Страница 8 из 61
— О, приятно, что ты заметил, Северов. — язвит эта мелкая зараза, растягивая в улыбке пухлые губы.
— Так это он и есть? — раздаётся за спиной незнакомый мужской голос.
Кому бы он не принадлежал, разворачиваюсь с намерением втащить и размазать его кровавые сопли по паркету.
— Не учили, что невежливо лезть в чужие разговоры? — выписываю приторным голосом Настиному женишку. — Вроде адвокат — интеллигентная профессия.
— Так это ты не даёшь прохода моей невесте? — высекает мудак.
Чего, блядь? Прохода не даю?
— Вечно доводишь, задираешь, цепляешь. — продолжает вещать этот хлыщ доморощенный. — Отвали от неё.
— Да похую мне. Ишь, цаца нашлась. Идеалочка, бля. — выплёвываю зло и адресую следующий вопрос Мироновой. — Женишку обо всём докладываешь?
— Я не… — замолкает, подбирая слова. Ну-ну, не поможет. Ниже плинтуса. — Я ни о чём не докладываю, так вышло!
— Вышло? — смеюсь, потому что реально смешно.
И на что я, мать вашу, надеялся? Дебил конченый. Она чуть что, сразу к нему бежит.
Всегда? О сегодняшнем тоже доложила?
Открываю было для ответа рот.
— Не трогай её. Только девушек задирать и способен? С мужчиной поговорить слабо? — рубит вопросами это интеллигент хуев.
Хочет поговорить? Мужчина, блядь. Сейчас я ему, сука, объясню.
— Не надо, Кирилл. — снова подаёт голос ведьма и тянет его за руку. — Я же просила тебя не лезть. Сама разберусь.
— Я вижу, как ты разбираешься! — выплёвывает, бросая на неё презрительный взгляд. — Иди в машину.
— Кирилл, хватит, прошу. — выбивает, умоляюще глядя на этого урода.
— В машину иди, Настя! — зло рыкает на девчонку.
Ну всё, пиздец ему. Никому, даже её жениху, не позволю так с ней разговаривать.
Хотя и сам сейчас готов вывалить ей столько дерьма, что век не отмоешься. И далеко не светским тоном. Но я — это я. И этим всё сказано!
— Она сегодня плакала из-за тебя, и я этого так просто не оставлю. — продолжает изливаться Должанский, но я уже ни черта не слышу.
Плакала? Настя? Из-за меня? Она никогда не плачет, как бы её не доводили, в том числе и моя персона. Неужели настолько перегнул?
— … засужу за оскорбления, моральное подавление и…
— Да хватит уже! — взрывается Миронова. — Замолчи, Кирилл. Просила же! Это мои проблемы. Сколько можно лезть мои дела? Это МОЯ жизнь. МОЯ!!! На хрена ты меня позоришь перед одногруппниками?! Выставляешь плаксой и ябедой, которая ни на что не способна?! Достал! Видеть тебя не хочу! — выкрикивает всё это на одном дыхании и пулей вылетает из здания.
Мне даже показалось, что некоторых студентов прошила насквозь. Стою и тупо пялюсь на то место, где только что находилось моё чёртово наваждение, и даже не соображаю, что происходит кругом, пока мне в плечо не впиваются чьи-то пальцы.
— Надеюсь, мы друг друга поняли. — ровным тоном выбивает зализыш и топает в сторону выхода.
— Угу, поняли. — бурчу ему в спину. — А на хер ты не сходил бы?
Вообще-то у меня есть до черта чего ему ответить, но все слова словно помелом из черепушки вымело. Только одна мысль настойчиво долбит мой размякший мозг: Настя плакала из-за меня.
Двигаю на выход, на ходу выбивая из пачки сигарету, и зажимаю зубами фильтр с такой силой, что перекусываю.
— Блядь! — выплёвываю взбешённо.
Швыряю испорченную табачку на землю и, достав новую, сразу подкуриваю.
Вбиваю в лёгкие горький дым, но желанного облегчения так и не получаю. Подставляю разгорячённую морду ночному ветру и делаю новую тягу.
Никотин отказывается усваиваться так же, как и воздух, которым я от чего-то давлюсь в попытке сделать вдох.
С хрена ли мне так паршиво?
"Она плакала…"
И что с того? Никогда не цепляли женские слёзы. Им лишь бы сопли поразмазывать по поводу и без. То побрякушку им не купили, то ласкового слова не сказали. Бабы, блядь.
"Она плакала…"
А мне что? Пусть Настин женишок зализанный её и успокаивает. Сейчас помирятся и в койку.
Зверь взвывает так, что перекрывает даже долбящую из дома музыку. Руки сами сжимаются в кулаки, и я с размаху херачу ими в ближайшую твёрдую поверхность, которой оказывается ни в чём неповинное дерево. Луплю, пока не сдираю кожу с костяшек.
Мотор дробит кости. Дыхание вырывается из грудины короткими хрипами.
Перед глазами встаёт картинка, как этот урод снимает с МОЕЙ идеальной девочки платье и, укладывая её на кровать, нависает сверху.
Снова долблю дерево, пока руки не превращаются в кровавое месиво.
Слышу, как она стонет. Этот звук представляю очень явственно, потому что он впечатался в мои барабанные перепонки.
Под ним…
Ещё десяток остервенелых ударов и хруст костей.
— Дерьмоооо! — реву похлеще своего зверя.
Чувство такое, что сердце не кровь по венам гоняет, а серную кислоту, которая выжигает внутри всё живое.
Упираюсь лбом в острую кору и стараюсь успокоить дыхание, которое с такой силой вырывается из груди, что на хрен это дерево снести способно.
Заставляю себя отлипнуть от своей "боксёрской груши" и размашистым шагом направляюсь не пойми куда, ноги сами несут. Окровавленными пальцами достаю очередную сигарету и с трудом щёлкаю зажигалкой, когда вдруг слышу всхлип. Не знаю, что именно меня тормозит, но в следующий момент я уже направляюсь в сторону звука.
Тело цепенеет, когда взгляд цепляется за хрупкую фигуру в чёрном платье, сидящую на краю бассейна. Золотистые волосы волнами спадают на спину, а худые плечи то и дело вздрагивают. Снова тихий всхлип, и внутри меня разворачивается настоящая буря.
МОЯ девочка плачет.
Из-за меня? Или из-за этого самовлюблённого утырка?
На автомате делаю несколько шагов и ложу руку на дрожащие плечи.
— Настя… — сиплю неожиданно севшим голосом.
Она дёргается и, оборачиваясь, рывком подскакивает на ноги. Успеваю заметить блестящие глаза и мокрые дорожки на щеках, от которых сердце сжимается до минимальных размеров, а внутренний зверь начинает затравленно скулить от боли. А в следующий момент мне прилетает удар прямо в солнечное сплетение.
Сгибаюсь пополам, открываю и закрываю рот, как вытащенная из воды рыба в попытке протолкнуть в лёгкие хоть немного воздуха. Едва мне удаётся слегка выпрямиться и всё же пробить воздух внутрь, как его выбивает обратно. И в этот раз похлеще любого удара.
Слышу характерный звук расстёгиваемой молнии, и на земле, от которой мне всё ещё не удаётся оторвать глаза, оказывается Настино платье.
Какого, мать вашу, хрена сейчас происходит?!
Медленно скольжу взглядом от берцев вверх по длинным стройным ногам, обтянутым тонким нейлоном. Голени, колени, бёдра…
На ней вообще ни черта нет, что ли?
Ещё выше. Упираюсь глазами в кожаные шорты, короче моих трусов с сетками и шнурками по бокам, и во рту собирается слюна, как у голодной псины. Поднимаю взгляд вместе с выпрямляющимся телом.
Узкая талия…
Она всегда была такой тонкой, что можно пальцами двух рук обхватить, или дело в туго затянутом корсете, который облепляет её тело как вторая кожа?
Ещё выше.
Грудь гордо поднимается над краем этой тряпки. Вздымается так, что, кажется, сейчас выпрыгнет наружу.
Не пялиться, иначе я за себя не ручаюсь!
Выше.
Длинная шея. Гордо вздёрнутый острый подбородок. Сочные губы, через которые Миронова с трудом выталкивает воздух.
Вот на этом моменте зависаю надолго. Она дышит тяжело и рвано, но даже не пытается выровнять дыхание.
Я, мать вашу, тоже.
Розовый язычок появляется между её губ и так же быстро исчезает.
Эрегированный член рвёт джинсы. Остатками прокисших мозгов понимаю, что делает она это ненамеренно, но похоть накрывает волной, вынуждая отбросить все чёртовы принципы.
И, блядь, эти сраные принципы касаются только её.
Выпрямляюсь во весь свой внушительный рост и в мгновение уничтожаю разделяющее нас расстояние в пару шагов. Нависаю сверху, потому что даже на каблуках девчонка с трудом мне до носа достаёт.