакнула Дарья.

Олеся кивнула и отошла к стогу сена, принялась шарить среди сухих прелых стеблей, пока не нашла припрятанный там Власом кувшин. Откупорила его и поднесла к лицу княжича. Святослав отшатнулся — в лицо пахнуло кислым пивом.

— Не вредничай, набери полную грудь воздуха и выдохни туда, как следует, — приказала старуха. Юноша сделал, как она сказала. Как только в горле и носу стало жечь от недостатка воздуха, Олеся закупорила кувшин и отдала кумушкам.

— Вот вам немного голоса княжича. Выпускайте его потихоньку, чтоб на все дни хватило, да так, чтобы Данка побегала, как следует, — осклабилась она.

Девушки вцепились в кувшин и, поклонившись старухе, выскочили в беспросветную ночь. Олеся же повернулась к юноше.

— Лодочка-то твоя на месте осталась?

— Да, бабушка, — произнес он.

— Хорошо. Слушай меня, и все у тебя хорошо будет, вернёшься целехонький, они и обернуться не успеют.

— А куда мы?

— К внучке моей, Милораде, в Алую Топь.