Возвращается муж из командировки…

Дарья Волкова

Возвращается муж из командировки…

Глава 1

— Кефир, фу!

Кто бы меня слушал… Да я сама себя не слышала! В ушах стоял какой-то дурацкий звон, ноги подгибались, сердце колотилось. А в голове только одна идиотская и неуместная мысль: «Да, я не Гай Юлий Цезарь!».

Потому что он бы мог все это вывезти. Ну, то есть, делать сразу несколько дел одновременно этот дядя умел. А я… А что я? Ну попробуйте не уронить из рук таз с только что постиранным бельем, удержать другой рукой рвущегося в бой мейн-куна и при этом не хлопнуться в обморок. Никогда за мной такого желания — я про обморок! — не водилось, а сейчас очень хотелось. Зачем, спросите вы?

Так, обо всем по порядку.

Я пришла с работы, в умеренно затраханном состоянии, которое смягчало только то, что сегодня пятница, и на выходных у меня нет — аллилуйя, в кои-то веки! — дежурств. Целых два дня выходных. Роскошь же? Роскошь! Но я по привычке стала шуршать — а, может, не по привычке, а чтобы уж сегодня все переделать, а завтра — завтра, в субботу! — ничего не делать! Только спать, спать, спать. Потом валяться, валяться, валяться. Пока голод не припрет. И только после этого встать и пойти в магазин. А то и совсем податься во все тяжкие — и заказать какую-нибудь доставку и вообще носа из дома не казать. Ради таких радужных перспектив стоило после трудового дня вечером в пятницу шуршать по дому, согласитесь? Я и шуршала. Загрузила стиральную машину с форменной одеждой, перемыла посуду, пол тоже попался под горячую руку. Кефир предусмотрительно наблюдал за моей суетой с дивана, периодически неодобрительно потряхивая кисточками на ушах.

В общем, когда я, выгрузив в красный пластмассовый таз содержимое стиральной машины, состоящее преимущественно из моих рубашек, штанов и носков, вышла на балкон, дабы развесить белье — там догорал долгий июньский день.

И если бы только он! Прижавшись к стене дома, в лучах предзакатного солнца на моем балконе загорал какой-то нудист! Натурально нудист! Из одежды на парне были только смарт-часы и тату на груди. Самое ценное он прикрывал ладонями обеих рук и смотрел на меня совершенно ошалевшими глазами. А я — на него. И тут с низким утробным урчанием, от которого даже у меня волоски на руках дыбом встали, мимо моих ног протиснулся Кефир.

Ну, а дальше… дальше я подумала про Гая Юлия. Потому что одной рукой я ловила таз с бельем, другой — тринадцатикилограммового мейн-куна, и при этом пыталась сохранить сознание, которое пока плохо справлялось с фактом наличия на нашем с сознанием и подсознанием балконе голого мужика и орало: «Маньяк! Насильник! Извращенец!».

Маньяк-насильник-извращенец при виде Кефира забился в угол балкона и явно из последних сил пытался мимикрировать — вмазался в стенку, практически вошел в нее, растворился и слился с облицовочной плиткой. Но рук при этом с паха не убирал — видимо, полагал, что Кефир в первую очередь вцепится именно туда. А я ничего не полагала — я таки бросила в другой угол балкона таз с бельем и оттаскивала мейн-куна, который почуял соперника на своей территории, уже двумя руками. Тишину нарушало только мое пыхтение, шипение Кефира и птички. Да, какого-то черта на дереве рядом с домом расчирикались птички-самоубийцы. Наверное, они, в конце концов, и отвлекли внимание Кефира, и я сумела-таки вытолкать кота за балконную дверь и закрыть ее.

Кефир тут же запрыгнул в комнате на подоконник, уставился на меня своими ярко-желтыми глазами и осуждающе затряс кисточками на ушах. Ладно, с обиженным мейн-куном, который, по мнению моей маменьки, мне вместо мужа и только мужиков распугивает, я разберусь потом. У меня сейчас маньяк-насильник-извращенец на повестке дня первым пунктом!

Я толкнула ногой таз, выправляя его накренившееся положение, нервно заправила за ухо прядь волос и начала медленно оборачиваться. Внутри очень надеясь на то, что мне это все… ну, просто показалось. На фоне трудового перенапряжения на работе. Или новый антисептик с какими-то присадками, от которых любопытная побочка. Ну, или… этот… три-в-одном… таки смог окончательно раствориться в облицовочной плитке. И вот я сейчас обернусь, а его там нет. Никого, кроме меня, нет на моем собственном балконе!

Я, задержав дыхание, обернулась. И шумнув выдохнула. Голая и здоровенная — последнее я только сейчас заметила! — детина с моего балкона никуда не делась! Стоял, вжавшись в угол балкона, по-прежнему прикрывая свое добро ладонью с поблескивающими смарт-часами, и смотрел на меня.

Смотрел на меня знаете с каким выражением? Ну, вот из серии: «Чего стоим, кого ждем?». То есть как будто ждал, что я сейчас ему что-нибудь скажу. Как будто это я должна давать объяснения, какого, собственно, черта? Как будто это я оказалась нагишом на чужом балконе! Да со мной такое в принципе не могло произойти. А этот…

— Ты кто такой? — подбоченилась я.

— Поклонник.

— Чей?

— Твой.

Так. Либо меня держат за идиотку, либо он обкуренный.

— Если поклонник, где цветы?

— Вот, — ткнул он себя в грудь. Татуировка на его груди состояла из каких-то замысловатых орнаментов, которые можно при определённой доле фантазии принять за цветы. А можно — за носорога.

— Я сирень люблю, — с другого боку подбоченилась я. — Где сирень, поклонник?

Он сделал робкий шаг вперед, мотнул головой в сторону перил балкона и спросил неуверенно:

— Там?

Внизу, под балконом, у меня действительно росли пышные кусты сирени. Но это же совершенно не то!

Нашему диалогу о сирени помешали звуки с соседнего балкона. Там хлопнула дверь и громкий мужской жизнерадостный голос произнес:

— Леська, здарова!

Мы замерли оба. Мой голопузый поклонник снова вжался в стену, побивая все свои предыдущие рекорды по части врастания в вертикальные поверхности.

С соседнего балкона потянуло табачным дымом, и оттуда снова заговорили мужским энергичным голосом.

— Леська, иди здороваться, я же слышал твой голос!

Это Михаил, сосед. Мишка дальнобоит и часто отсутствует дома. Чем без зазрения совести пользуется его жена. Так-так-так… Что-то смутно зашевелилось в моем контуженом мозгу. Но Миха не дал мне мысль додумать.

— Ну, иди сюда, тьмокну! — Мишка навалился на перила, своим огромным плечом и бицепсом частично перетекая со своего балкона на мой. А бицепс у Михи примерно такой же объемом, как мое бедро. А то и два моих бедра, ибо мать-природа, а точнее, то ли мать, то ли природа бедрами меня обделили. Правда, маменька утверждает, что я за это должна сказать ей спасибо. А природа молчит.

Но, в общем, этот вот здоровенный бицепс торчал с краю моего балкона. И на него с ужасом смотрел мой голопузый гость. Лицо его сейчас очень хорошо сливалось с бело-зеленой облицовочной плиткой. Чего так напугался Миху-то? Вроде и сам парень не мелкий, и бицепс, и плечи, и все остальное присутствует, насколько я могу судить. А я могу судить, потому как мне товар практически весь лицом представлен — за исключением некоторых незначительных и малоинтересных частей. В общем, гость мой незваный, он же поклонник без сирени — явно не хлюпик. Правда, у Мишани громадное просто все — и ручищи, и плечи, и пузо. Вот пуза, кстати, у голопузика не водилось, а вместо него был красивый пресс. Но и двадцатилетней школы жизни дальнобойщика у него за плечами явно не было.

Он еще раз метнул панический взгляд в сторону Мишкиного бицепса — и тут у меня вдруг словно молния в мозгу сверкнула. И я поняла, как это чудо без перьев оказалось на моем балконе.

Ах ты Юля-пиздюля… Это я про Мишкину жену, если что.

— Ну, здорово, коль не шутишь, — я шагнула к краю своего балкона, таким образом убрав из поля зрения своего голыша Мишкин бицепс. Ну и его самого вроде как тоже… собой прикрыла. Перегнулась через перила, чтобы лучше видеть Михаила. — Ты чего ж это — на сутки раньше прибыл, что ли?