Страница 9 из 40
— Помню, как нас за это дома гнобили и в универе гоняли. А теперь — люди на этом деньги зарабатывают, чемпионаты проводят. «Контра», кто бы мог подумать.
— Не «Контра», а «Дота».
— Один хрен.
Я стояла, перекладывая пакет из одной руки в другую, и смотрела. Можно даже сказать — любовалась. За ручку моей двери был засунут букет сирени. И эта сирень точно не была наломана с куста у подъезда. Это явно какая-то сортовая сирень, с крупными гроздьями образцово-показательного сиреневого — ну а какого еще! — цвета. А сам букет был перевит точно такого же цвета атласной ленточкой.
«Мой парень» Егор сдержал свое слово.
Пока я зависала над этим «знаком любви», хлопнула дверь лифтового холла, раздались тяжелые шаги и через пару секунд за моей спиной раздалось жизнерадостное:
— Ох и балует тебя твой Егорка, Леська. Замуж не зовет пока?
Я обернулась и попыталась взглядом передать Михе всю его неправоту в данном конкретном вопросе.
Мишаня хохотнул, но тему педалировать не стал — видимо, вовремя спохватился о том, что ему может понадобиться моя профессиональная помощь, а уколов здоровенный брутальный Миха боялся как ребенок и только мне доверял дырявить свою шкурку — по-соседски.
— Эх, — он наклонился и понюхал букет. — А как пахнет-то, как пахнет. Наломать своей Юляшке, что ли, тоже?
— Этот возьми, — я головой мотнула в сторону букета. — И подари.
А что, так будет даже в каком-то смысле справедливо.
— Да ты чего, это же тебе твой подарил! — возмутился Михаил. А потом тоже мотнул головой в сторону букета цветов. — Твое — вот и забирай. И не дури. Даже если поругались — цветы-то тут при чем?
И, одарив меня своей мудростью, Миха принялся отпирать дверь. А я, вздохнув, взяла-таки букет и принялась отпирать свою дверь.
Кефир изобразил классический этюд из серии «Чокупила?», понюхал букет, чихнул — и удалился в кухонную зону — ждать, когда его высочество — или какой у него там титул — покормят. Я последовала примеру Кефира и тоже понюхала букет. Пахла сирень умопомрачительно. Так, что на моем лице самопроизвольно появилась улыбка.
Прав мудрый Миха — цветы ни в чем не виноваты.
Глава 3
На скамейке возле дома меня ждал сюрприз. Не то, чтобы слишком неожиданный. Если в целом. А в данный конкретный момент мне очень хотелось побыть в тишине и покое. Но, видимо, это приятное времяпрепровождение придется отложить.
— Привет, пап.
— Здравствуй, Егорушка.
Егорушку, Егорика, Егорочку и прочее я на дух не выносил. Но отцу это объяснять бесполезно.
— Зайдешь?
— Ну, так а чего ж я тут на скамейке сижу и жду? Конечно, зайду.
Дома я, разумеется, как хороший сын и радушный хозяин, предложил чаю. И мы сели этот чай пить.
— Егорик, скажи, я тебя сильно подвел?
Ой, бать, слушай, ну давай не начинай, а? Но вслух я сказал другое.
— Папа, мы же, вроде бы, уже все выяснили, — я старался — пока еще старался — чтобы в голос не просачивалось охватившее меня раздражение.
— Ну, смотри, где ты живешь? — отец обвел рукой мою скромную студию: кухонная зона, диван, рабочее кресло, компьютерный стол. — А ведь у тебя такая хорошая квартира была.
— Пап…
— Может, надо было и мою квартиру продать? Я бы как-нибудь перебился…
— Пап, твой клоповник стоит копейки! — все же сорвался я. Как-то слишком быстро. Все-таки недавние приключения давали себя знать.
Отец вздохнул, провел рукой по густым кудрявым волосам с обильной проседью.
— В этом, как ты выражаешься, клоповнике ты вырос, Егор.
— Пап, да я же не про то, — я тоже вздохнул, пытаясь успокоиться.
— И все-таки стоило продать квартиру. Что же ты все один на себя взвалил.
— Пап, из нас двоих с математикой в ладах только я. Поверь, это бы ничего принципиально не поменяло. Там другие масштабы сумм.
— Егор, если я могу что-то сделать… Ты скажи.
Мне, конечно, очень захотелось сказать: «Все, что мог — ты уже сделал». Но у меня все же получилось сдержаться.
— У меня все под контролем. Я все решу.
— Значит, я все-таки тебя сильно подвел.
— Пап, давай пить чай.
Я проводил отца, закрыл за ним дверь и вернулся в комнату. Покосился на компьютерный стол. Нет, сегодня я не готов к осмысленным действиям. Команду предупредил, что у меня форс-мажор, и чтобы до завтра меня не дергали.
Я устроился с ногами на диване, взял в руки телефон. И отложил. Приход отца все же всерьез выбил меня из нормального состояния. Хотя оно и нормальным-то и не было, я все еще не мог, как следует, оклематься после этого балконного приключения с отчетливым привкусом пиздеца. А тут еще батя сверху, вишенкой на торте.
Всякий раз, когда на меня начинало накатывать раздражение от того, что именно мне, стараниями моего батюшки, приходится сейчас разгребать… Или вообще, когда меня посещали мысли о том, какой у меня отец — оторванный от жизни, непрактичный и вообще — слегка, а, может, и не слегка не от мира сего — в эти моменты я старался обуздать свои негативные эмоции одной индейской поговоркой. Она мне в свое время крепко запала в голову. Прежде, чем судить человека, походи год в его мокасинах. У бати моего мокасины специфические. Больше похожие на средневековый испанский сапожок.
Я встал и прошел в прихожую. Там висело настенное зеркало, в него я и уставился. Я похож на отца. Не то, чтобы прямо копия, но определённое и заметное сходство есть. Правда, я выше отца больше чем на голову, а копны густых кудрей мне не досталось — так, только слегка вьются волосы. Отец очень любил находить во мне черты матери. Высокий рост — это в деда по материнской линии. Ярко выраженные математические способности и в целом технический склад ума — от матери. Я же категорически не хотел в себе находить никаких черт от нее.
Как причудливо тасуется колода. Эту фразу я часто вспоминал, когда приходилось думать о своей семейной истории. «Мастер и Маргарита» — одна из немногих прочитанных мною художественных книг. Прочитанных именно осознанно, а не потому, что так надо для школьной программы. Мне кажется, там есть цитаты на все случаи жизни.
В случае со мной, колоду тасовал вусмерть пьяный, а то и обдолбанный крупье. Иначе как все это объяснить?
Отец мой сирота. Детдомовский. Но эти слова не объясняют всех, так сказать, нюансов. Его нашли в мусорном баке, в завязанном пакете, едва пищащего, с неотрезанной пуповиной. Сердобольная женщина, которая его обнаружила, чуть инфаркт не схватила. А врачи потом сказали, что младенец в рубашке родился. Ага, в полиэтиленовой.
Но, в общем, если бы его не обнаружили тогда, то спустя пару минут он бы умер — задохнулся. А если бы не задохнулся — так от кровопотери.
Я, честно говоря, не знаю, зачем все эти детали рассказали отцу, и кому пришла в голову эта светлая прекрасная идея — сообщать такие душераздирающие подробности ребенку — но они были правдой. Отец мой, став постарше, пробрался в кабинет директора детского дома и тщательно изучил свое личное дело. Строки документов подтверждали версию с мусорным баком и всеми остальными деталями — в лучших традициях трэшевых репортажей из сводки городских криминальных или чрезвычайных происшествий. И, да — женщину, родившую и выбросившую новорожденного в мусорный бак, не нашли.
Поскольку находка случилась аккурат в день космонавтики, сотрудники дома малютки решили, что самое подходящее имя для найденного мальчика — Юрий Алексеевич Гагарин. С чувством юмора были люди.
Так в мир пришел Юрий Алексеевич Гагарин. Только не космонавт, а мой отец.
С великим тезкой у моего отца было мало общего. Разве что лицо. Речь не о фотографическом сходстве. Просто у отца такие же ясные глаза и обаятельная улыбка. Только улыбается он редко.
Я вообще удивлен, что он не разучился улыбаться.
О своей жизни в детском доме отец рассказывал мало. Он оттуда два раза сбегал. Думаю, это может заменить рассказы о жизни там. Впрочем, я понимал. Даже в детстве понимал, что жизнь в детском доме вообще не сахар. Зато отец рассказывал о своих странствиях во время двух побегов из детского дома, о том, каких людей встречал. Я слушал и тихо фигел. Судя по его рассказам, время, которое он провел, шатаясь по лесам и полям, ночуя в стогах сена, побираясь у сердобольных деревенских жителей хлебом и молоком, было самым счастливым временем в его детстве. Оба своих побега он совершал в теплое время года, а с наступлением первых осенних холодов его ловили. Или он позволял себя поймать, понимая, что в холодное время года на улице не выжить. С моим отцом ни в чем нельзя быть уверенным точно.