Цветок вампира - аконит

До середины октября так и проходили мои дни: школа да дом. С одной стороны, сидение в четырёх стенах отлично сказалось на моих оценках и внешнем виде квартиры. От скуки я перебрала все стеллажи с книгами, разобрала старые вещи и упаковала, чтобы отвезти в центр для малоимущих. Я даже заказала по интернету новые занавески и посуду, с разрешения папы. Ему было приятно, что теперь в квартире помимо него есть кто-то ещё и постепенно дом начал оживать, благодаря новым деталям, ароматам и звукам. На одном из шкафов я нашла давно позабытый отцом виниловый проигрыватель и целую коробку с пластинками. Находка показалась мне очень неожиданной. Особенно после того, как я изучила пластинки. Вопреки моим ожиданием, там было много классики и даже джаза, к которому я и сама порой питала страсть. Что и говорить: нашлось даже место рождественскому сборнику Фрэнка Синатры, поэтому в квартире то и дело стал мелькать так легко приедающийся мотив «Let it snow», пусть и за окном даже ещё не показывался первый снег.

С другой стороны, я только переехала в Ксертонь и не успела здесь обжиться, как уже оказалась принцессой, заточенной в башне собственным отцом. Пусть в школе постепенно и крепли связи, запах одиночества в пустой квартире не могла развеять ни одна ароматическая свеча. Было грустно осознавать, просматривая социальные сети одноклассников по вечерам, что у другим всё иначе. Девчонки ходят вместе гулять, мальчишки зависают то в тире, то в боулинге. Сотни новых фотографий и видео со смеющими, довольными лицами, пополняли ленту каждый день. В такие моменты я особенно чувствовала себя за чертой жизни, во время всеобщего праздника. В конце концов, в городе даже не был введён комендантский час, но, нет – именно мне угораздило родиться в семье полицейского.

Первое время я понимающе относилась к изрядной опеке Кости, думая, не пройдёт и недели, как всё вернётся на круги своя. Спустя десять дней я поняла, что ошибалась и принялась осторожно, приводя аргументы и показывая фотографии ребят, донести до Кости важность выпускного класса. Не пройдёт и полгода, как от праздных гуляний и простых радостей юности не останется и следа. Их место займёт подготовка к выпускным экзаменам, а там и поступления в вуз.

Но отец, словно позабыв, что и сам когда-то был в старшем классе, только отмахивался. Он даже не пытался парировать мои аргументы, твердя на повторе, как опасно сейчас на улицах и что, должно быть, родители совсем не берегут своих детей. Если бы все были такими же предусмотрительными, как он, ничего бы подобного в Ксертони не произошло.

Каждый последующий наш разговор ни к чему не проводил – мы только начинали с отцом ругаться, порой даже переходя на повышенные тона. Казалось, он даже не пытается меня понять. Найти хоть какой-то компромисс и это откровенно раздражало и отталкивало.

Проснувшись утром пятнадцатого октября, я решила для себя, что больше так продолжаться не может. Начав собирать рюкзак к школе, внутрь была дополнительно положена зубная щётка, пара свежих кофт и одна пара штанов. Все остальные вещи можно будет забрать потом или попросить маму. За ночь телефон зарядился полностью. Включив компьютер, я быстро проверила наличие авиабилетов и на всякий случай – железнодорожных и убедилась, что у меня хватит средств. Оставалось только найти паспорт и понадеяться, что в аэропорту не обратят внимание на возраст. Всё же восемнадцать мне ещё не исполнилось, а значит, одной на борт мне не пройти. Маме всегда приходилось заполнять какие-то бумаги, но, честно говоря, я никогда не вникала. Оставалось полагаться на удачу, и что на регистрации случайно обсчитаются в большую сторону.

Полна решимости я вышла из комнаты одетая и готовая бежать, как прошла в коридор и обнаружила, что велосипеда нет. Отец в очередной раз говорил с кем-то по телефону и не зная контекста, речь казалась бессвязной. Даже не пытаясь прислушаться, наскоро укротив любопытство, я открыла дверь в квартиру, надеясь разыскать железного друга, но увы. На мгновение помедлив и поразмыслив, куда ещё за ненадобностью мог его убрать Костя, я вспомнила о балконе в спальне отца.

— Бинго, — вслух обрадовалась я, заметив руль через окно.

Быстро пересекла всю комнату, по периметру обойдя уже собранную двухспальную кровать, я замерла, на мгновение окинув ту взглядом. Отец уже переодел её в темно-изумрудное бельё с золотисто-оранжевыми витиеватыми орнаментами, которые я заказала для него на прошлой неделе. На тумбе справа стояла небольшая фоторамка, повёрнутая чуть под углом так, чтобы можно было смотреть на изображение перед сном. Блик от света с улицы мешал увидеть, кто изображён на этой фотографии. Я подошла и подняла рамку. На старом снимке напротив подъездной двери стояла женщина с младенцем на руках, которую я сразу узнала. А сбоку от неё, придерживая за талию, стоял отец в полицейской форме, с ещё полностью тёмными волосами, не отмеченными сединой. В груди тут же разлилось тепло и одновременно мной овладела тоска от осознания, как давно мы были все вместе. Втроём. Я этого времени почти и не помню даже. Для меня мама всегда существовала отдельно от Кости. Пока я росла, в доме всегда появлялся кто-то третий, но уходящих. Ни один из последующих маминых мужчин, не пытался заменить мне отца, и я была за это по-своему благодарна. Вот только как долго Костя был один прежде, чем я переехала к нему доучиваться, раз в спальне всё та же семейная фотография? Какая женщина такое не стерпит, осознавая, что никогда не станет в жизни мужчины на первой роли, если в памяти и в седце— другая семья?

— Что ты здесь делаешь?— я вздрогнула, услышав голос отца.

— Ничего. Так… — в нерешительности продолжала держать в руках рамку с фотографией не зная, что с ней делать теперь.

Костя перевёл взгляд на карточку у меня в руках и улыбнулся тёплой, ласковой улыбкой, которую я давно не замечала на его лице. Он подошёл ко мне и указал пальцем на кулёк, которым, вне всяких сомнений, являлась маленькая я:

— Это мы тебя только-только из роддома привезли. Вас тогда задержали дольше, чем положено и я даже успел занять у одного из коллег плёночный фотоаппарат — Витька как раз только из отпуска вернулся и подсобил, — на минуту отец замолчал, а затем на выдохе произнёс: — Хорошее было время.

В его голосе звучала вся глубина одиночества последних прожитых лет, и от этого сердце моё разрывалось на части. Я не могла его бросить. Не сейчас, когда мы только начали привыкать жить вместе, как отец и дочь. Моя жизнь имела цену и была важна. Но платить за неё новой раной на сердце Кости я не была готова.

— Послушай, пап, — медленно начала я, понимая, что момент неподходящий, но едва ли будет другой. – Нам нужно поговорить.

Он опустился на постель и постучал ладонью по одеялу, приглашая меня сделать то же самое. Я поставила снимок на место и присела рядом. Костя молча ждал.

— Я не могу так больше. Правда, не могу. Мне мало общения в школе. Я понимаю, как ты беспокоишься из-за всего происходящего. Как хочешь меня защитить. Но ты не можешь уберечь меня от каждой возможной угрозы, понимаешь?

Костя кивнул. Он старался говорить медленно, немного растягивая слова, будто пытался сохранить тон голоса мягким:

—И что ты предлагаешь? Довериться судьбе и посмотреть не станет ли моя дочь следующей жертвой маньяка? Извини, но такая игра мне совсем не по вкусу.

— Нет, не довериться судьбе, но действовать в рамках разумного. Жизнь должна продолжаться. Например, если я не могу прогуливаться по улицам Ксертони одна, то почему бы мне не пригласить друзей? Места у нас хватает.

— Отличная идея!— наигранно радостно ответил отец: — И пусть тогда другие дети потом возвращаются в одиночестве и также угодят в лапы маньяка, а ты затем будешь корить всю жизнь себя. Вот уж радостно будет.

— Ну замечательно, — очередной разговор лишь снова испортил настроение. Я почувствовала, как вновь закипаю и идея вернуться к матери отчетливее замелькала в сознании, борясь за моё внимание с настойчивым нежеланием бросать отца. Неужели нет никакого выхода, при котором и он будет доволен, и я?