Страница 66 из 81
- Танцор - котяра ты облезлая!
Сдавили так, что воздух с сипеньем вырвался из легких.
- Живой!
Сроду за нашим шкотовым ласковости не водилось, а тут встретил, словно родного. Только что не облобызал на радостях.
- Ты как… ты откуда?
- Пусти.
Бабура словно опомнившись, разжал объятия. Давление на ребра ослабло, и я наконец задышал в полную силу. От пропитанного куревом воздуха кружилась голова.
- На вот, выпей.
Я и сам не понял, как оказался за одним столом с Бабурой, Зычником и Рогги. Последний отсвечивал свежими ссадинами на лице и то и дело морщился, когда приходилось улыбаться. А улыбались мужики много. Видать и вправду были рады видеть Танцора.
Матросы говорили, а я сидел и слушал многочисленные рассказы о злоключениях экипажа «Оливковой ветви». Гарделли после схода на берег никто не видел. По всему выходило, что арестовали капитана в городе, еще в первый день. Как и квартирмейстера, попытавшегося бежать и угодившего в лапы местной охранки. По слухам Вудсона искали до сих пор. Ну да боцман мужик прожжённый: его ни на море, ни на суше так просто не возьмешь.
Простые матросы отделались тремя сутками в местной тюрьме. Кормили сносно, били в меру, периодически таская на допросы. А когда отпустили на волю, даже деньги вернули. Правда от тех монет практически ничего не осталось, ну да чего уж теперь горевать. Будет день – будут новые заботы, а пока пей, гуляй - веселись душа.
Я попытался узнать, в чем заключалась причина ареста капитана, но матросы сами толком не знали. Даже всеведущий Рогги вынужден был признать:
- Пес разберет, - и чуть подумав, добавил: - после островов «Святой Мади» все наперекосяк пошло. Будто порчу на нас навели местные шаманы. Сначала Жедяй сгинул с парнями, потом барон этот… забери шантру его душу.
- От лихого барона все несчастья, - подтвердил Зычник. – Надо было аристократишку до конца плаванья в каюте запереть, только капитан наш уж больно мягким становится, когда на борту денежные пассажиры.
- Да причем здесь барон! – громыхнул голос Бабуры откуда-то сверху из дымки тумана. – Вы вспомните, чего дурачок Ленни учудил. Это же надо было додуматься, чтобы нужду справить прямо на палубу. Попытался боцман скверну от корабля отвести, да видать уж сильно боги прогневались.
- А я тебе говорю, барон это, - не унимался Зычник. – Лучше вспомни церковников, по чью душу чернецы на корабль явились? В чьей каюте Ротейры рычали, пуская пену. Вот то-то и оно. Не зря поговаривают, что барон не простым оказался. Печать он перевозил…
- Тихо ты, - одновременно прицыкнули на парня Бабура и Рогги.
- А чего такого сказал, - обиделся тот, - все же об этом болтают.
- Болтают может и все, а проблемы у нас будут. Или давно в камере не сидел, хлебая прокисшую баланду? О том, что барон в саквояже перевозил, пускай голова у местных властей болит. А с нас чего взять, мы люди маленькие, в больших делах не участвуем.
- Поговаривают, барон живой, - не унимался Зычник. За что и схлопотал подзатыльник от Рогги. После чего обиженно умолк, погрузив заросший подбородок в пенную шапку.
- Как живой? – насторожился я.
- Танцор, ты его не слушай. Один дурак где-то сболтнул, другой уши развесил. Слухи все это: про то, что барона в городе видели и про Печать…, - Бабура вовремя остановился. Прикрыв глаза, сотворил левой рукой размашистый оберег. За подобное святотатство чернецы точно плетей бы всыпали. Запрещено небесные знаки левым перстом творить, да еще и в прихлёбку с пивом.
- Кто барона видел? – не успокоился я на этом.
- Говорю же, никто… Знаешь как оно бывает со слухами.
- Про барона может и слухи, - согласился Рогги, - а вот по поводу камня, я бы не стал торопиться с выводами. Сам подумай, уж больно гладко все складывается. И черные паруса, и Ротейры на палубе и Жедяй… Помнишь, о чем он болтал, прежде чем с бароном из таверны выйти?
Бабура глянул из-под лохматых бровей, но ничего не ответил. Тогда Рогги продолжил:
- А говорил Жедяй, что скоро разбогатеет. Что когда прибудет домой, купит корабль и станет заниматься перевозками. Целый, мать его, корабль… Спрашивается, на какие барыши? – матрос огляделся и, склонившись над столом, зашептал. – А я тебе скажу, на какие. Той ночью решил он порешить барончика, а небесный камень себе забрать, но что-то пошло не так. Уверен, лежит он сейчас с корешами и разлагается под лучами жаркого солнца. Как и его светлость.
- Кто убил? – в миг пересохшим горлом переспросил я. Вот тебе и Рогги, вот и всезнайка. Видать не зря прозвище дали, раз додуматься смог.
- Многие про тот артефакт слышали. Теперь концов не найдешь, что и кому барон сболтнул по пьяни. Могли наши кончить, а могли и местные постараться.
- И где теперь этот камень? – спросил я, особо не рассчитывая на успех. Откуда было знать простому матросу про секретные дела. Но Рогги в очередной раз сумел удивить.
- Помнишь второго пассажира? – спросил он вдруг.
- Это который тихий и неприметный, ни с кем не разговаривал?
- Он самый, - Рогги удовлетворенно кивнул. – Ты правильно его описал: тихий и неприметный. Как показывает жизнь такие люди самыми опасными бывают. Скрываются до поры до времени в тени, а потом раз – и козырной валет. Не зря чернецы того лысого с татуировками на борту оставили. Ох, не зря… За ним он присматривал, как пить дать.
- Опять ты за свое, - возмутился Бабура. – Сколько можно воду в ступе толочь.
- Ничего не воду. Лучше вспомни, сколько саквояжей в руках у тихони-пассажира было, когда в порту сходил? Два! А когда на судно грузился? Молчишь… а я тебе скажу – один у него был. Один! Тогда откуда прибытку взяться?
- Может «тихоня» на островах товарами закупился?
- А ты уверен, что он на берег сходил, а не просидел все это время в каюте?
- Да чего ты докопался, - возмутился Бабура. - Делать мне больше нечего, как за пассажирами следить. Не знаю, откуда у него второй саквояж, понял?! Не знаю, и знать не хочу. Мне от этих разговоров ни холодно, ни жарко – сплошная головная боль. Еще не приведи Всеотец, местная стража прознает, про что мы тут за кружечкой пива судачим, тогда точно двумя днями кутузки не отделаемся.
Второй пассажир… А вот и зацепка, будет о чем сестрице поведать. Может и чернецы заинтересуются новостью. Не зря же брат Изакис остаток пути приглядывал за подозрительным «тихоней». Интересно, кто он такой и откуда взялся?
Не успел я порадоваться удачи, как вдруг замер, поражённый догадкой. Она была настолько простой, что первые секунды не решался «притрагиваться», словно опасаясь, что та истает в табачной дымке. Застыл с кружкой пива в руках, пялясь в остатки густой пены, что стекала по краям.
Сообщить чернецам новость… А они вообще об этом просили? Печатью был одержим смотровой Яруш. Ещё братья Моретти проявили глубокую заинтересованность. И милая сестрица с Гаскинсом готовы были рискнуть жизнью ради куска камня. Да чего уж греха таить, я сам попал под чары небесного артефакта. И только церковникам было наплевать. Складывалось впечатление, что они с самого начала знали, у кого находится камень.
Задери шантру проклятых чернецов, это же настолько очевидно. Настолько, что даже не удобно признаваться в собственной глупости. Брату Серафиму и брату Изакису была нужна не легендарная Печать – та самая гребаная Печать, лишавшая жизни на старом континенте. Им был нужен человек, им была нужна баронесса – бледная моль, у которой даже денег не имелось на поддержание особняка. Да какое там хозяйство, когда она за собой уследить не могла. По дому ходила, что растрепанная кукла и только при выходе в свет более-менее приводила внешность в порядок.
В чем твой секрет, сестрица?
«Анриетта до беспамятства влюблена, - всплыли в памяти слова брата Серафима. - Баронесса одержима наукой. И поверь, одержима – это не красное словцо для вящего эффекта. Она настолько увлечена миром чисел, что не замечает ничего вокруг».